Глава 1
POV Дакота
Я демонстративно продолжала рассматривать картину за ограждением, не особо понимая всю значимость и ценность написанного. Эллисон ушла за бокалами, оставив меня здесь. Она попросила меня никуда не уходить, чтобы не затеряться в выставочном зале. Какое-то время я бесцельно глядела по сторонам в поисках чего-то захватывающего. Я ориентировалась в пространстве, но точно осознавала, что никуда мне лучше не деваться. Руки, изображенные на холсте, тянулись к противоположным углам, друг от друга, словно прерывая всевозможные чувства. Нити, связывающие кисти, оставляли следы на запястьях, иссиня-багровые оттенки краски отлично легли на полотно. Какая экспрессия чувств. Ранее я сомневалась в том, что одна лишь «мертвая» картина способна пробудить во мне какие-либо эмоции, но от вида этого произведения табун мурашек охватывал мои руки. Я не так близка к искусству, но осознание того, что я уставилась на изображение, постигло меня раньше, чем вернулась Эллисон. Никакого сексуального подтекста, но картина кричит подавлением воли изображенных на ней. «С тобой сложно, но без тебя невозможно» – это так тяжело. В горле образовался ком, тяжестью опускаясь в область груди. Не то, чтобы мне действительно было плохо или больно от увиденного, но у написанного не имелось конца: картина позволяла разыграться воображению.
– Ты и вправду уставилась на эту безвкусицу? – голос Эллисон раздался позади меня. – Кажется, здесь отсутствует... всё. – она улыбнулась, протягивая мне бокал, наполовину который был наполнен игристым. Пузырьки скопились на поверхности содержимого.
Я перехватила бокал и поправила кардиган, что скатывался по руке. Она изогнула бровь, ожидая от меня ответа: – Кажется, всё не так уж и плохо. Это одна из немногих картин, что меня привлекла.
Эллисон бесцеремонно фыркнула моему комментарию, закатив глаза. Это было совершенно очевидно. Скорее, меня удивило бы противоположное её мнение. Я глянула на картину прежде, чем Эллисон добавила бы что-то ещё. Написанное вызывает во мне восхищение. Телефон в кармане завибрировал, и я вытащила его. На экране отобразилось входящее смс-сообщение, в котором я прочитала следующее: «Может, мы, наконец, встретимся завтра?». Взглянув на отправителя, улыбка невольно образовалась на моём лице: Ханна. Эллисон хмыкнула, когда заметила, что всё моё внимание переключилось с галереи на телефон. Она выхватила мой телефон со словами, что на подобную выставку масштабного уровня мы не попадем вновь и что я не должна отвлекаться на мелочи, чтобы не разочаровать Шона. Вздох сорвался с моих губ, я хмыкнула, но согласилась с ней. Медленно шагая, я рассматривала встречающиеся мне произведения, и немало внимания привлекла ещё одна картина. На сей раз изображены были телесные архитектуры. Однозначно могу подчеркнуть отсутствие сексуального подтекста на всех написанных картинах, что, конечно, не могло не восхищать. Я не успела осознать, как быстро около меня образовалась толпа незнакомых мне людей. Все они остановились у той картины, что я рассматривала. Видимо, не у меня одной она вызывает подобные эмоции. Но мне неприятен был сам факт столпотворения вокруг меня, я поспешила удалиться. Незнакомая мне блондинка что-то сказала мне вслед, но я решила не реагировать на возможное замечание. Перед собой я разглядела приближающийся ко мне мужской силуэт. Это был Шон. Широкая улыбка украсила его лицо, и он приветственно обнял меня.
– Я так рад, что ты здесь! Как давно мы не виделись! – его глубокий ирландский акцент вновь напомнил мне о тех временах, когда мы учились в университете в одной группе. Кажется, это было так давно, хотя прошло пару лет с выпуска. – Расскажи мне, как тебе здешняя атмосфера?
– Шон, это замечательная выставка! Я так рада, что ты сумел организовать её!
И это было правдой, учитывая, как давно он мечтал опубликовать свои работы.
