«- Привыкай.»
Кто-то с кухни продолжал материться, и звуки падения бутылок эхом отдавались по всей квартире. Музыка играла так громко, что вибрации почти ощущались в груди. В дымной туманной атмосфере люди плавно двигались, разговаривали и смеялись, но возле ванной в коридоре было тихо — будто вся тусовка словно растворилась, оставив в этом узком пространстве лишь двоих.
Томми стоял, сжав челюсть, пытаясь сохранить холодное спокойствие, но глаза выдали раздражение.
— Зачем ты лезешь в то, что тебя не касается? — голос был тихим, но с оттенком угрозы.
— А почему бы и нет? — Лионель усмехнулась, и эта усмешка была колкой, как лезвие бритвы. — Мне плевать, кто что думает, особенно ты.
Она стояла чуть сложа руки, наклонив голову так, чтобы её ледяные глаза смотрели сверху вниз.
— Ты реально думаешь, что можешь говорить так со мной? — Томми сделал шаг вперёд, и между ними уменьшилась дистанция, но Лионель даже не отступила.
— Я не боюсь тебя — ответила она резко — и не собираюсь вести себя, как твоя «хорошая девочка».
В голосе было столько вызова, что в комнате казалось потеплело.
— Ты играешь в опасные игры, Неля. Ты слишком много себе позволяешь — Томми хмурился, пытаясь найти аргументы, но с каждой секундой становилось ясно — она здесь главная.
— Для тебя я Лионель. И мне нравится быть такой — она бросила взгляд через плечо, словно приглашая его за ней, — если не справляешься — шагай в сторону.
Кто-то уронил стакан, и звон разбил момент напряжения, но никто не пытался вмешаться. Серафима крутилась на кроссах и с холодной уверенностью прошла дальше, вглубь квартиры, где под потолком висели разноцветные лампочки, мерцая сквозь дым.
Лионель. Девушка была как воплощение Y2K-эры, словно сбежала с рекламного плаката начала 2000-х: короткий топ с блёстками, синие низкие и широкие джинсы с заниженной талией, серебристая цепочка на шее и массивные платформы на ногах — обувь, на которую все оборачивались, когда она проходила мимо. Её волосы — тёмно-русые , с лёгким оттенком золота, всегда слегка растрёпанные, будто только что сошла с фотосессии для модного журнала. Лёгкий глянец на губах и минималистичный макияж — взгляд, подчёркнутый тонкой подводкой и немного блесток в уголках глаз. В её районе она была местной звездой — не из-за того, что пыталась быть такой, а потому что была искренне собой: резкой, неуловимой, немного опасной и очень харизматичной. Её уважали — или боялись — но точно не игнорировали. Лионель легко собирала вокруг себя компанию таких же сильных и немного диких людей, для которых тусовки были местом силы и свободы. По характеру она была стервой в самом лучшем смысле: не позволяла никому переступить свои границы, говорила то, что думает, и не боялась никого. При этом она была не просто груба — её слова всегда попадали точно в цель, иногда обжигая, но вызывая уважение. Она умела быть жесткой, но не сломленной. Её внутренняя сила и независимость были ощутимы в каждом движении, в каждом взгляде. Лионель не была той, кто ищет одобрения или любви — ей достаточно было своей компании, своей территории, своего мира. В глубине души, возможно, она не знала пощады — ни от себя, ни от окружающих. Она была бойцом, который не оставляет шансов врагу и не даёт себя сломать. В её глазах читалась история, которую никто не пытался понять. Там было много боли, много гнева и много свободы — такой, которая достигается только ценой больших потерь. Но она не жаловалась. Она просто жила на своих условиях и не собиралась меняться.
Томми — парень с темными волосами, которые он обычно небрежно зачесывал назад, будто только что выскочил из студии звукозаписи или с импровизированного баттла. Его лицо было подвижным, с ярко выраженными скулами и светлыми глазами, в которых одновременно жила и легкая насмешка, и настоящая глубина. Он улыбался редко, но когда это случалось, улыбка получалась искренней, почти детской, что контрастировало с его внешностью и образом.
