Сборник Фанфиков " Mo Dao Zu Shi "

Автор : Lilly-Catlin
Пейринг и Персонажи : Лань Чжань/Вэй Ин
Описание :
Ван Цзи не знал, где, когда и как обидел кого-то, кто мог его так проклясть. Быть может, это была чья-то месть его ордену, в конце концов, он был довольно подходящей кандидатурой на то, чтобы проклясть его чем-то, что не снимется примерно никогда.
Его проклятием были камелии.
Его проклятием была любовь к Вэй Ину.
[Ханахаки!AU]

Часть 1. Камелия белая - восхищение

В их мире, где существуют такие извращающие естественный порядок вещей твари, как лютые мертвецы, гули, навки и тому подобное, нет ничего удивительного в том, что даже нечто такое светлое и возвышенное, как любовь, могло быть проклятием.
Это называлось хуа ту, страшное проклятие, которое могло годами не показывать себя, но стоило лишь полюбить кого-то по-настоящему, и оно проявлялось во всей красе. Снять его могли лишь ответные чувства. Не из жалости, искренние. Если же ответа не было, этот несчастный был вынужден всю свою оставшуюся жизнь терпеть не взошедшие цветы собственной любви, что появлялись в дыхательных путях, с этим еще можно было жить, если ты просто молчишь о своих чувствах. От этого умирали лишь единицы, задохнувшись случайно. Прямой же отказ убивал практически на месте: в кратчайшие сроки цветов становилось столь много, что они разрывали грудную клетку, цвели между ребер даже после смерти, даже после того, как тело истлеет, даже если его сожгли, а пепел был либо захоронен в урне, либо развеян по ветру, это было неважно, цветы оставались, круглосуточно и круглогодично - вечно - напоминая о неразделенной любви.
Причиной того, что люди предпочитали молча сносить это проклятие, была возможность получить отказ, поэтому было известно немало историй о странниках, снимавшихся с места, лишь бы уйти подальше от предмета воздыханий, чтобы не терзать свое сердце и чтобы он или она не узнали о заклятии, в надежде, что однажды получится избавиться от любви. Некоторые особо отчаянные даже предпочитали убивать своих возлюбленных, лишь бы их не убило отказом. К сожалению, проклятие это тоже не снимало, а лишь означало невозможность получить как избавление, так и смертельный удар. Ходили слухи и о тех, кто становился отшельниками, посвящал себя пути добродетели и самосовершенствования, дабы избавить себя от страстей, говорят, некоторым даже удавалось, но встретиться хоть с одним счастливцем не удавалось еще никому. Быть может, это все сказки для тех, кто хотел бы верить в другой путь к избавлению.
Главной его проблемой было то, что, как говорилось ранее, оно проявлялось не сразу (если, конечно, речь не шла об уже влюбленном человеке), если тот, на кого оно направлено, состоял в отношениях с тем, кого любил, проклятие просто не действовало. И таким образом, представляло особую опасность лишь в случае, когда любовь являлась запретной, и фактически невозможной по разным причинам. Но поймать того, кто наслал это проклятие, было нереально.
Впрочем, одно облегчающее жизнь обстоятельство все-таки существовало, нельзя было приворожить к себе врага, а потом убить его отказом, поскольку подобное не являлось настоящими чувствами, иначе бы земля давно бы превратилась в вечно цветущий край.
Ван Цзи не знал, где, когда и как обидел кого-то, кто мог его так проклясть. Быть может, это была чья-то месть его ордену, в конце концов, он был довольно подходящей кандидатурой на то, чтобы проклясть его чем-то, что не снимется примерно никогда. Все-таки он был вторым нефритом ордена Гу Су Лань и вторым же из молодых господ. Более того, в отличие от своего брата он был известен своей холодностью, что означало, что проклятие будет действовать долго и весьма мучительно, так как кто-то вроде него скорее удавится, чем пойдет говорить о чувствах. На это, наверное, и был расчет.
Лань Чжань жил спокойно почти шестнадцать лет своей жизни, пока в один прекрасный вечер не закашлял белыми лепестками. Понять, в чем дело, было не трудно, до сезона цветения было далеко, да и питаться цветами второй нефрит не привык. Оставалось только сесть и попытаться понять, к кому он в последнее время испытывал целую гамму чувств. Далеко идти в размышлениях не надо было, ответ на поверхности: Вэй У Сянь.