Шон начал писать ещё на первом курсе учёбы и не прекращал по сей день, он не знаком с архитектурой, но развивал в себе задатки начинающего творца. Это удивительный тернистый путь: из никого в создателя собственной галереи. Это пробуждает во мне уважение и гордость за Шона. Я безгранично счастлива оказаться в этом месте и допускать мечты в свою голову о том, что всё возможно. Стоит только возжелать и начать прикладывать усилия. Путь развития Шона начинался у меня на глазах: однажды он настолько отчаялся, что решил забросить кисти и закрыть мастерскую, но один человек вернул веру в него. Этим человеком была не я. Но я однозначно рада, что в его жизни присутствовал тот самый человек, побудивший его реализовать свои таланты, иначе всего этого успеха не было бы сегодня. Шон угостил меня тарталеткой с ягодами, что разносили официанты, и позднее скрылся среди толпы, предварительно извинившись передо мной. Стоит отметить, что закуски невероятно вкусные. Творожный сыр в сочетании с сочными ягодами отдает приторно-сливочным вкусом, а хрустящая корзинка дополняет и перебивает сладость. Конечно же, игристое раскрывает вкус свежей клубники. На входе я разглядела канапе из вишни на бисквитной шпажке, но решила уже не возвращаться через весь холл. Я заметила подол бордового платья Эллисон среди людей и подняла взгляд выше, заметив, что она уже находится в объятиях довольно привлекательного мужчины средних лет.
Решив её не отвлекать от беседы с незнакомым для меня человеком, я обогнула одну из картин и вышла в следующий коридор, что был уже, чем предыдущий. Вздох сорвался с моих губ, когда я обратила внимание на одну из картин. Это... это я? Словно глядя на себя в зеркало, я разглядывала написанное. Хотела бы я позвать Шона и уточнить, что это, но я нигде его не видела.
– Чудесная картина. – услышала я голос позади себя. – Ох, где же мои манеры? Мисс Харрингтон, – старушка протянула мне руку, и я пожала её, вежливо улыбнувшись. – Художнику удалось подчеркнуть вашу красоту. Словно натянули фотографию на полотно. – захихикала она, прикрывая рот ладонью.
– Я... я, честно говоря, и не подозревала, что... Если бы знала, то не пришла бы, – в ответ хихикнула я, не зная, как выпутаться из сложившейся ситуации.
– Не переживайте. Художники часто пишут картины со своих муз.
Я покраснела от её слов: – Ох нет. Мы не встречаемся.
– А я и не это имела в виду. Дело в самом человеке: или тянет, или нет. Других вариантов нет. – она развела руками, и я задумалась над сказанным. – Вот я позировала в молодости для своего будущего мужа. Нагая.
Мои глаза расширились от сказанного, я была удивлена такой раскрепощенности.
– Он держался крайне профессионально. Эх, видели бы вы эти картины. Мы тогда мало были знакомы, но он называл меня своей музой, то есть источником вдохновения.
Я улыбнулась, заметив, как незнакомка закрыла глаза, явно вспоминая своё бурное прошлое. Через какое-то время она скрылась за углом, предварительно попрощавшись со мной, и я снова глянула на картину. Хотела бы я расспросить Шона, почему я стала источником его вдохновения. Не могу определить, что чувствую, но не уверена, что хотела бы видеть свои портреты в одной из галерей. Должна признать, что написано очень тонко, не вычурно. Кажется, мотивом вдохновения стала одна из моих фотографий, потому что я узнала положение и пейзаж за спиной. Я отошла в сторону, чтобы не лицезреть подобного рода картины, почувствовав некое переутомление. Мне не нравилась сама затея того, что мои портреты представлены на всеобщее обозрение.
Вдали я разглядела Шона, он был в компании довольно мускулистых и хорошо сложенных мужчин, одетых в приличные костюмы. Они бурно обсуждали что-то, активно жестикулируя руками. Улыбки озаряли их лица, они явно обсуждали эту масштабную выставку беспрецедентного уровня. Хотела бы я расспросить художника о том, по каким причинам мои портреты написаны, а тем более выставлены в галерее, но была уверена в том, что это было бы неуместно выяснять прилюдно. Поговорю с Шоном позднее. Я хотела было покинуть мероприятие, полагая, что Шон занят, а Эллисон в принципе не попадала в поле моего зрения после того, как составила компанию мужчине. В холле напротив входа расположилось большое зеркало вдоль всей стены. Меня поразила его кристальная чистота и безукоризненный блеск. Я заметила испачканный губной помадой участок кожи и принялась подправлять макияж. Когда я достала губную помаду винного оттенка и сняла колпачок, мой взгляд метнулся в сторону: выражение моего лица, что я наблюдала в зеркале, буквально застыло. Колпачок выпал из моиз рук и упал на кафель с таким звуком, что я зажмурилась.Очевидно, это не было единственной причиной: я отказывалась верить увиденному.
