Он носит чёрное. И теперь - моё сердце.
Когда я впервые поцеловала Теодора Нотта, я была пьяная, злая и на грани нервного срыва.
Он был холодный, в чёрном и с таким лицом, будто я предложила ему пожать руку василиску.
Всё шло к катастрофе.
По крайней мере, я так думала.
Прошло много месяцев.
Сейчас мы сидим на ступеньках у озера. Он рядом, в своей вечной чёрной рубашке, с руками, закинутыми за голову. Солнце прячется за деревьями, воздух пахнет сиренью и магией, а я — лежу, уткнувшись в его плечо, и не думаю, что это катастрофа.
— Ты всё ещё шумная, — бормочет он. — Даже когда молчишь.
— А ты всё ещё унылый, — отвечаю с улыбкой. — Даже когда улыбаешься.
Он косится на меня.
— Это была шутка?
— Это был комплимент.
Он фыркает. Но не отпускает мою руку.
Иногда на нас смотрят. Те, кто знал нас "до". Те, кто не верил, что "Нотт и Томас" могут стать чем-то, кроме взаимного раздражения и случайной драки за учебником по ЗОТИ.
Гарри как-то сказал:
— Я думал, ты шутишь. А потом увидел, как он смотрит на тебя.
А Гермиона добавила:
— Это называется "сдержанная одержимость".
Одержимость, ага. Он всё ещё раздражает. Всё ещё молчит, когда я хочу кричать. Всё ещё поднимает бровь, когда я опаздываю. Всё ещё вздыхает, когда я жую пергамент от нервов.
Но теперь — он мой.
Мой Тео, который носит чёрное, как броню. Который говорит мало, но метко.
Который впервые за годы говорит о себе в настоящем времени. Который, когда никто не видит, целует меня в висок, как будто я — что-то слишком хрупкое и важное.
— Если кто-то скажет, что ты стал мягким, — говорю я, — мне тебя защищать?
— Скажи, что у меня аллергия на гриффиндорцев, и она перешла в хроническую зависимость.
— Очаровательно. Очень поэтично.
Он усмехается.
— И всё же ты осталась, — шепчет.
Я смотрю на него. Долго.
— А ты — открылся. Значит, ничья победа. Или ничья сдача.
— Или ничья любовь, — говорит он.
Громко.
Чётко.
Не шёпотом.
И это — мой самый любимый звук в мире.
Позади кто-то смеётся. В воздухе летят перья, чьи-то заклинания разрывают воздух фейерверками. Это Хогвартс. Он всегда шумит, всегда меняется.
Но мы — здесь. В этом моменте.
И, кажется, не боимся больше.
— Тео?
— Хм?
— Когда ты впервые понял, что… ну, ты знаешь.
— Что люблю тебя?
— Ну да. Это.
Он поворачивает голову. Его глаза — всё те же: тёмные, внимательные, немного усталые. Но теперь в них — свет.
— Когда ты влепила мне книгу по трансфигурации и сказала, что я "человеческий обморок".
Пауза.
— И когда поцеловала. Тогда тоже.
Я смеюсь.
— А я — когда ты спас меня. Или, может, когда впервые назвал по имени, без издёвки.
Или… сейчас.
Он молчит. Просто гладит мои пальцы.
Медленно. Уверенно.
Как будто знает: я не уйду.
И я не уйду.
Он носит чёрное.
И теперь — моё сердце.