Вэй Ин вызывал в нем буквально все, что только можно было вызвать: злобу, беспокойство, ревность, нежность, зависть, стыд, смущение, и целую палитру нечитаемых желаний, после мысли о половине из которых хотелось залезть в ледяной источник и утопиться там, чтобы не позорить больше клан. Или не утопиться, а просидеть там несколько часов кряду, а потом пойти и натренироваться с мечом до упаду, или поупражняться в успокаивающих душу мелодиях гуциня, или исписать дичайшее количество свитков многократно повторенными разделами о благопристойности, смирении и душевном равновесии, а потом на бис еще и переписать парочку сочинений великих предков. Что угодно, лишь бы не лежать в кровати, смотря пустым взглядом в потолок, пока в голове крутятся сплошные непотребства, а оными считались даже просто мысли о человеке собственного пола, как о партнере по культивированию.
Когда эти мысли начали проявлять весьма отчаянный и безнадежный характер, а сердце - грозиться выскочить из груди, пробив ребра, и оставив их топорщиться жуткими белесыми обломками, лишь стоило Вэй у Сяню улыбнуться, вот тогда и пошли лепестки.
Дядя долго смотрел на него, когда Ван Цзи пришел наутро с повинной, а потом спросил лишь: «Есть шансы?»
Шансов не было. Вэй Ин в лучшем случае посмеется, сочтя за шутку, а в худшем - начнет жалеть. Жалости Ван Цзи не хотелось. А любви он бы все равно не получил, если уж ему было суждено стать обрезанным рукавом, не иначе, кара небес за грехи в прошлых перерождениях, в этом-то он не грешил, то Вэй У Сянь любил девушек, временами даже взаимно, и за столь короткое пребывание в Облачных Глубинах успел отметиться как сердцеед и дамский угодник во всех окрестных деревнях и городках.
Вэй Ин был нормальным. Проблема оказалась в самом Лань Ван Цзи.
Белые лепестки сыпались, Ван Цзи перестал ходить на общие занятия, чтобы себя не выдать. Это была камелия, Лань Чжань понял это после того, как оказался с Вэй У Сянем в холодном источнике. Ему удалось удержать лицо, но стоило юноше скрыться с глаз, как Ван Цзи скрутил кашель небывалой силы, а в воду шлепнулся целый бутон. Бутон белой камелии, и было ли это восхищение по отношению к Вэй Ину?
Да, наверное, он был восхитителен. Вэй Ин наполнял жизнью любое место, где только не находился. Даже библиотеку, пропитанную насквозь вековой мудростью, духом смирения и тихой торжественностью разума великих мыслителей.
В библиотеке, наверное, впервые за десятилетия, раздавался возмутительно громкий хохот и беготня. Чистейшее неуважение, которое Ван Цзи должен был остановить, задушить в корне, оказав помощь дяде в перевоспитании особо трудного человека. Но вместо этого, жизнью наполнялся и сам Ван Цзи. Он говорил те вещи, которые раньше ни в жизни бы не сказал, делал то, что не было предписано правилами ордена. Нарушал эти правила. Становился неизменно на колени в зале предков, сносил удары, наказывал себя сам. Пытался вытравить из себя недостойное поведение. Но всегда, всегда попадался. Злился, ревновал, хотел ответить, согласиться, но в последний момент одергивал себя. Хотел взять из рук Вэй Ина эту проклятую локву, завидовал Цзян Вань Иню, который мог это сделать, не ломая себя. А еще ранее хотел вытащить Вэй Ина из озера отнюдь не за ворот одежды, хотел прикоснуться кожей к коже, возможно, почувствовать тепло чужого тела, сквозь промокшую одежду. Завернуть его, наверняка мерзнущего, в собственную, чтобы запах сандала еще надолго осел на чужой одежде и волосах, как будто бы Вэй у Сянь принадлежал ему.
Но он, конечно же, не принадлежал. Никому. Своему ордену, быть может, разве что, защищал семью, честь своей шицзе, за что и покинул Облачные Глубины, оставив Лань Чжаня терзаться от тоски и слабой надежды, что получится забыть.
