Глава 10
Самое страшное — это сделать первый звонок после вчерашнего. Дома я появился всего на пару часов, чтобы собрать кое-какие вещи и забрать документы. Сью не спала. Ждала меня. Сидела в интернете и с кем-то болтала.
— Томми, милый, — обвила меня руками.
— Привет, — поцеловал я ее в висок. — Почему не спишь?
— Тебя жду.
— Я ненадолго. Вещи, документы...
— Я собрала все. Том... — посмотрела в глаза.
Я вздохнул и коснулся губами ее губ. Она мягко меня поцеловала, убрала с лица волосы, провела пальчиками по коже.
— Хочешь, я поеду с тобой?
— Сумасшедшая, — ласково улыбнулся я. — Ты через неделю превратишься в невменяемую истеричку. Сначала у тебя начнутся проблемы с разницей во времени. График будет скакать: тебе надо будет то заставлять себя ложиться спать в пять вечера, то бодрствовать в три ночи. Потом у тебя все города превратятся в один, и ты начнешь путаться, где находишься, что за страна. Переезды, перелеты... неудобные полки в автобусах, гул мотора... Зачем тебе все это?
— Зато я буду рядом с тобой.
— Не стоит. Мы возненавидим друг друга через неделю.
Она обидчиво выпятила нижнюю губу. Я потрепал ее по голове и ушел в комнату. Надо собраться. Скоро выезжать. Черт... Только совершенно не понятно, как ей сказать, что я решил прекратить наши отношения? Не могу... Может взять ее в тур и через неделю она сама от меня сбежит? Хорошая идея, кстати... У меня было полчаса на то, чтобы отогнать машину Мари. Я погрузил в тачку чемоданы, поцеловал на прощание Сьюзен, и уехал, сказав, что перегоню машину родителям. Мол, отчим обещал показать ее специалистам — «мозги» барахлят (они и правда барахлили, но не так критично). По дороге я заказал такси к дому Мари. Доехал до нее и занес ключи и документы от машины. Пусть пользуется, пока меня не будет. Мари спала. Алекс спал у нее под боком, Даниэль — в своей кроватке. Когда я пожелал ему слушаться маму и беречь ее, он сонно улыбнулся, дернув ручкой. Я усмехнулся. Мари как-то сказала, что, если дети улыбаются во сне, значит их целует ангел. Я не ангел, но почему-то было приятно, что мы с тем самым ангелом стоим у кроватки одновременно. Значит, все будет хорошо. Еще раз перед уходом посмотрел на спящую парочку — моя птичка, теперь и у тебя все будет хорошо, в лепешку расшибусь, но сделаю тебя счастливой, только дай мне шанс.
Автобус все дальше увозил меня от Берлина. Первый концерт в Дортмунде, потом Кёльн, Брюссель, Париж, Мадрид... Как раньше. Только работы теперь больше, ответственности еще больше, впрочем, денег тоже больше. Быть продюсером не так плохо с точки зрения артиста. Хотя я бы предпочел выходить на сцену в восемь вечера, отыгрывать свои полтора часа и валить обратно в номер, не заморачиваясь никакими проблемами. Теперь я постоянно буду на связи по телефону с кучей народу, а вечером буду падать в кровать и умирать до утра. Надо еще как следует продумать план наступления. Женщина любит ушами — эту аксиому я знаю с малолетства. «Много ли надо одинокой бабе? Приласкал, пару добрых слов сказал, она уши и развесила!» — утром со смехом обсуждали техники. Я стоял рядом, курил и... бесился. Нет, с Мари надо действовать осторожно. Будь она обычной женщиной, в которую я влюбился бы без памяти, то и проблем не было бы. Но у меня есть один колоссальнейший минус — я близнец ее бывшего мужчины и отца ее детей. И пусть она знает меня тысячу лет, пусть отличает по голосу и считает, что у меня глаза чуть-чуть темнее, но именно сейчас все это может испортить наши отношения. Я не хочу быть для нее всего лишь заменой брата. Я хочу, чтобы она принимала меня за меня. Да, я брат Билла, но я не Билл. И за два месяца я докажу ей это. Осталось только набраться смелости и позвонить, а я все оттягиваю и оттягиваю свой приговор.
— Мари, привет! — беззаботно улыбался я в трубку. — Как ты, моя хорошая?
— Это ты среди ночи шастал по квартире? — вместо приветствия.
— Я. Не хотел тебя будить.
Она облегченно выдохнула.
— А я решила, что у меня началась паранойя.
— Прости, что напугал. Я оставил тебе ключи и документы на машину. Если надо, пользуйся.
— Спасибо.
В голосе не было тепла, не было нежности, не было ничего. Я чувствовал, что она холодная и отчужденная. Я старался улыбаться, чувствуя, как замирает сердце, пропуская удары. Руки взмокли. По виску поползла капелька пота.
— У тебя все хорошо? — цеплялся я за разговор, отлично понимая, что она хочет его свернуть.
— Да, нормально.
— Позвони мне потом, ладно?
— Хорошо.
И всё. Спасибо, хорошо, да, нет... Исчерпывающие ответы.
— Ты не можешь говорить? — без всякой надежды спросил я.
— Да.
У меня как гора с плеч упала.
— Позвони, как освободишься, хорошо?
— Ладно. Пока.
— Пока, — сказал я уже коротким гудкам.
Она не перезвонила ни через час, ни через два. Я смотрел на телефон, проверял работает ли звонок, а она все равно не звонила. А может, и не была она занята? Может, обманула и не хочет со мной общаться? Дерьмо, я размышляю, как сопливая девка из колледжа, которая дала свой телефон любимому мальчику.
В голову ничего не шло. Я мог думать только о звонке. Более того, меня раздражало абсолютно всё и вся. Я срывался, кричал, курил. Мне не нравился отель, в который нас поселили. Меня бесил Кристофер, который создал мне проблемы дома своими звонками и вынудил врать. А когда я увидела на дисплее телефона имя Сью, меня тряхнуло, как от удара током. Я пропустил пару звонков, на всякий случай мысленно подготавливаясь к скандалу, и ответил на вызов.
— Как ты, милый? — проворковала она в трубку.
— В отеле, — честно сообщил я.
— Томми... Все-таки мне надо было поехать с тобой.
— Мы обсуждали это.
— Да-да. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя и буду по тебе скучать.
Я тоскливо посмотрел на картину на стене напротив. Унылое говно, портящее интерьер.
— Я тоже. Будь умницей, хорошо?
— Хорошо. Позвонишь мне?
