Девочка-пай||Кощей

Обернулась, а черти из глаз Кощеевских в её озерцах голубых уже с ухмылками щербатыми плавают, отрезали поток мыслительный. Да бежать от него подальше Светке захотелось. Пять лет малявы его под подушкой хранила, да читала ночами втихую, чтоб батя через стенку не слышал, как дочь его слёзы проливает по вору блатному. Всё ушло на другой план, только черти Кощеевские. А у владельца чертей терпение заканчивалось – не любил долго ждать Костик. Уже сам хотел шаг сделать, да поцеловать так, чтоб к губам притронуться больно было, и грудь так в руки сжать, чтоб пятна красные остались.

Развернулась Светка обратно, на линейку смотрит, а с озерцов вот-вот и чертики вместе со слезами всплывут наружу.

— Светлана Михайловна, вы что, плачете? — с искренней заботой спрашивала Наденька, заглядывая в глаза новой классной руководительнице.

— Нет, Надюш, всё хорошо, — слабо улыбнулась она пятиклашке.

А Кощей в недоумении стоял – объятий ждал, а тут к нему судьба задом стала, а к кому передам – непонятно. Всё торжество Шевцова простояла с каменным лицом, один раз по щеке скользнула одинокая слезинка, да и всё на этом. Уже заводя свой класс в школу, она обернулась – во дворе школы на лавочке курил, сидел Костя, пристально смотря на неё. Она сглотнула, но быстро собралась, провела классный час, познакомилась с ребятами да и по домам всех отпустила. С коллегами не задержалась.

Во дворе школы по важнее дело сидело с сигаретой. Она вышла на улицу, оглядываясь – тот сидел там же, только Светку заметил, сразу встал, сигарету выкинул. Придурок! В школьном дворе курит! Бессовестный!И к Шевцовой подошёл, в глаза смотрит, смотрит. Сердце у самого под рёбрами – вот-вот и хрустнут кости, сердце к Светкиному прижмётся.

Сглотнула Светка да в глаза его глядит — наглядеться не может на чертиков в чёрных омутах. Впритык стал, запах её вдохнул — как задышал заново. А Светке в нос бьёт одеколон его, сигареты, и даже под толстым слоем ядрёного одеколона перегар слышит. 

Изменялся не сильно, конечно, но уже не тот пацан молодой — под тридцатник уже, самому ума, может, набрался. А может, наоборот, не так мыслит стал. В плечах шире стал, покрупнел, в блатных сидел. А Светка знала, что таким и сидится там, как в санатории. 

— Я тебя искал, — наконец собрался с мыслями Костя. 

А у Светки от голоса его мурашки по телу поползли. 

— Знаю, — холодно сказала. 

Он вздохнул, ещё на шаг подошёл. 

— Пряталась, чего? — спрашивает. 

А Светка и сама толком ответа не знает. «В чувствах своих не разобралась», — говорила она ещё до того, как посадили Кощея. Да и в полноценных отношениях не были никогда. Да, любовь неземная была, и страсть на землю не опускала. А вот чтоб по-людски, чтоб всё было — не могли. 

— Видеться не хотелось, — отрезала. 

А он вздыхает, а у самого сердце колет.

— Почему? 

— Я тебе тогда ещё сказала почему, — говорит Шевцова. 

Он сжимает челюсть. 

— Что сказала, а? Мол, я, блять, философ,не могу понять — люблю Кощея или нет? Так сказала, а? — рявкнул он. 

Светка вздрогнула, но ответила спокойно: 
— Ты чего, как баба, истеришь? Говори спокойно,  не в блат хате. 

Он притих, только кулаки сжал ещё сильнее, чтобы не закричать. А Светка продолжала: 
— Да, так. Вот когда решу — тебе первому скажу. 

В глаза ему смотрит, а чертики в его глазах потихоньку плещутся в озерцах, жаром своим девичье сердце растапливая. Развернулась она да и пошла. В такт стука каблучков он ей вслед смотрит, а самому на душу камень лезет.
— У тебя мужик что ли есть? — уже сидя у Светки на кухне,спрашивает он, у самого сердце от волнения замирает. 

Берёт Светкины руки в свои, сжимает крепко, потом поглаживает. 

— Нету, — отвечает она, но руки не выдёргивает. 

— А были вообще, пока меня не было? 

Она головой качает. Костя встаёт, подходит, на корточки перед ней садиться. Голову на её колени кладёт, глаза прикрывает и что-то бормочет в бёдра её. 