Но как ученики великих орденов, они неизменно бы встретились вновь. Рано или поздно. Лань Си Чэнь, как и Цзян Вань Инь, должны были в будущем возглавить Гу Су Лань и Юнь Мэн Цзян соответственно, а Лань Чжань и Вэй Ин должны были стать подле них, как ближайшие союзники, иначе и быть не могло. И это значило, что их ожидало весьма тесное сотрудничество, и это даже не беря в расчет ночные охоты, которые сталкивали в самых разных местах заклинателей самых разных кланов.
Еще Ван Цзи очень не хотел, чтобы они не смогли видеться. Потому что не видеть его оказалось очень сложно, неожиданно больно, а Облачные Глубины, вернувшись в свое нормальное тихое и безмятежное состояние, стали откровенно невыносимы.
Когда ты пригреваешься темной и холодной ночью подле костра, ты меньше всего хочешь чтобы его погасили ледяные струи ливня.
Когда ты привыкаешь к Вэй Ину, жизнь без него кажется пустым существованием.
Но спокойным. Ван Цзи больше никто не пытается развести на эмоции, не пытался расшевелить, не пытался ничего сделать. Стало как раньше. Источник, со дна которого подняли всю муть, рано или поздно, если его не беспокоить вновь, вернется к былой прозрачности.
Возвращаться к началу Ван Цзи одновременно и желал, и боялся. Желал, потому что так было проще, мир был проще, без восхищенных лепестков белой камелии, без жуткого кашля, когда от любви перехватывало дыхание. Без вечного томления и поисков среди белых одежд соклановцев и пестрых - приглашенных учеников знакомых фиолетовых, вечно взъерошенных волос, мелькающей в толпе улыбки и громкого смеха, разрывающего тишину Облачных Глубин в клочья. Без отчаянно колотящегося сердца, когда Вэй Ин нарушал его личное пространство, без разрывающейся на части души от вида синяков на его теле после наказания, которому ты сам его подверг.
Но страшно, потому что любовь - есть любовь, и сколько бы боли она ни приносила, сколько неудобств, насколько бы она ни была запретной и безответной, Лань Чжань бы ни за что в жизни не променял все это ни на одно сокровище мира, даже на бессмертие не променял бы. Вэй Ин того стоил.
Поэтому, столкнувшись с ним на стрельбище во время совета кланов, Ван Цзи испытал непередаваемую гамму чувств: от ужаса, что его прямо перед ним сейчас скрутит от кашля, потому что в горле запершило и защекотало лепестками, до щемящего сердце восторга от того, что он снова его видит, и, кажется, с Вэй Ином все в порядке.
Не все в порядке становится с Ван Цзи, когда Вэй У Сянь сдергивает с него ленту, едва Лань Чжань оборачивается в тщетной надежде, что, может быть, Вэй Ин решил взять все в свои руки, как сердце его с воображаемым огромным грохотом падает в самую бездну: такое не понимающее значения произошедшего у Вэй Ина было лицо. И это было похоже на издевательство. Ван Цзи знал, что это было не оно, но для него мучающегося почти год от цветов в горле, от желания сорвать эту самую ленту, отдать своими руками и будь что будет, это было чистейшим издевательством от судьбы. Вэй Ин не понимал, но заволновался, решив, что смертельно оскорбил его. Но это не было оскорблением, Ван Цзи злился на себя, за то, что малодушно решил мучиться от неразделенной любви, а не умереть, раскрывшись. Ван Цзи с ума сходил от любви.
Ему даже пришлось сойти с соревнования, потому что едва он ушел, почти сбежал, оттуда, как его настиг небывалой силы приступ кашля, цветы падали на землю, окровавленные, легкие горели от недостатка воздуха, потому что все горло Ван Цзи было заполнено цветами, и вся земля была усыпана цветами, и они все никак не заканчивались, падали и падали, а Лань Чжань задыхался, отчаянно царапал пальцами шею, будто бы желая руками вытащить все эти белые камелии.
Он даже не заметил, как и когда его нашел брат, видимо, прослышавший о том, что сотворил неуемный адепт Юнь Мэн Цзян. Если раньше у Лань Си Чэня еще были сомнения насчет того, по кому так убивается его брат, то сейчас он точно знал, почему все совершенно без шансов.