— Хорошо.
— Я буду ждать. Позвони, ладно?
— Ладно. Пока.
— Пока, — с явным сожалением произнесла Сью.
Я отключился. У меня не было никакого желания общаться с ней. Нам надо поговорить. Надо найти время и поговорить. Дьявол, если Мари узнает, что я не расстался со Сью, она пошлет меня к черту! Но как она может это узнать? Домой она мне не станет звонить. Она же знает, что там никого нет? А если она захочет проверить? Попадалово... Еще они могут встретиться у мамы. Вряд ли Сью пойдет к маме. Ее и в обычные-то дни туда не особо затащишь. Главное, чтобы Мари не позвонила на домашний. А там я вернусь, мы поговорим со Сьюзен и будет все хорошо. А может ей послать смс? Так и напишу: «Прости. Нам надо расстаться». Нет, так как-то не по-мужски. Голова кругом. Время одиннадцать вечера. Мари так и не позвонила.
Я заглянул в номера, где остановилась группа. Все тихо и пристойно. Ребята сидели в номере у барабанщика и что-то обсуждали за ужином.
— Босс, все в порядке? — поднялся мне навстречу Руди, наш бас-гитарист.
— Завтра первое выступление, новая сцена...
— Да мы знаем, — раздался нестройный хор голосов.
— Не засиживайтесь. Крис, береги горло, не пей холодное.
— Не волнуйся, мамочка, — рассмеялся солист.
Я кинул на него недовольный взгляд.
— Посидишь с нами? — предложил Руди.
Я покачал головой.
— Дел полно, — махнул рукой, поворачиваясь к двери.
— Том, — позвал Гуго, барабанщик. Я обернулся. — У нас какие-то проблемы?
— Нет, все хорошо, — улыбнулся я. — Профессиональное волнение перед концертом.
— Завтра и будешь волноваться. Заранее-то чего? — улыбнулся Руди.
— Старею, — заржал я и вышел.
Честно говоря, я безумно боялся, что Мари отключит камеры. Но камеры как и прежде работали. Мари ходила в детской из угла в угол, укачивая одного из мальчиков. Мне не было видно в темноте, кого именно. Да и сама она угадывалась с трудом. Я наблюдал за ней, размышляя, есть смысл звонить или нет. Наверное, нет. Если у нее не нашлось минуты, чтобы перезвонить мне днем, то какой смысл мне сейчас названивать ей на ночь глядя? Вот, собственно, и всё.
Я выключил ноут, взял сигареты и вышел на балкончик. Ты проиграл, Том. Не надо было ничего ей рассказывать. Ладно, переживу как-нибудь. Размечтался! Сто лет ты ей сдался со своей любовью! Господи, ну какой же я идиот. Из комнаты послышалась знакомая мелодия. Точнее даже не послышалась. Я почувствовал ее. Выкинув сигарету, со всех ног бросился к трубке.
— Привет, — ласково произнесла Мари. И я едва не зацеловал телефон.
— Как ты?
— Сумасшедший день. У нас новый проект, я вся на нервах.
— Почему?
— Очень важный проект. Если получится, его доверят мне. У нас тут своего рода тендер. Чье виденье покажется руководству лучше, тот и будет рулить проектом.
— У тебя все получится.
— Я тоже стараюсь в себя верить, но пока плохо получается.
Я включил ноут. Хочу ее видеть, хочу знать, как она со мной разговаривает. Смотреть, как держит руки, что делает, хочу видеть ее мимику, жесты, всё.
Мари рассказывала, как провела день, как вечером возилась с детьми. Она лежала на кровати в своей спальне. Я бы даже сказал — елозила по кровати, то закидывая голые ноги друг на дружку, то пристраивая их на стену, то перекатывалась на живот и дрыгала ногами. На ней была лишь короткая маечка и трусики. Думаю, если бы Мари узнала, что я подглядываю, она бы не обрадовалась, но не смотреть было выше моих сил.
— Интересно, ты часто за нами подглядываешь? — неожиданно спросила она, посмотрев в спрятанную камеру, прямо мне в глаза. Я шарахнулся от ноута и затряс головой:
— Конечно, нет! — с воодушевлением соврал я. — Только днем с работы иногда смотрю за няней, и то сейчас делаю это очень редко. А вечером... Что я маньяк что ли какой-нибудь?
— Да? — протянула она эротично, вытягивая носок и, как будто, гладя меня пальцами. — А что я делаю сейчас?
Я нервно сглотнул, касаясь пальцем ее ступни через монитор.
— Дразнишь меня, — вторя ей, растягивал я слова. Потом все-таки решил добавить, а то вышло как-то двусмысленно: — Сладким голосом. И если ты не прекратишь это делать, то...
— То что?
— То я приеду.
— Да ну.
— Хочешь проверить?
— Звучит заманчиво.
— Всего каких-то пятьсот километров и я весь твой.
— Я уже прям вижу, как ты материшься за рулем, преодолевая в ночи эти злосчастные километры, — рассмеялась она, поднимаясь.
— Хочешь, я приеду?
— Не хочу.
Мари переместилась на кухню и налила себе чай, продолжая болтать со мной. Я чувствовал себя подростком в шапке-невидимке, который подглядывает за старшеклассницами в раздевалке. Я улыбался ей и тоже делился новостями. Моя девочка... Как бы я хотел, чтобы ты была сейчас рядом.
Тур шел своим чередом. Ребята работали, я пахал. Мы постоянно были на связи с Биллом и мамой. Я старался звонить Мари как можно чаще, отмечая, что ее голос в разговорах был или спокойным, или ласковым. Сьюзен звонила сама, иногда звонил я. Удивительное ощущение — я был счастлив, счастлив по-настоящему, улыбался, шутил, не обращал внимания на проблемы, вылезающие то тут, то там. Они даже меня как-то не особо волновали, а после общения с братом и Мари я вообще становился добрым и щедрым. Развод высасывал у Билла кучу сил. Он не был потерянным, как я ожидал, он скорее был уставше-решительным. Йоахим знал свое дело и делал его хорошо. Просматривая сводки новостей, я натыкался на многочисленные новости и интервью Тины по поводу того, какой же мой брат мудак. Германию заполонили статьи об издевательствах Билла над женой и его постоянных изменах. «Он был пьян и избил меня!» — вещала она со страниц газет и экранов телевизоров в отелях. Она раскручивала свой семейный скандал так, что я очень пожалел, что не сделал ее пиарщицей — такой хватки я давненько не видел. Более того, такая хватка была только у одной женщины, которую я знал, — у Мари. Та тоже показывала незаурядный талант, когда дело касалось СМИ. Только вот Мари не топила Билла.