Его уверенная походка вновь напомнила мне о минувших выходных. Бандана, повязанная на его голове, отлично дополняла его образ. Он почти никогда не снимал её, она словно стала частью его повседневной жизни. Я нагнулась за упавшим колпачком, не желая видеть его. В моменте, когда я почти подняла колпачок, кончики его пальцев соприкоснулись с моими. Я чувствовала его горячее дыхание на своем лице, но совершенно не собиралась поднимать взгляд на него. Как бы я ни отрицала происходящее и свои собственные убеждения, я всё же взглянула на него. Его нефритовые глаза буквально пронзили меня, добравшись своим светом до глубины моей души, что якорем цеплялись за последние чувства. Дыхание сбилось, я ощущала жар каждой клеточкой своего тела. Его пальцы обхватили колпачок и протянули мне. Он сидел передо мной на корточках, как и я – перед ним. Мы продолжали находиться в принятом положении, и я никак не осмеливалась пошевелиться, мой взгляд приковался к его. Я обратила внимание на то, как он сжал губы в тонкую линию, скулы напряглись, а брови нахмурились. Казалось, мы находились в таком положении дольше, чем можно, но эта наша встреча длилась не дольше сорока секунд. Всё произошло довольно быстро.
– Привет. – хриплым голосом произнес он. Его голос был таким тихим, или, может, так казалось из-за прибывших гостей на мероприятии, но пришлось бы приблизиться к нему, чтобы расслышать сказанное им.
– Здравствуй. – коротко и четко ответила я.
Во избежание последующих реплик или возможного диалога я быстро поднялась с колен, ощутив напряжение в ногах. Я могла бы и не отвечать ему, но не буду же я делать вид, что со мной приключилась амнезия. Это было бы странно – делать вид, что ничего не произошло. Эштон выпрямился, возвышаясь надо мной. Он не отрывал взгляд от меня. Кожанка сидела на нём идеально, отчетливо подчеркивая плечи и талию. Рукой он взъерошил свои песчаные волосы, и я уже развернулась, чтобы уйти от него, как почувствовала его руку на своем предплечье. Я опустила взгляд на место, где соприкасались наши руки, и это побудило Эштона отпустить меня. Я выгнула бровь, тем самым демонстрируя своё недовольство. Хотела бы я знать, что он хочет от меня.
– Нам надо поговорить. – уверенно произнес Эштон. Я расслышала нотки холода в его голосе, что разозлило меня пуще прежнего.
– Мне не о чем с тобой разговаривать.
Развернувшись, чтобы уйти от него, наконец, я направилась туда, откуда пришла в фойе. Мои каблуки громко отбивали ритм по кафельному полу, и я очень надеялась увидеть Эллисон. Жар, что полыхал во мне, разгорелся ещё больше, и я чувствовала, как мои щёки полыхали, даже руки приложила к лицу, чтобы как-то перенять жар с лица. Я шумно выдохнула и обнаружила по пути к коридору дамскую уборную, благо, очереди не было. О Боже, как я хочу сбежать. Я облокотилась руками об раковину и устремила свой взгляд на себя в отражении, мысленно проклиная своё появление в галерее, и что больше меня удивило, – какого черта тут забыл Эштон?
Весьма сомнительно выглядела вся ситуация. Может, Эллисон ему рассказала об этой выставке? Прибью её.
Из рулона я вытянула бумажное полотенце и, слегка намочив его, подправила макияж в уголках глаз. Подводка слегка потекла. Когда я покончила с этим, я развернулась лицом к кабинкам, прислонившись бедрами к раковине. Страх окутал меня, и я слегка дёрнулась, когда дверь в уборную открылась, но тут же успокоилась, когда внутрь зашла незнакомая мне девушка. Испугалась, что это мог бы оказаться Эштон. Я сразу же повернула голову в сторону, заметив, что в уборной имеется окно. Мы на первом этаже.
Может, стоит сбежать?