Пришел в какое-то подобие сознания Лань Ван Цзи в объятиях брата, теплые, знакомые с детства руки гладили его по спине и волосам, брат нашептывал что-то успокаивающее, тихо покачивая, как ребенка. Лань Чжань, тяжело дыша, уткнулся лбом ему в плечо.
- Спасибо, - прошептал, потому что у изодранного цветами горла не было сил на что-то более громкое.
- Тшш, молчи, - говорит Лань Си Чэнь. - Это было слишком жестоко, даже если бы ты не был проклят.
- Он не знал, для него это просто... кха... лента, - говорит Ван Цзи. - Он не знал...
- Даже сейчас ты его защищаешь, ты чуть не умер, Ван Цзи, - вздыхает Лань Хуань, смиряясь и понимая, что даже если брат однажды и умрет от этого, виноват для него все равно будет не Вэй Ин.
И Ван Цзи приходится уйти со стрельбища. После приступа дрожат руки, ноги и вообще все, в глазах темнеет, стрелять в таком состоянии невозможно.
Вэй Ин побеждает, и, возможно, это все могло бы быть его коварным планом, если бы не искреннее непонимание произошедшего и сожаление, с которым он смотрит на Ван Цзи, узнав, что он из-за случая с лентой покинул соревнование. Дело было, конечно же, не в ленте, если бы такое случилось с кем-то другим, не Вэй У Сянем, Ван Цзи бы разозлился и раздраженным без промаха поразил бы все оставшиеся мишени в кратчайшие сроки. Но дело было в том, что ленту сорвал именно Вэй Ин.

***

Могло ли быть хоть что-то, что хуже того, чтобы остаться с тем, в кого ты влюблен, практически погребенным в пещере, если ты проклят хуа ту, и не хочешь, чтобы он об этом узнал?
Лань Чжань старался дышать ровно, пока Вэй Ин снова стягивал его лобную ленту, старался не кашлять, когда заставлял раздеться, пытался не задохнуться, когда Вэй Ин в лихорадке улегся ему на колени, такой горячий и беззащитный.
Ван Цзи боялся, отца больше нет, брат пропал, а теперь и он сам застрял в пещере наедине со своим возможным убийцей, и это было сказано отнюдь не про черепаху.
Лепестки щекочут горло уже привычно, хочется кашлять, но Лань Чжань давит в себе этот порыв. Только не здесь, не при Вэй Ине, не сейчас, когда каждая крупица сил может стать той самой важной, что склонит чашу весов, опасно накренившуюся в сторону смерти от изнеможения, к жизни. Приступы изматывали его, а сейчас и вовсе убить могли: каково бы было умереть от этого проклятия даже не потому, что Вэй Ин его отверг, а просто потому что обстоятельства так глупо сложились?
Нелепо.
Ван Цзи боялся еще и за Вэй Ина, который иногда метался в бреду, говоря в тяжелом лихорадочном сне. Говорил он много, часто обращался к своим многочисленным шиди, к Цзян Чэну, говорил с главой ордена Юнь Мэн Цзян, оправдывался перед женой главы ордена, хвалил готовку своей шицзе, за честь которой дрался с Цзинь Цзы Сюанем, а потом он покинул Облачные Глубины, одновременно к счастью и разочарованию дяди: счастью, потому что подрывной элемент, наконец, ушел и можно было спокойно продолжать нести свет знания, а разочарованию, потому что Вэй Ин стал его главной педагогической неудачей, единственным учеником, кого пребывание в Гу Су Лань, пусть и краткое, ничуть не исправило. Сам Ван Цзи чувствовал себя покинутым и одиноким, потому что, как оказалось, Вэй У Сянь занимал огромное количество времени Лань Чжаня.
Лань Ван Цзи еще некоторое время по привычке ходил в библиотеку переписывать тексты, но понял, что совершенно не может сосредоточиться. Рука выписывала не те иероглифы, а то и вовсе соскальзывала, вырисовывая что-то совсем непотребное, ни на что не похожее, взгляд все время скользил от бумаги вверх, где сидел обычно - валял дурака - Вэй Ин. Он подсознательно ждал, что вот-вот неуемный адепт Юнь Мэн Цзян ворвется в помещение, ноя о том, кому здесь продают душу, чтобы вставать в такую рань, или вы вообще не спите? Или принесет что-нибудь запрещенное если не в самих Облачных Глубинах, то в библиотеке уж точно.