— Ты видел?! — возмущенно кричал Билл мне в ухо, и я не знал, что делать — оглохнуть от музыки, что взрывала зал, или от воплей брата, что неслись из трубки. — Она дала интервью Pro 7! Ты видел? Она говорила, что я не обеспечивал ее, был невнимательным! Том! Я ее ненавижу!
— Билл, ну что сейчас говорить? Дай интервью их конкурентам, скажи, что все это злостная подстава...
— Ни слова! Я ни слова не скажу! Я не хочу даже косвенно быть замешенным во всем этом! Не хочу, чтобы мои слова перевирались! Не хочу!
— Окей, не давай. Тоже мне проблема... — Я наконец-то добрался до относительно тихого места. — Что говорит Йоахим?
— Говорит, чтобы я молчал.
— Ну вот и молчи. А зачем надо, чтобы ты молчал?
— Чтобы не испортить репутацию.
Я заржал.
— Ты меня прости, но твою репутацию очень тяжело чем-то испортить.
— Да... Йоахим сказал, что на суде может всплыть история с Мари. Если Тина с ней объединится...
У меня аж в груди кольнуло.
— Не думаю, что Мари встанет с ней на одну сторону. В конце концов, именно Тина разрушила ваши отношения, именно из-за нее Мари арестовали... Мари не будет портить отношения ни с матерью, ни со мной. Это же очевидно, чью позицию займет семья, если Мари решит выступить против тебя.
Билл протяжно вздохнул.
— Я хотел с ней поговорить.
Я опустился на один из ящиков в подсобке и закрыл глаза, мысленно считая до десяти. Посылать к ней Йоахима — не вариант. Не надо делать козла садовником. А Билл...
«Том, я очень любила твоего брата. Ты сможешь жить с этим?»
«Смогу».
«Он был самым-самым. Он навсегда останется для меня самым-самым».
«Смогу».
«И ты сможешь жить, зная, что я, возможно, все еще люблю его?»
«Смогу».
Я все еще люблю его...
— Хочешь, я поговорю с ней? — вырвалось у меня.
— Не знаю... Эти бабы такие... бабы... А вдруг ей эта идея не приходила в голову, а сейчас мы поговорим с ней, и она додумается до этой мысли?
— Если тебе интересно мое мнение, то я уверен в Мари. Она умная женщина. Если бы она хотела тебя уничтожить или урвать лакомый кусок, то давно бы это сделала. К тому же у нее больше оснований это сделать, чем у Тины.
— Ничто не мешает ей заняться этим сейчас, — мрачно отозвался Билл.
Я хмыкнул:
— Странно, ты прожил с ней тринадцать лет, а так и не понял, какой она человек.
— В том-то и дело, что понял.
— Расскажешь? — улыбнулся я.
— Как-нибудь. Том, что делать? Я не хочу сюрпризов на суде. И в прессе не хочу...
— Я говорил тебе, что не надо было...
— Ты как мать! — заорал он неожиданно. — Она мне весь мозг выклевала со своими: «Я говорила, я говорила!» Теперь ты!
— Билл, ну тебе же действительно все говорили. Ты же уперся, как осёл.
— Не твое дело!
— А чье? — не выдержал я. — Тебе все говорили! Все! У тебя Мари плохая и во всем виновата, а Тина — солнечный луч! Вот теперь лечи свои волдыри от ее активности!
— Зато у тебя Мари святая!
— Да! Святая! Потому что ни цента у тебя не взяла даже тогда, когда ей детей кормить было нечем! Святая! Потому что слова про тебя плохого не сказала даже тогда, когда вы с твоей драгоценной Тиной ее чуть не посадили! Ты чуть не посадил мать своих детей! А сейчас тебя волнует ни она и ни твои дети, а только собственная задница!
— Иди ты... — выматерился Билл и скинул вызов.
Псих недоделанный! — долбанул я ногой по ящику. — Все настроение испортил, мудак!
Весь вечер я думал, как бы так спросить у Мари по поводу ее участия в суде против Билла. Продумывал массу вариантов, но в итоге спросил прямо — выступит ли она против Билла, если ее позовет Тина. Она обиделась. Очень сильно обиделась. Но сначала обругала меня. После чего я решил, что больше по поводу Билла говорить с ней не буду. Действительно, как я мог подумать, что она пойдет против Семьи после всего того, что мы для нее сделали? Все-таки я не ошибся в ней, зато очень рассердился на Билла.
Я разодрал глаза в небольшом отеле в Риме, куда мы прибыли сегодня рано утром, просидев в аэропорту весь вечер и всю ночь. Я так устал, что готов был вырубиться под стойкой администратора. Нас не хотели пускать в номера раньше срока заселения, хотя предыдущие сутки были оплачены заранее, так как добраться до отеля мы должны были еще прошлым вечером. У меня даже не было сил ругаться. Не знаю, что там говорили администратору организаторы, но в номера нас пустили. Я пришел, лег и отключился, забив на душ и дела. А проснулся от того, что замерз. В номере было очень холодно. За окном шел дождь. Потерев глаза, щедро засыпанные «песком» усталости, и оценив время, я волевым усилием вынул себя из постели и оттащил в душ. Надо приводить рожу в порядок и поднимать свой детский сад. Хватит бездельничать.
— Синьора Коссо, я буду готов через полчаса, — позвонил я нашему переводчику, прыгая по номеру в одном кроссовке и расстегнутых джинсах. Пожрать бы еще...
Телефон снова зазвонил, едва я успел засунуть его в карман. Твою мать! Штаны не дадут застегнуть.
— Да! — рявкнул я.
— Каулитц, как я рада, что ты мне рад.
Голос был бесполым и незнакомым, но говорил так, словно неплохо меня знал. Я посмотрел на имя, которому был присвоен номер. Нора! Ведущий редактор по сплетням в «Бильде». Что ей надо?
— Тебе, дорогая, я всегда рад. Только если ты по поводу моего брата и его полоумной жены, то без комментариев.
Нора, видимо, курила, потому что выдохнула мне в ухо.
— Что ты, дорогой, разве я буду звонить по таким пустякам? Кстати, «полоумная жена» отличный спикер. Давненько у нас не было ничего более забавного.
— Нора, избавь меня от этой грязи. У меня встреча.
— Узнал, смотри-ка, — рассмеялась она. — Думала, не помнишь.
