23 глава.- Тебе, моя последняя любовь...
Кощей заглянул в спальню, поправляя рубашку:
— Свет, в рестик со мной поедешь? Там с братвой пару вопросов обсудить надо.
Она кивнула, не отрываясь от зеркала.
Чёрное платье, облегающее, как вторая кожа. Норковая шуба, скользящая по плечам. Каблуки, от которых ноги казались бесконечными. И этот взгляд Кощея — восхищённый, голодный, будто он снова увидел её впервые.
Чёрный «Мерседес» плыл по ночному городу, как тень.
Ресторан встретил их мягким светом люстр, гулом разговоров, смесью дорогих духов и крепкого алкоголя. Михаил Круг пел из колонок — Кощей любил эти песни, даже когда Женька кривилась:
— Пап, переключи на другую!
— Не буду я пидоров американских слушать! — отрезал он всегда. — Вот! Человек о жизни поёт! Со смыслом!
И вдруг — его рука протянута к ней:
— Пошли, Светулик...
Она засмеялась, но встала. Непривычно было танцевать медляк под «Тебе моя последняя любовь», но его ладонь на пояснице, знакомый запах одеколона — всё это кружило голову сильнее любого вина.
Вопросы решили быстро. Прощались с братвой шутками, обещаниями встретиться снова.
Они вышли на улицу, смеясь над чьей-то неудачной шуткой.
И тогда —
Резкий хлопок.
Света обернулась.
Кощей стоял, улыбка ещё не сошла с его губ.
Только глаза...
Глаза стали пустыми.
И прежде чем она успела понять, он медленно осел на асфальт, как подкошенный дуб, оставляя на её чёрном платье алые пятна, такие же яркие, как та помада, что он так любил.
А где-то вдалеке всё ещё играла песня.
«Тебе, моя последняя любовь...»
Последняя.
В прямом смысле.
***
Казань хоронила своего короля.
Братва шла нескончаемым потоком — кто открыто, кто под покровом ночи, пряча лица в воротники. Дорогой гранитный памятник утопал в цветах, а на фотографии Кощей улыбался той самой ухмылкой, от которой у Светы когда-то слабели колени.
Она отомстила.
Лично.
Тем, кто стрелял. Тем, кто нанял. Всем, кто посмел поднять руку на её Кощея — неудобного, слишком авторитетного, слишком любимого.
Света поднялась с лавочки, подошла к могиле. Холодный метал креста жёг губы, когда она прошептала:
— Тебе, моя последняя любовь...
Чёрный "Мерседес" вёз её домой сквозь туман, и в салоне всё ещё пахло его одеколоном и сигаретами.
Дом встретил её пустотой — детей она отправила к брату.
Тишина.
Только часы тикают.
Она открыла ящик тумбочки. Пистолет лежал там, будто ждал — холодный, но в её пальцах казалось, что на металле осталось тепло его ладони.
Света закрыла глаза.
В виске — ледяное прикосновение.
Выстрел.
И мгновенная тишина, в которой наконец-то не было боли.
Только его голос где-то очень близко:
— Ну что, Светулик, заждался я тебя...
И тьма, которая наконец перестала быть одиночеством.
Вот и сказочке конец...
А я в депрессию.