Ну, терзающийся от нехватки Вэй Ина в жизни, Хань Гуан Цзюнь, получай себе своего возлюбленного на неделю с лишним, круглосуточно.
Трогай его, перевязывай раны, позволяй заниматься своими, охоться на Сюань У, пой ему песни, чего уж терять, ты и так влюблен донельзя, вот-вот погибнешь от того, что любишь слишком сильно.
Не забывай только прятать лепестки камелии под его комментарии о бронхите.
Благо, тот слеп во всем, что касается тебя.
Можешь посмеяться, если умеешь, Хань Гуан Цзюнь.
Адепты ордена Юнь Мэн Цзян приходят, когда Вэй Ин уже совсем плох, даже энергия Ван Цзи не помогает почти, он держится еще, но еще бы чуть-чуть, и...
О том, что бы было, думать не хочется. Страшно и больно, кажется, стоит ему потерять Вэй У Сяня, как все закончится и для Ван Цзи.
Мыслить о смерти того, кто даже, оказавшись замурованным в пещере, не терял надежды, было душераздирающе. Ван Цзи слышал о том, что при сильном страдании душа может уничтожиться, и ему кажется, что вот это и постигнет его, случись с Вэй Ином что.
Потому что остаться жить одному кажется совершеннейшей пыткой, куда там материалам из секретных комнат клановых резиденций. Ван Цзи думает, что лучше погибнет сам, чем будет как-то учиться существовать без Вэй У Сяня. Знание, что он где-то там жив, воодушевляет куда больше, чем самые патетичные речи великих деятелей клана и ордена. А как открывать глаза каждое утро, если чьи-то светло-серые не откроются больше никогда?

***

Смотреть на Вэй Ина было физически больно, на холодное лицо и совершенно дикие глаза, которые временами стекленели и принимали странное мертвое выражение. Вэй Ин, может, и выжил в Кургане, но оставил там свою душу, оставил там беззаботного человека, который хохотал до упаду над смущенным Ван Цзи и таскал кроликов.
Ван Цзи чувствовал, как горло щекочут лепестки, такие нежные и махровые, белоснежные. И вместе с этим нечеловечески сильно ныло сердце за то, что не защитил.
Вэй Ин выбрал свой путь, и его стоило поддержать, даже если бы это значило пойти войной против всего мира, но путь был опасным и не предвещал ничего хорошего, поэтому Ван Цзи пытался вернуть Вэй У Сяня назад, и этим совершил самую огромную ошибку, оттолкнув от себя заклинателя. Вэй Ин ему не верил.
Как и он сам Вэй Ину. Готов был доверить свою жизнь, но не верил в неоднократно повторенные слова, что Вэй У Сянь знает, что делает, что готов заплатить цену за силу. И каждый из них полагал, что единственно прав.
В те времена, когда Вэй торговался, чтобы пройти с вином в Облачные глубины, понимания было и то больше. Вот так и выходило, что нечто между ними, способное вырасти в прекрасные и крепкие чувства, было так жестоко погублено в самом своем начале.
Ван Цзи отталкивал Вэй Ина, а Вэй Ин убивал Ван Цзи.
Даже скажи он сейчас о проклятии, максимум, что он бы получил, это: «Ну, так умри, мешаешь, не нуди».
Потому что все произошедшее показало, что Лань Чжань для Вэй Ина никогда не был большим, чем занудным любимчиком Лань Ци Жэня, который забавно злится, когда Вэй У Сянь был почти центром мира Лань Чжаня, одной из ключевых фигур бытия. Просто потому что в жизни Ван Цзи было очень мало людей в принципе, чтобы они не были значимыми.
Вэй Ин смотрит на него помертвевшим взглядом, и неистово повторяет: «Свали».
Ван Цзи только и может держать его за руку, делясь энергией, давясь цветами, которые порождало проклятие, активируясь от его отчаянно кровоточащего сердца, трескающегося и рассыпающегося в песок, бьющегося на осколки с каждым словом.