Как же... Забудешь тебя... У Норы очень запоминающийся низкий тембр голоса с легкой хрипотцой. По телефону даже не сразу определишь мужчина это или женщина. Да и сама Нора была не то мужиковатая женщина, не то женственный мужчина. Но она точно была бабой. Я это проверил опытным путем. Нора тогда шутила, что только со мной узнала, что такое настоящий мужчина. Я не стал ее разочаровывать, ибо не будь я тогда в состоянии полного нестояния, то и не позарился бы на это сокровище, а по пьяни еще и кончить никак не мог, не помогало ничего — ни фантазии, ни позы, ни старания. Зато с тех пор Нора свято уверовала, что я самый крутой любовник на свете.
— Разве такую прекрасную женщину можно забыть? — томно спросил я, вылетая из номера, на ходу застегивая куртку. Черт, привязалась!
— Я, собственно, вот по какому вопросу. У меня в кабинете сейчас сидит одна молодая особа, — она снова выпустила дым мне в ухо, — которая предлагает мне купить содержимое желтого конверта.
— И что? — Так, ребят разбудил. Указания всем раздал. Сейчас решим вопрос с финансами, и у меня будет пара свободных часов, которые можно использовать для сна. Осталось только отвязаться от Норы.
— Дело в том, Каулитц, что съемка, которую мне притащила молодая особа, явно постановочная, и я не очень поняла, зачем ты мне ее прислал. Ты же в туре, если мне память не изменяет? Это ваш ответ Чемберлену? Хотите перекинуть внимание на тебя? Тогда опять не понятно... На фотографиях ты и Мария. Если память меня и в этот раз не подводит, то это та фрау, что жила с твоим братом лет десять до того, как он женился.
Я остановился словно вкопанный, чувствуя, как от лица отливает кровь.
— И если снова вернуться к моим данным, то ты живешь со Сьюзен Бригман. Отсюда у меня снова возникли вопросы — чьи эти дети и почему вы с Марией целуетесь, если это женщина Билла, а ты занят Сьюзен Бригман? Что за аферу вы хотите провернуть?
— Сколько она хочет? — постарался спросить как можно более ровным голосом.
— Мы не обсуждали с ней цену. Я сказала, что нам надо понять, насколько данные фотографии ценные и не фотомонтаж ли это.
— Откуда она взяла эти фотографии?
— Сказала, что вы были в ресторане и забыли их на столе. Она мне еще много чего интересного рассказала.
— Например? — Я опустился в кресло, очень кстати стоящее в углу в холле.
— Ну что например?.. Например, что ты отлично общаешься с детьми, и она слышала, что мальчики называют тебя папой, а ты называешь Марию женой. Вы там втроем что ли жили?
— Нет.
— Что нет?
— Ей послышалось.
— Просто я вот тут фотографии-то смотрю... — невнятно промычала она, явно перегоняя сигарету с одной стороны рта на другую. — Давно вы вместе? Мария на тебя так смотрит...
— Как? — Захотелось курить. Очень сильно захотелось курить.
— Как влюбленная кошка. Да и ты тоже... Аж глаза блестят. Каулитц, я ревную! Ох, как ты тут в нее вцепился. Мурашки по коже. Какие у тебя глаза... Без комментариев! Так, ну дети явно твои. Сколько им? Год? Больше? Меньше? А осенью у тебя Сьюзен на шее висела, когда тебя из полиции выпустили. Не состыковка какая-то, не находишь?
Я изо всех сил пытался думать, адски завидуя Норе, которая курила на том конце провода.
— Да и дети... Если им год, то надо взять еще один год на беременность... Билл же тогда еще жил с Марией... Понимаешь?
— Забери фотографии и стребуй с нее флешку. Там в конверте еще была флешка, забери ее. Завтра пусть придет за чеком и подпишет договор о неразглашении. Мои юристы подготовят. Хотя нет, возьми ее координаты. Мои люди с ней свяжутся и все сделают.
— Надеюсь, вы не утопите бедняжку в Шпре? — расхохоталась она.
— Если она сольет информацию еще куда-нибудь, — утоплю, — скрипнул я зубами. — Конверт оставь у себя, я заберу.
— Я не отдам тебе этот конверт, — рассмеялась она. — Судя по твоему голосу, у меня в руках бомба.
— Нора, не трогай мою семью, — зарычал я.
— Дашь мне интервью?
— Конечно, нет.
— Это не разговор, Каулитц.
— Нора, это моя семья. Я не буду ничего комментировать по этому поводу.
— А Сьюзен? Сколько ты с ней? Года три? Детям год... Меньше года назад Билл расстался с Марией. Почему они разошлись, м, Каулитц? Я же помню, что мне сливали фотографии, на которых Билл курит около больницы, где лежали на выхаживании дети. Каулитц, я тогда не дала хода этим снимкам, хотя мне готовы были слить не только информацию по поводу недоношенных близнецов и их диагноза на полстраницы у каждого, но и сфотографировать детей, и даже Марию с Биллом заснять. Обрати внимание, Каулитц, как много я для тебя делаю. А ты темнишь. Не стыдно? Мне позвонить Биллу по этому поводу? Или Марии? У меня и ее телефон есть.
— Это шантаж?
— Понимай, как хочешь. Мне нужна информация. Ты же знаешь, я любопытная.
— И всегда при этом была порядочной.
— Именно поэтому я тебе позвонила до того, как дала ход этим снимкам. Так что насчет интервью?
— Не для печати.
— Если ты будешь убедительным.
— Забери у нее фотографии и флешку и сделай так, чтобы никто больше не видел содержимого этого конверта.
— В обмен на информацию. До встречи.
— Я все сказал. До встречи.
Я привалился плечом к стене и закрыл глаза. У меня не было сил даже материться.
— Босс? Ты в порядке? — в один голос спросили Кристофер и Руди.
Я глянул в их сторону...
— Что-то случилось?
Я кивнул. Ваш босс законченный олигофрен. Впрочем, это вряд ли можно назвать открытием...
— Я в Берлин. Ночью вернусь. Разберетесь тут без меня?
— Что-то серьезное?
— Еще не знаю.
— Может ты сразу в Болонью?
— Посмотрим. Я позвоню.
— Том, — остановил меня Крис. Я устало посмотрел на солиста. — Ты это... Не спеши, если что.
— Мы вещи заберем, — торопливо добавил Руди.
— А работать кто будет? — отмахнулся я, отправляясь обратно в номер. — Спасибо, — бросил через плечо.