Однако я осознавала всю абсурдность возможного действия и я отдавала себе отчет в том, что мой мозг транслирует первые попавшиеся мысли. Есть ли смысл немного здесь переждать? Вдруг Эштон не такой глупый и уйдет отсюда сам, понимая, что больше нет смысла что-либо обсуждать. Я шумно выдохнула, снова посмотрев на окно. Оно было открыто наполовину, значит, можно и полностью. «Так, Дакота, уймись» – убеждала я саму себя. Было бы интересно понаблюдать за действиями Эштона, но осознание того, что это ничего не значит, не отпускает меня.
Какое-то время я простояла в уборной абсолютно бесцельно, тщетно надеясь, что Эштон покинул выставочную галерею. Я не хотела видеть его, а тем более разговаривать. Когда несколько девушек, заходящие внутрь в разное время, окидывали меня вопросительными взглядами, я всё-таки решила выйти. В холле никого не было, и я прошла через охрану, чтобы выйти на улицу, даже не утруждая себя попрощаться с Эллисон или Шоном. Скверно то, что мои вещи остались в гардеробной. И вспомнила я об этом уже в тот момент, когда вышла за пределы галереи. На улице было холодно, и я жалела, что оставила свои вещи. Неспешно направляясь в сторону парковки, я пыталась отыскать телефон, чтобы вызвать такси и уехать домой, и каково было моё удивление, когда я осознала, что мой сотовый остался у Эллисон в сумке.
Черт.
Я обернулась, услышав своё имя позади меня. Обернувшись, я разглядела у центральных дверей силуэт Эштона. Его волосы намокли из-за начинающегося дождя, и у меня перехватило дыхание. Мне действительно стало нервозно и боязно одновременно. Побежать – это даже не определенное решение или вердикт каких-либо помыслов, а, скорее, инстинктивное подсознательное действие, когда тело пребывает в неожиданном факторе стресса. Это именно то, что я сделала в первые секунды – побежала. Я бежала дальше, чем могла видеть. Водители в проезжающих мимо машинах глядели мне вслед, но я старалась не обращать на это внимания. Жаль, я не подумала заранее и не прихватила жакет, что оставила в галерее: на улице довольно холодно. Мурашки охватили область рук, груди и шеи, однако это не мешало мне продолжать бежать.
– Дакота! – голос Эштона раздался за моей спиной, но я не останавливалась. Боже, мне надо бежать.
Судороги сводили мои ноги, мне становилось холоднее, из-за ветра, против которого я и бежала, мои волосы твердели и превращались во что-то твердое, словно сосульки. Перед собой я разглядела калитку. Снова голос – на сей раз он казался ближе, чем в предыдущий. Он рьяно рвал горло, продолжая преследовать меня. Мне не удалось незаметно выскользнуть из поля его зрения, и теперь я вынуждена ринуться в бегство. Постепенно я чувствовала отдышку, стоит отметить, что я не бегун и никогда в жизни не принимала участия в забегах. Эта погоня далась мне с трудом. Очевидно, Эштон физически более подготовлен, чем я, но я так хотела бы скрыться. Он продолжал кричать мне вдогонку, но я уже приблизилась к калитке, что вела в центральный парк. Почему-то я задумалась над тем, что, помимо кардигана, в галерее остались все мои вещи, включая сотовый телефон.
Я лишена возможности позвонить кому-либо.
– Дакота, умоляю! Остановись! – его голос, как и он сам, сбивали меня с толку, но я осознавала, что нет смысла останавливаться.
Странным показался тот факт, что в центральном квартале города отсутствуют патрульные посты, к которым я могла бы обратиться. Да уж, мирно урегулировать конфликт не удалось. Мои ноги гудели, я больше не могла убегать. Когда я остановилась, я обернулась и увидела Эштона, который остановился тоже. Он положил руки на бедра и пытался отдышаться. Я заметила, как уголки его губ приподнялись, что говорило о его ухмылке, однако самого лица я не видела: он наклонил голову, всё ещё пытаясь привести пульс в норму. Его песчаные волосы были взъерошены из-за ветра, и он повязал бандану, снова выпрямившись в росте. Самодовольная ухмылка стерлась с его лица, когда до него, наконец, дошло, что я остановилась, якобы поддавшись его провокациям, не чтобы выслушать его, а для того, чтобы снять туфли с ног. Его глаза расширились, когда я обняла туфли и принялась бежать вдоль тропинки в парке.