Светка вздыхает, но руки сами начинают перебирать голову кудрявую.

— Тебе так красиво... ну когда темненькая— бормотание превращается в слова. Он приоткрывает один глаз, к волосам её тянется — когда-то золотистые, теперь тёмные стали.

Она улыбнулась слабо и тихо сказала:
— Думала, ругаться будешь.

Он головой покачал, да силее в ней прижимается, в бедро целует коротко и снова глаза прикрывает.

— Свет? — вдруг окликает.

— М?

— А ты меня любишь? — спрашивает.

Светка замирает. Он открывает глаза, смотрит. А она вздыхает и говорит тихо:
— Не знаю.

Костя поднимается и, глядя ей в глаза, вдруг говорит:
— Потрахаемся, давай. Даже если не любишь - мы для здоровья.

Светка смотрит на него с удивлением и качает головой:
— Нет.

Он в глаза ей смотрит и говорит тихо чуть ли не с мольбой:

—Свет, давай,а. Как тогда. Тебе ж понравилось. Да и легче стало, Свет.

—Я не хочу Кость, хоть для здоровья хоть просто так. —отрезала а он вздохнул в макушку коротко поцеловал развернулся дверь в коридоре хлопнула а Света осталась со своими мыслями один на один.

Дальше у Кости была водка, горькая как сам вкус Светкиной любви: горько сначала, аж скулы сводит, а потом хорошо, так ни о чем не думаешь. Вот так и начиналось все.

Март 1983 года

— Ой, Свет, ужас — времени нет совсем, — жаловалась подруга.

Светка кивала, мол, понимает-понимает, а сама пейзажи весенней Казани разглядывает. Рита что-то донести пытается, рассказать, а взгляд Светы наткнулся на драку: два пацана — один кудрявый, высокий, лет 20, и другой чуть старше, налысо подстриженный. По бокам ещё пару парней наблюдают с опаской. И вот кудрявый того уже на землю валит, да сверху садится, забивать начинает.

Светка смотрит с отвращением на группировшиков этих. Кудрявого с силой оттягивают, а он всё рвётся к добыче, как собака на цепи. Вдруг голову поднимает — не на жертву смотрит, а со Светкой взглядом пересекается через улицу и замирает как вкопанный. В глаза ей смотрит, кулаки потихоньку разжимаются, пока в озерца смотрит. А Светке самой казалось — дыхание перехватило, будто кто-то сердце сжал да прикарманил.

Она головой тряхнула, опять подругу слушает, да не обернуться старается. И слышит ругань:

— Да отпустите! Блять, девка уйдёт щас! Отпустили, суки!

Только Рита обернулась, чертыхнулась — мол, беспредел на улице творится. Как топот сзади слышится:

— Девушка, вашей маме зять не нужен?

Светка обернулась, смотря на того кудрявого — в ухмылке щербатой расплылся, с брови кровь да костяшки на руках в крови, а улыбку тянет.

— Такой как вы — не нужен, — отрезала, хоть сердце у самой замерло и бабочки в животе заиграли с новой силой.

— Да чего ж вы так-то, а? Меня Костя зовут, — протягивает он руку.

Светка вздохнула, но руку тоже протянула. Он ручку аккуратно взял, поцеловал. Джентльмен, ёпта. Пацаны из-за его спины ухмыляются. А Светка смотрит да думает с сарказмом: «Господи, ну и чудо»

А потом началось. В парк повёл, усадил, спросил:
— Цветы какие любишь?
— Розы алые.

Ответила. Он оставил её и вернулся минут через пять с букетом — украл, наверное. Догадывалась Светка, только потом. Костя номерок не выпросил, но до дома провёл, адрес узнал. И это уже что-то было.

Пацаны смеялись — мол, в девку влюбился, что на улице встретил да и подкатил по-дебильному. А он только отмахивался — мол, не ваше дело. Ночь не спал, о длинной косе Светкиной думал, да какие глаза у неё — как небо голубые... или нет... как озёра. А чертики из его омутов чёрных в озёрах этих плавали, сердце своим жаром расплавляли. Да как-то тепло с Светкой было — идёт она рядом, а ему как бальзам на душу.

А Светка всю ночь его представляла, думала — ну дурак но какой дурак! Потом этот дурак год за Светкой бегал. «Я решу», «Давай я сделаю» — слышала Шевцова от него. Флирт такой, понимаешь, мать его. Да и без наглости Кощеевской не обходилось — пару раз под юбку лез. Но получив подзатыльник от девичьей руки, отставал.