— Ничего не случится с этой работой, — донеслось мне в спину.
— У нас скоро работы может не быть, если снимки увидят, где не надо, — буркнул я под нос. Найму специального менеджера для битья. Пусть он работает. Заебался я тут со всем.
В кабинет к Норе я вошел мрачнее тучи. В аэропорту меня конкретно начало вырубать, и я очень рассчитывал подремать в самолете, но в самолете мне поспать не дали, поэтому в редакцию «Бильда» я приехал под вечер, мягко говоря, злой. Нора даже вздрогнула, когда поняла, кто перед ней стоит.
— Ну, здравствуй, дорогая.
— Ну, здравствуй, дорогой, — откинулась она на спинку кресла, закидывая по-мужски ногу на ногу.
— Конверт, — протянул я руку.
Нора ехидно улыбнулась и качнула головой, закусив кончик ручки:
— Информация.
— Конверт, — процедил я зло.
— Если ты ради этих фотографий притащился аж из Италии, — многозначительно поиграла она бровями.
— Я возьму их силой, — спокойно предупредил я.
— Даже так? — засмеялась Нора, дернув кроссовкой. — Сомневаюсь, что ты сможешь взломать сейф. Кофе будешь?
Я кивнул, устало опускаясь на ближайший стул.
— Предлагаю сходить в один милый ресторанчик и поужинать, — предложила она. — Вот смотри, диктофон оставляю на работе, чтобы ты не дергался. — Нора убрала диктофон в стол. — Если боишься прослушки, выбери ресторан сам. Мне все равно. Я хочу есть.
— Мне тоже все равно, у меня мало времени.
Она открыла сейф и извлекла тот самый желтый конверт, про который я напрочь забыл накануне отъезда.
— Держи, — не без сожаления кинула в меня фотографиями.
Я подхватил их и проверил. Да, вроде бы все на месте. По крайней мере все те, что я помню.
— Надеюсь, ты не оставила себе копий в самых неожиданных местах?
— А если оставила? — игриво ухмыльнулась.
Я хмуро глянул в ее сторону, всем своим видом показывая, что шутка не удалась.
— Да ну тебя, — отмахнулась. — У тебя когда самолет?
— Ночью. Поесть успею.
— Каулитц, выметайся отсюда. Расселся он тут, — указала взглядом на дверь. Я поднялся и пошел в коридор. Спать хочу, как же я хочу спать...
— Я подняла все новости за последние три года. Твой брат нехило зажигал, — говорила Нора, на ходу застегивая куртку и обматывая шею длинным толстым шарфом. — Только ленивый не писал о нем, у нас тоже было много статей и заметок. Потом эта неожиданная женитьба... Вся тусовка знала, что он живет с вашей переводчицей. Ходили даже слухи, что она бросила ради него какого-то крутого мужика...
— Что ты от меня хочешь, а? — устало спросил я.
— Я пытаюсь понять расстановку сил. Дети твои, Каулитц. Билл узнал об измене своей жены и выгнал ее, а ты ваши отношения скрываешь от Сьюзен, поэтому и прилетел из Рима в Берлин за фотографиями. Были бы они тебе не нужны, ты б не парился.
Я вздохнул и промолчал. Сейчас каждое слово может сработать против меня. Чем активнее я буду доказывать ей свою непричастность, тем меньше у меня шансов выпутаться из этой истории.
Мы зашли в ресторанчик, заказали поесть и выпить. Нора продолжала строить разные версии, одна другой краше. Я откровенно зевал и практически не участвовал в разговоре, апатично пережевывая еду, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.
— Каулитц, прекрати меня игнорировать! — рявкнула она, когда я в очередной раз распахнул рот.
— Ты так мило сама с собой разговариваешь, что я не решаюсь тебе мешать.
— Задница.
— Ты тоже милая.
— Чьи дети?
— Ты достала. Какая тебе разница?
— Ты же не хочешь, чтобы я объясняла тебе очевидные вещи?
— Нора, отвали.
— Каулитц, слушай меня внимательно. Бывшая жена твоего брата сейчас слишком активна. История с детьми еще не вылезла наружу, но она обязательно вылезет, помяни мое слово. И я даю тебе шанс сработать на опережение и рассказать мне всё так, как есть.
— Зачем тебе это?
— Она мне не нравится. Но если мне дадут задание написать, мне придется писать.
— Не пиши.
— Тогда писать будет другой человек. Оно тебе надо? И, о боги, что он тут увидит? Вот Том Каулитц с годовалыми детьми и женщиной своего брата. При этом все знают, что Том Каулитц живет со Сьюзен Бригман уже три года, и у него все хорошо — вот Сью-милашка виснет у него на шее, вот они на приеме, вот на встрече, вот на отдыхе... При этом брат Тома Каулитца женат на другой женщине уже больше полугода, прожив с предыдущей женщиной лет десять, если не больше. А с какой бы стати Биллу Каулитцу бросать свою женщину с детьми? Почему мужики бросают свою женщину с новорожденными детьми, а, Каулитц? Не потому ли, что дети не его. А чьи дети? Того, кто с ними нянчится и кого они называют отцом. Поправь меня, если я не права.
— Дети называют меня отцом, потому что я провожу с ними очень много времени. Между мною и Мари нет никаких отношений. Мы просто друзья. Никакой сенсации. Это дети Билла. Я помогаю Мари, потому что Билл ведет себя по отношению к ней не очень хорошо, скажем так. Тина настроила его против Мари.
— Был слух, что Тина обвиняла Марию в организации нападения.
— Тина и меня обвиняла в нападении. Сейчас она обвиняет в нападении Билла. Она неадекватная. Я оберегаю Мари и племянников от действий Тины. Вся наша семья ее оберегает.
Нора взяла конверт и принялась рассматривать фотографии, кривя губы, хмуря брови и качая головой. Я пил кофе. Если выпить еще виски, то вырублюсь в любом теплом и мягком месте. Черт, как же я хочу спать. Сейчас концерт в Риме, завтра в Болонье, а потом два дня отдыха, правда, они придутся на дорогу, ну да черт с этим.
— Нет, Каулитц, ты мне врешь, — вдруг изрекла Нора. — Я же вижу. Посмотри, как она на тебя смотрит! Мария не видит, что ее снимают, она думает, что не попала в кадр.
Нора протянула мне фотографию, на которой мы с малышней строили куличики, а Мари стояла в стороне и смотрела на нас. Лицо расслабленное, взгляд очень мягкий, нежный.
— Она всегда так смотрит на детей, — фыркнул я.