Тридцать три удара, которые проходят незамеченными, потому что легкие горят; кто-то, кажется, брат, держит его, помогая прокашляться, цветы падают. Их еще больше, чем на том стрельбище, потому что Вэй Ин почти отверг его.
Почти убил его. Вот так играючи, даже не заметив, как и всегда. Готовый идти по головам, прекрасный и жестокий Вэй Ин. Такой беспощадный в своем незнании и случайности содеянного. Даже если бы Ван Цзи умер, он бы не понял, что сотворил это своим неосторожным словом, ужасный человек, воистину. Без спроса залез в душу, укоренился в сердце, заставил изменить всем принципам, нарушить столько правил, что эти тридцать три удара дисциплинарным кнутом - такая малость, его убить мало. Только он мог перевернуть чей-то мир, не заметив.
Ван Цзи приходит в себя одним утром. Рядом - Лань Си Чэнь. На лице у него - вина. Лань Чжань думает, что лучше ему не знать, почему брат на него так смотрит, будто кается.
- Старейшина И Лин мертв, - говорит Лань Си Чэнь, конечно же, понимая, о чем думает Ван Цзи, лучше он сообщит, чем Лань Чжань сам услышит в кривотолках народа.
Сердце Ван Цзи обрывается и падает со звонким грохотом куда-то вниз. Он закашливается, брат помогает наклониться. Держит.
- Была осада. Четыре ордена собрали войско и под предводительством Цзян Вань Иня взяли гору Луань Цзан штурмом, но Старейшина И Лин погиб от собственного войска, душа ускользнула, на призывы не откликается, - Лань Хуань говорит это максимально сухим и отрешенным тоном, потому что Ван Цзи не нужна его жалость, вернее, не нужна жалость к себе. О Вэй Ине никто кроме Лань Чжаня не стал бы сожалеть.
- Ты тоже?.. - говорит Лань Ван Цзи сипло, голос трещит, ломается и отчаянно не желает звучать хотя бы ровно.
Лань Си Чэнь кивает.
- Его нужно было остановить. Каким бы он ни был человеком, кто знает, сколько бы всего еще он изобрел опасного, одна Стигийская Тигриная Печать чего стоит. Даже если бы он не использовал свои изобретения во зло, и сделаны они были с благой целью, его последователи отнюдь не такие благородные. Поэтому, да, Ван Цзи, я тоже участвовал в походе.
Ван Цзи отворачивается от него, дышит тяжело в преддверии очередного приступа.
- Мне было бы легче, если бы ты хотя бы разозлился на меня, Ван Цзи, мне больно смотреть на твои страдания, я заслуживаю того, чтобы ты меня возненавидел, и я готов к этому, - дотрагивается до плеча брата Цзе У Цзюнь. Было тяжело решиться на участие в кампании против Старейшины И Лин именно из-за того, что брат любил этого человека, несмотря ни на что, и от того, что Ван Цзи его понял, было больнее всего. - Я оставлю тебя, если станет совсем плохо - зови, я буду рядом.
Лань Хуань тактично выскользнул из цзинши, оставив брата наедине с его горем.
Лань Ван Цзи действительно понял, что как глава Лань Хуань должен был руководствоваться не только собственными чувствами, но и пользой ордена. Если бы Лань Си Чэнь был только его братом, он бы имел право не жертвовать тем, кого любил Ван Цзи, лишая его шансов, даже таких призрачных, на исцеление. Но Цзе У Цзюнь был главой Гу Су Лань, и между благополучием своих подопечных и чувствами одного человека выбрал именно пользу для многих. Воистину, лучше главы для ордена не сыскать. Лань Чжань гордился братом даже сейчас: как бы не рвалось сердце, он поступил бы так же на его месте.
Но это, конечно же, не отменяло того, что Вэй Ин мертв теперь окончательно.
Потому что потерял его Ван Цзи, еще когда из Кургана вернулся кто-то другой, сломанный и неправильный.

Часть 2. Камелия розовая - " тоскую по тебе "

Ван Цзи когда-то думал, что погибнет в один миг с Вэй Ином, потому что иначе он бы не давился камелиями.