Его стиль — это настоящий микс без правил. Часто на нем можно было увидеть объемные худи с яркими принтами, мешковатые джинсы с рваными коленями и массивные кроссовки, которые скрипели при каждом шаге. К кепкам и шапкам с прикольными надписями он относился как к своим визитным карточкам, не боясь сочетать несочетаемое. Томми любил яркие цепочки, браслеты и украшения — порой таких много, что казалось, будто он надел их на каждый палец. Его манера — расслабленная, почти игривая. Он был мастером «слова на грани», постоянно шутил и поддразнивал друзей, но в его юморе всегда была искренняя теплота. Томми легко заводил разговор с незнакомыми людьми и умел чувствовать атмосферу, благодаря чему в любой компании становился центром внимания. Но за этой легкостью скрывалась настоящая страсть к музыке — он был полностью погружён в рэп, и каждое его слово на микрофоне казалось продуманным и выверенным. Томми не стремился к образу звезды, он просто жил своей жизнью и делал музыку, которая выходила из души. В его треках звучали истории из реальной жизни — о дружбе, трудностях, мечтах и ошибках. Он много экспериментировал со стилями, и это делало его интересным как артистом, так и человеком. В личном общении Томми был честен до предела, иногда переходя грань, но всегда оставался искренним. Он мог резко сказать то, что думает, но не ради ссоры — просто потому что не видел смысла в лицемерии. Ему важно было быть собой, даже если это значило идти против мнения большинства. Томми был не просто рэпером — он был голосом своего поколения, сложным и противоречивым, но настоящим. Его энергетика притягивала, а его нестандартный стиль делал его запоминающимся и живым.
*****
Лионель хлопнула дверью в одну из спален, не удосужившись даже посмотреть, есть ли там кто. Воздух в комнате был плотный, пахло алкоголем, духами и перегретыми розетками от зарядок. За компьютером кто-то сидел и включал музыку. Играла музыка из нулевых, экран мигал как-то лениво, в такт неоновой лампе, висящей под потолком. На полу, обложившись подушками, сидела Серафима — в кожаных штанах, с бокалом дешёвого вина и телефоном в руке.
— О, королева драмы вернулась — пробормотала подруга, отрываясь от экрана. — С кем на этот раз? Неужели с барменом?
Лионель, не разуваясь, вваливалась в комнату и почти сразу бухнулась на кровать, потянув со стола чужую сигарету и закурив.
— С одним идиотом. Томми. Или как там его...
Серафима застыла.
— Томми? Томми Кэш? Рэпер? Тот, который на «Бите улиц» выступал?
— Ага. — Лионель выдохнула дым. — Такой же, как и все. Думает, если пишет текст под автотюн, то всё можно.
Серафима быстро села ровно, в глазах появилось живое напряжение.
— Ты с ума сошла? Он же, блин, известный! У него клип недавно на локальной площадке взорвал! Ты чего на него лезешь?
— Мне плевать — голос Лионель звучал хрипло, будто она говорила сквозь усталость и раздражение. — Он начал. Сказал мне закрыть рот, я ответила.
— Ну, конечно ты ответила. Ты ж Лионель, мать её — Серафима закатила глаза. — Ты когда-нибудь просто промолчишь?
— Нет. — Лионель усмехнулась и сделала ещё одну затяжку. — Я не для того себя строила, чтобы врать ради чьих-то понтов.
Серафима фыркнула, подала ей стакан с остатками коктейля.
— Всё, пей. Завтра забудешь, как и о том с дредами.
И тут дверь неожиданно отворилась. На пороге стоял он. Томми. Словно время отмоталось назад на несколько минут — те же глаза, полные раздражения, губы поджаты, тень гнева на лице. Но теперь он был тише. Точнее — опасно спокойный. За спиной шумела вечеринка, но тут, в комнате, вдруг стало тихо, как перед грозой.
— Ты здесь — сказал он, будто констатировал факт, не задавая вопроса.
Лионель даже не повернулась. Только поправила волосы и затушила сигарету в чужом стакане.
— Ого, а ты говоришь. Думала, ты просто любишь строить рожу и молчать.
Томми прошёл внутрь, не отводя от неё взгляда. Серафима, чувствуя, как накал растёт, тихо встала, оглянулась и пробормотала:
— Ага, я... пойду за чипсами.
Она вышла и осторожно прикрыла за собой дверь. В комнате остались двое. Опять. Лишь парень да компьютером молча листал что-то на телефоне.
— У тебя проблемы с характером — сказал он наконец.
— У тебя проблемы с самооценкой, — бросила она в ответ. — Ты привык, что на тебя вешаются. А я — не из тех.
— Не из тех? — он усмехнулся. — Нет, ты вообще не из тех. Ты из тех, кто приходит на тусовки с короной и ломает всем кайф.
— А ты из тех, кто думает, что если ты читаешь рифму под бит, тебе все обязаны улыбаться — она встала, подошла ближе. — Но нет. Я тебе ничего не должна.
Они смотрели друг на друга — ни шагу назад, ни жеста примирения. Только напряжение между словами, дым, да мутный свет лампы, мигающей над их головами. И вдруг Томми усмехнулся — не насмешливо, а будто в поражении. В ней было что-то, что не укладывалось в его привычную схему.
— Ты невозможная — сказал он.
— Привыкай. — ответила она.