— Она на тебя смотрит. — Она приложила нож к ее глазам, как бы прочерчивая линию взгляда. Выходило действительно на меня.
— Не выдавай желаемое за действительное, — отмахнулся я, чувствуя, как сердце в груди колотится сильнее. — Мы с Мари друг друга знаем уже миллион лет. Мы жили вместе долгие годы под одной крышей, в турах иногда просыпались в одной постели и ели из одной тарелки. Когда я болел в туре, Мари ночью в чужой стране искала аптеку, чтобы купить мне лекарства. Она зашивала мои вещи, когда сценические костюмы рвались. Я нес ее на руках через полгорода, когда она подвернула ногу и не смогла идти. Мы с ней очень близки, но мы не спим и никогда не спали. Она всегда была женщиной только моего брата.
— А тут ты ее целуешь, — потрясла Нора у меня перед носом снимками. — И не в шутку, не по-братски, а по-настоящему целуешь!
— Фотограф попросил. Он думал, что мы муж и жена. Мы с ней поиграли немного в семью.
Нора снова закачала головой и раздраженно выдохнула:
— Том, прости, но вы не играли.
— Ну, да, тебе-то гораздо лучше по фотографиям видно, играли мы или нет, — расхохотался я. — Извини, что обломал тебе сенсацию.
— Тогда почему ты так дрожишь за эти фотографии? Боишься Сьюзен?
— Нет, не боюсь. Она все знает. Мари очень тяжело переживает расставание с Биллом. Мне не хочется травмировать ее публикациями. К тому же это привлечет ненужное внимание к детям. Я забочусь о безопасности своей семьи. Скажи, Нора, а про снимки Билла у больницы... Это правда или ты меня на понт брала?
— Правда.
— Они у тебя есть?
— Да.
— Почему вы их не опубликовали?
— Скажем так — не договорились по цене с фотографом и информатором.
— Много хотели?
Нора подняла на меня хмурый взгляд.
— Пять лет назад у меня тяжело заболел отец. Мария серьезно помогла мне деньгами и с лечением.
— Прости, я не знал.
— Именно поэтому я сначала позвонила тебе.
— Почему мне?
— Официантка сказала, что конвертов было два. Мария свой забрала, остался твой конверт. Его она и притащила в редакцию.
— Буду должен.
— Договорились, — мило улыбнулась она.
Сидя в такси, я еще раз просмотрел фотографии. Нет, Нора ошиблась. Мари смотрела на меня так, как смотрела обычно. Дети... Мари... Я очень соскучился по ним за эти две недели. Есть ли у меня время? По хорошему, надо ехать в аэропорт — Мари живет на другом конце города, я могу не успеть на самолет. Улыбка сама расползлась по лицу. Я вспомнил, как она прилетела из Москвы в Париж всего лишь для того, чтобы улыбнуться Биллу на концерте. Мы тогда ржали над ее безумным поступком, говорили, что она сумасшедшая идиотка. И тот шальной взгляд, и красные щеки, и тяжелое дыхание, и даже судорожно сжатые пальцы, которыми она вцепилась в руку нашего охранника... Он нам потом синяки показывал и все ворчал, что у него не работа, а сплошные травмы. А Билл смеялся со всеми, но я знал, что он очень гордится ее поступком. Зато сейчас я понимал, что чувствовала Мари в тот момент. Может быть, для кого-то она и выглядела идиоткой, но какое это счастье увидеть любимого человека хотя бы издалека, хотя бы на минуту, хотя бы на мгновение коснуться его губ, прижать к себе.
— Давайте заедем на Врангельштрассе, — попросил я водителя.
Он удивленно обернулся.
— Но это другой конец города.
— У нас есть немного времени. Подождете меня внизу, я быстро. Только жену и сыновей поцелую...
Мужик пожал плечами, пряча улыбку, и начал перестраиваться на поворот. Я откинул голову на сидение. Сейчас обниму Мари, потискаю детей и можно снова жить. Потом в голову закралось сомнение в правильности моего решения. Билл тогда так не рисковал, как рискую сейчас я. Тогда Мари гарантированно приезжала к переживающему брату, ее не ждали никакие сюрпризы и вряд ли я бы позволил ему как-то зажечь, пока ее самолет не оторвется от земли. А если она не одна? Тряхнул головой. Одна. Я чувствую.
На кнопку звонка я жал долго, с волнением слушая заливистые трели. С той стороны двери слышались детские голоса, в окнах горел свет, но Мари не открывала. Я напрягся. Я очень напрягся. Я просто взбесился! Наконец-то в замке зашуршал ключ и дверь открылась. Мари смотрела на меня каким-то мутным взглядом, я даже решил, что она пьяна. Волосы всклокочены, висят безжизненными сальными сосульками, сама какая-то мятая, в пижаме. Увидев меня, она начала приглаживать волосы, пытаясь изобразить некоторое подобие радости на лице.
— Папапапа! — загалдели близнецы, кидаясь мне навстречу. Я прошел в квартиру и присел на корточки, обнимая детей.
— Том? Ты же на гастролях... — произнесла хрипло.
— Соскучился, — сообщил я, осматривая беглым взглядом коридор в поисках чужой обуви.
Она как-то заторможено посмотрела сначала на меня, потом на детей, потом снова на меня, и просипела:
— Покорми, пожалуйста, близнецов, если тебе не трудно.
Развернулась и медленно потопала в свою спальню, нелепо придерживаясь рукой за стену.
Я подхватил на руки облепивших меня мальчишек и отправился следом за Мари.
— Ты в порядке? — не удержался.
Она покачала головой.
— Мари?..
— Я заболела, у меня температура. Второй день пластом лежу.
— Почему же ты Ирину не попросила побыть с тобой?
— Она отпросилась на три дня. Я позавчера думала, что отлежусь, даже врачу не стала звонить... А сегодня совсем плохо.
— Почему же ты сегодня врача не вызвала?
— Я еще в обед кое-как ползала, к вечеру совсем слегла. Хотела завтра с утра вызвать.
— Мари! — взвыл я, возмущенный ее безответственностью. — Почему ты не позвонила маме, если тебе стало плохо?
— Том, я и так ее напрягаю...
Что еще она делает — я не понял, потому что Мари забралась под одеяло с головой и сжалась там в комочек. Я заметил, что одеял на кровати два и один плед. И все они лежат на Мари. Посмотрел на часы... Ладно, пятнадцать минут у меня в целом есть. Но детей кормить я не стал. Перво-наперво отрыл Мари под одеялами и потрогал лоб. Горячий. Она болезненно сжалась, как улитка в разбитой раковине. Я выматерился сквозь зубы.