Ван Цзи когда-то не понимал, зачем ему жить, если Вэй У Сянь будет мертв.
Теперь понял. Вернее, смысла в происходящем он не видел, но просто лечь и умереть не получалось. А способствовать этому было слишком малодушно.
Это было странное ощущение, будто ты должен умереть, но почему-то все еще жив.
Через месяц после смерти Вэй Ина случилось одно необычайное событие, связанное с проклятием Ван Цзи. Было ли оно хорошим? Нет. Плохим? Нет. Но необычайным оно было точно.
Цвет лепестков камелии сменился на нежный рассветно-розоватый оттенок.
Если задуматься, конечно же, ничего удивительного в этом не было, последнее время Лань Чжань только и делал, что испытывал тоску по потерянному. Но привычно проснувшись от легкого удушья - приступы после счастливых сновидений были, пожалуй, самыми тяжелыми - и, увидев, избавившись от лишних цветов в горле, на своей ладони розоватый бутон, Ван Цзи не мог отвести от него взгляд, думая, что да, теперь его любовь до конца жизни будет такой, бледной и полной невыразимой тоской по мертвому Вэй Ину.
Обращаясь к прошлому, люди видят ушедшие в сизую туманную даль воспоминаний счастливые моменты. В прошлом Ван Цзи счастливых моментов было не сказать, чтоб весьма. Кое-что, конечно же, было: ежемесячные визиты к матери, редкие сдержанные игры с братом, когда дядя хвалил за прекрасно выполненные задания, когда удавалось подслушать смех Вэй Ина (вблизи это всегда был смех над самим Ван Цзи, и в такие моменты он сгорал от смущения, не до наслаждения услышанным было), или эти кролики, подаренные Вэй Ином, один из которых - черный - имел ужасно шумный характер, чем и напоминал своего дарителя, а второй - белый - в своем стремлении идти за черным куда бы то ни было, невзирая на любовь к тишине и лежанию на солнышке, напоминал своего хозяина. К счастью, жизнь кроликов была довольно тихой и размеренной, так что белому не грозило пережить душераздирающую потерю раньше, чем кроличья старость возьмет свое.
Ван Цзи думает, что был бы счастлив иметь шанс встретить старость с Вэй Ином, а еще, что проецировать свою несчастливую любовь на кроликов и радоваться хотя бы за них - это глупо, и их характеры не более, чем простое совпадение. Не выбирал же их Вэй Ин специально, чтобы намекнуть? Вэй Ин, при всей своей эксцентричности, никогда не делал ему никаких намеков (даже влюбленное дальше некуда сознание Ван Цзи не могло вытащить ни одного такого случая из памяти, хотя казалось бы, голодный не может думать ни о чем, кроме еды, как и тот, кому запретили думать о белой обезьяне, не может перестать о ней размышлять), если не считать ту подброшенную книгу с непристойностями, или вот кроликов, животных, известных своей плодовитостью, или случая с локвами, когда Вэй Ин, хоть и шутки ради, несколько раз назвал его красивым, или то, как он жался к нему в холодном источнике, или два раза сорванная лента, или еще много-много случаев, которые либо являлись простой провокацией, либо весьма прозрачными намеками. Две стрелы еще могут угодить точно в одно место, но несколько десятков - ?
Обращаясь к прошлому, люди видят ушедшие счастливые времена.
Но не Ван Цзи.
Обращаясь к прошлому, он видит сотни упущенных возможностей и мириады ошибок.
Он видит каждую из них, анализирует, разбирает на части, препарирует и ставит в укор себе.
Если бы Ван Цзи не совершал бы этих ошибок, Вэй Ин был бы жив.
Убил ли он своей халатностью Вэй Ина?
Разрушил ли своими же руками свое счастье?
Кто виноват во всем, где просить честного суда и достойного наказания по поступкам?
Тридцать три шрама, переставшие кровить быстрее, чем сердце - болеть, - наказание за то, что полюбил, но отнюдь не за то, что потерял.
Камелия - цветок почти без запаха, красиво цветет, но ты никогда не узнаешь об этом, если не увидишь своими глазами.
Любовь Лань Чжаня тихая, безответная, безнадежная и сокрытая от всех глаз. И Вэй Ин никогда не знал, куда смотреть, чтобы понять, что она есть.