— Оставь тебя одну! Так, дети, ну-ка хвастайтесь мне новыми машинками! — громко велел я, выпроваживая их из спальни матери. — Термометр у тебя где?
— В шкафу на верхней полке, — пробубнила она.
Я принес термометр, велел Мари померить температуру. Впрочем, там и без этого понятно, что она очень высокая.
— Сколько? — пялился я на черные циферки, показывающие тридцать девять и восемь. — И давно у тебя такая температура?
Вместо ответа Мари натянула одеяло на голову. Я снова посмотрел на часы. Опаздываю...
— Так... Лежи тут, никуда не ходи и ничего не делай.
Я одел пацанов, схватил самое необходимое, что попалось на глаза, и спустился вниз.
— Мы опаздываем, — предупредил меня водитель, удивленно рассматривая, как я рассаживаю детей на сидении.
— Похоже, я никуда не лечу. Жена заболела. Сейчас едем на Францёзише штрассе. Знаете, где собор святой Ядвиги? Вот недалеко от него.
— То есть в аэропорт мы уже не едем? — покосился на меня в зеркало.
— Нет. Сначала отвезем детей к бабушке... А потом... Потом я скажу, что делать.
Я рылся в записной книжке, пытаясь найти телефон Кристины. Где же он? Алекс начал капризничать. Дэнни забрался ко мне на колени и оплел шею ручками. Соскучился, маленький.
— Кристина, привет! Как ты?
— Том? Ты? Привет... — растерянно отозвалась женщина. — Тебе Георг нужен?
— Нет-нет, мне нужна ты. У тебя есть телефон какого-нибудь врача, который бы смог приехать домой к пациенту?
— Не знаю, надо подумать... А что случилось?
— Мари заболела. Слегла совсем. Я буквально на несколько часов вырвался с гастролей, прилетел в Берлин. Хочу, чтобы ее врач посмотрел и сделал назначения. Нужен любой хороший вменяемый врач. Скажи, что я оплачу вызов в двойном размере и такси туда — обратно организую.
— Я перезвоню.
Она скинула вызов. Алекс надумал порыдать. Я принялся его отвлекать. Дэнни так и висел у меня на шее, что-то рассказывал, но я не понимал ни слова.
— Вас опять подождать? — остановился водитель у дома моей матери.
— Да, конечно. Сейчас поедем за врачом, а там дальше сориентируемся, что делать.
К маме я поднимался под громкие вопли обоих мальчишек в оба уха. В закрытом пространстве лифта их вопли ударялись сначала о стены, а потом о мой мозг. Хотелось постучаться головой о двери, чтобы они уже волшебным образом открылись.
— Том? — отшатнулась мама. — Ты же в Италии!
— Детей надо покормить. Они устали и хотят спать, — избавился я от горлопанов, передав их в надежные руки бабушки.
— А Мари?
— Мари лежит с температурой сорок и недееспособна. Я врача к ней отвезу сейчас. Мам, пожалуйста, загляни к ней завтра с утра...
— А дети?
— Ирине позвони и пусть она посидит с ними тут. Если Мари заразная, то дети тоже заболеют. Ей надо прийти в себя. Они буквально по ее трупу там скачут.
— А ты как тут оказался?
— Прилетел по делам. Всё, мам, давай, — я поцеловал ее в щеку. — Завтра утром, пожалуйста, будь у Мари. Вдруг ей что-то понадобиться.
— Том, по-моему...
— Мам, я завтра улечу обратно в Италию. За ней не надо ухаживать, я уверен, что Мари сама справится. Просто я не хочу, чтобы она там загнулась от голода и температуры. Присмотри за ней, пожалуйста.
Мама вздохнула и закатила глаза. Я махнул ей рукой и унесся, пока она не отказалась.
Кристина кинула мне смс с адресом и телефоном врача. Я продиктовал адрес водителю и набрал номер авиакомпании, чтобы узнать, могу ли я перебронировать билет на утро. Охренеть, и вот как ее можно одну оставить?
Врач пробыла у нас целый час. Она тщательно осмотрела Мари, всю ее простукала, прослушала, зачем-то помяла живот и голени. Потом сообщила, что у нее лакунарная ангина и выписала кучу лекарств.
— Это собьет температуру? — спросил я, тоскливо рассматривая список назначений.
— Да, все будет хорошо. Соблюдайте постельный режим и как можно чаще полощите горло. Еще надо показаться вашему врачу, чтобы он назначил анализы и скорректировал лечение. Ангина плоха осложнениями.
Я расплатился и проводил врача. Осталось найти круглосуточную аптеку и купить лекарства... Черт, такси отпустил... И тут меня осенило! Машина! Пока я тратил деньги на такси, моя машина стояла под окнами.
— Мари, а ты случайно не знаешь, где у вас тут круглосуточная аптека? — спросил я, обуваясь в очередной раз.
— По улице направо до ближайшего светофора. Повернешь еще раз направо и будет мне счастье, — высунула она нос из-под одеяла. — Том, я не знаю, что тебе сказать...
— Думай, пока я буду ходить.
Пока я бегал за лекарствами, Мари приняла душ. Я хотел ее отругать, но потом передумал — если бы я несколько дней пролежал с температурой со всеми этими потениями и ознобами, то тоже залез бы под душ. Я заставил ее выпить чай и съесть омлет, проглотить таблетки, прополоскать горло и запшикать все это какой-то тошнотворной гадостью. Мари послушно выполнила все процедуры и снова спряталась под кучу одеял. Я рухнул рядом с ней, только сейчас осознав, как сильно устал. За трое суток спал меньше пяти часов.
— Как же тебя угораздило?
— Промокла на той неделе сильно, а потом воды холодной попила...
— Мари, тебе беречь себя надо. Как на работе дела?
— Проект отдали другому сотруднику. Я расстроилась, если честно.
— Почему? У тебя мало проблем?
— Нет. Просто руководителю проекта увеличивали оклад на семьсот евро.
— И ты ради семисот евро решила убиться окончательно?
— Том, для меня это деньги.
— У тебя нормальная зарплата.
— Ну и что? Если есть возможность заработать, то почему не заработать?
— Слушай, если нужны деньги, позвони мне, и я тут же дам тебе требуемую сумму. Только, пожалуйста, помни о детях. Им ты нужна больше, чем своим проектам. И ты нужна нам здоровая. Я вообще против того, чтобы ты работала.
— А на что я буду жить, интересно?
— Я буду тебя содержать. Тебя, мальчишек. Нашу дочку. Или даже двух дочек. Ты ведь родишь мне дочку?
Я пододвинулся к ней поближе и обнял.
— У нас будет чудесная дочка...
— А если будет сынок?
— Тоже хорошо. Потом ты родишь мне дочку...
— А если опять будет сынок? Или даже два?
— Тогда я сделаю из них группу и назову это... Каулитц фюнф! Алекс и Дэнни будут солистами, а все остальные гитаристами.
Мари захихикала.
— Если следовать твоей теории, то мне надо переспать еще с Густи. Чтобы родить в твою группу хоть одного барабанщика.
— Я тебе пересплю с Густи, — рыкнул я, тиская ее.
Мари засмеялась, но неожиданно встрепенулась и высунулась из-под одеяла побольше.
— А ты как здесь очутился?
— В смысле? — не понял я, что она имела ввиду — то ли то, что я лежу рядом, то ли вообще.
— Ты же в Риме должен быть!
— А это... Ты меня сейчас убьешь...
— Что? — напряглась она.
— Ну, в общем... Только не ори, ладно?
— Я не могу орать — у меня горло болит.
— В общем, я забыл конверт с фотографиями в ресторане, а их продали прессе.
— Замечательно... — недовольно протянула Мари. — И ты прилетел, чтобы подписать полосу в печать?
— Я прилетел, чтобы забрать конверт. Нору Брюнольд помнишь?
— Да. У ее отца был рак, требовалась операция в Штатах. Я через Родриго добилась его госпитализации в США и дала ей недостающую часть денег. По-моему он до сих пор жив.
— Она передавала тебе привет.
— Спасибо. А причем тут Нора?
— Ох, Мари! Нора работает ответственным редактором светских новостей в «Бильде». Она стопит все новости, которые так или иначе касаются тебя или твоей семьи. А ты же знаешь — если сплетня не вышла в «Бильде», то она не будет интересна никому.
— А почему ты мне не сказал, что потерял конверт и что он всплыл в «Бильде»? Я бы забрала.
— Угу... Ты детей не можешь покормить, я уже вижу, как ты с температурой едешь за конвертом в «Бильд».
Мы болтали недолго. Я рассказал ей про тур, Мари все больше слушала, молчала и улыбалась, положив голову мне на плечо. Через некоторое время у Мари снова поползла температура вверх, ее зазнобило, и она начала жаться ко мне. Я дал ей жаропонижающее, выключил свет, разделся и забрался под одеяло, внутренне напрягаясь и готовясь к изгнанию с позором. Вместо этого Мари тут же подсунула мне ледяные ноги для обогрева, я обнял ее и закрыл глаза. Возможно, будь я не таким уставшим, а она не такой больной, мы бы провели ночь с большей пользой, но... Я даже не знаю, кто из нас отключился быстрее.
— Ты ничего не хочешь мне объяснить? — строгим голосом спросила мама, глядя, как я одеваюсь. Мари спала, а меня мать вытащила буквально из постели, точнее выловила в ванной, где я приводил себя в порядок перед дорогой.
— А что я должен тебе объяснить? — спросил я, натягивая носок.
Мама вышла с кухни, потом вернулась и закрыла дверь.
— Ты что делаешь? — зашипела она, нависнув надо мной. — Ты зачем девкам головы дуришь?
— Я расстался со Сьюзен.
— Что-то Сьюзен совершенно не в курсе, что ты с ней расстался. По крайней мере, вчера она была у меня дома и не выглядела как женщина, которая рассталась с моим сыном. Более того, у нее на тебя долгоиграющие планы. И не только у нее. Ты прекрасно знаешь, что тебя активно поддерживает ее семья. Или забыл? Сьюзен знает, что ты мутишь с Мари?
— Спятила? — аж вздрогнул я.
— Замечательно! А Мари знает, что ты живешь со Сьюзен?
Я отвернулся.
— Еще лучше! А ты подумал, что будет с Мари, когда она узнает, что ты ее обманываешь? Ты подумал, как она к этому отнесется? Ты знаешь, что твое имя у нее с языка не сходит в последнее время? Она только и говорит о тебе. Я еще понять не могла, с чего бы это у нас так глазки блестят. А тут вон что творится!
— Тебя не поймешь! То ты нас с Мари чуть ли не в одну постель кладешь, а то вдруг выясняется, что ты против!
— Я против того, чтобы ты их обманывал. Том, ты понимаешь, чем это для тебя кончится? Ты понимаешь, чем это для нас всех кончится? Ты понимаешь, что, если будешь им врать, то потеряешь и одну, и другую? Хотя, нет, насчет Сью я не уверена. Вот с ней ты и останешься! Я знаю, что ты любишь Мари уже много лет. Это все знают, кроме, пожалуй, самой Мари, которая все эти годы Биллу в рот смотрела и ничего вокруг не замечала. Я очень хочу, чтобы ты был счастлив, Том. Но ты выбрал неправильный путь. Разберись со своими женщинами, пока они не сделали это за тебя. Боюсь, тебе не понравится их решение.
— Я поговорю со Сьюзен, — потупился я.
— Давно вы с ней? — кивнула мама в сторону двери.
— Не поверишь, но мы даже ни разу не спали. И я вообще не уверен, что она со мной. Но я над этим работаю. Только Биллу не говори, пожалуйста.
— Он все равно узнает.
— Я боюсь его реакции. Он много раз мне ее отдавал за этот год, но я слишком хорошо его знаю. Мне кажется, что он все равно считает ее своей и может забрать в любой момент...
— Ты не уверен в Мари, да?
Я кивнул. Вытащил из кармана куртки конверт:
— Вот, сохрани у себя. Это сделано накануне отъезда. Говорят, Мари смотрит на меня влюблено.
Мама вздохнула и открыла конверт, пролистала фотографии.
— В последнее время она постоянно говорит о тебе, улыбается и смеется. Она даже к детям стала мягче относиться. Том, если Мари узнает, что ты ее обманываешь... — Она снова вздохнула и тихо прошептала: — Я боюсь не Билла, Том, и его гнева, ревности или что там еще... Он умный мальчик, разберется в себе и будет все хорошо. Я переживаю за Сьюзен. Она сильная девушка и очень любит тебя, она не отдаст тебя просто так.
— Думаешь, это будет вторая Тина? — ухмыльнулся я.
Мама оторвала взгляд от фотографий:
— Думаю, я останусь без внуков.