Любовь Лань Чжаня мертвая.
Цвета тоскливой розовой камелии.

***

Лань Чжань сталкивается с Цзян Вань Инем в Пристани Лотоса, когда отцветают цветы подарившие название местности и ордену.
Цзян Чэн не выглядит, как кто-то, одержавший самую блистательную в своей жизни победу над злейшим врагом. Скорее, как кто-то, кто похоронил брата. Он вертит в пальцах мясистый стебель лотоса с крупной коробочкой на конце, и, наверное, у них обоих звенит в голове:
«Лотосы со стеблями вкуснее» -
голосом Вэй Ина.
Пройти мимо - невежливо, хоть и говорить им не о чем.
- Глава ордена Юнь Мэн Цзян, приветствую.
- Хань Гуан Цзюнь, - кивает тот в ответ, но не поворачивает даже головы в его сторону, продолжая задумчиво смотреть вдаль, на водную гладь, постоянно тревожимую раскачивающимися на ветру лотосами. Плакучие ивы у берега ласкали поверхность воды длинными плетями ветвей. Старые мостки скрипели. Юнь Мэн дышал отцветающим спокойствием и пел завыванием ветра да плеском воды.
Ван Цзи не мог отделаться от мысли, что здесь когда-то носился Вэй Ин с толпой своих шиди.
- Что привело вас сюда? - все-таки спрашивает Цзян Чэн с бесцветной вежливостью. Таким спокойным его Ван Цзи не знал.
- Я слышал, в это время Пристань Лотоса особенно прекрасна.
- Обычно это говорят о сезоне цветения лотосов, - замечает Цзян Чэн. - Вас обманули.
Он довольно ловко вытаскивает несколько семян из коробочки и протягивает Ван Цзи.
- Вот - это то, чем знаменита Пристань Лотоса в это время, будете?
Ван Цзи собирается отказаться, но рука протягивается сама.
- Благодарю, - запоздало отвечает Лань Чжань, когда семена сыпятся в ладонь, конечно же, Цзян Чэн не допускает прямого контакта. Вэй Ин бы предложил, небось, с рук покормить. Сравнивать их, все равно, что сравнивать грозу и лесной пожар, явления, схожие в своей разрушительности, но в корне разные и слабо пересекающиеся.
Цзян Чэн не отвечает, но, конечно же, он столько раз присутствовал лично при многочисленных отказах Лань Чжаня брать что-либо из рук Вэй Ина, и вероятно, это согласие его хоть немного, но позабавило. Однако глава ордена лишь подцепляет качающийся рядом стебель и срывает, вытаскивая зерен и себе. Они стоят молча.
- Со стеблями и вправду вкуснее, - тихо говорит Ван Цзи, но Цзян Чэн все равно слышит, издает что-то между фырканьем и смешком.
- Это вам Вэй У Сянь сказал? - уточняет он и, не давая ответить, продолжает, - Разницы нет на самом деле, но ему почему-то веришь. И она появляется. Может, момент, когда разницы снова не станет, и будет тем моментом, когда ты излечишься.
Лань Чжань едва заметно вздрагивает. Ясное дело, последнее вовсе не было адресовано ему, но попало в цель.
- Я угадал, да? Вы здесь, потому что Вэй у Сянь что-то наговорил вам, и, возможно, даже наобещал, - замечает Цзян Чэн.
- Вы его защищали, когда он только вернулся из Кургана.
- Хотите сказать, это малодушно, бросать все на полпути? Знаете, вы правы. Но у меня малолетний племянник прямо сейчас дома, и он - сирота, потому что Вэй Ин, я и еще много кто ошиблись, - говорит глава ордена. - Можете считать, что я захотел остановить Вэй У Сяня, пока он не зашел слишком далеко. Исправить хотя бы часть ошибок. Моя жажда мести однажды помешала мне попытаться спасти душу Вэй Ина.
- Это ложь.
- Полуправда, - поправил его Цзян Чэн. - Вы можете представить мощный ураган, который подхватывает вас, тащит через леса и поля, сквозь потоки воздуха, поднятой пыли и прочего ничего не видать, а потом вы оказываетесь в совершенно незнакомом месте, не зная, что теперь делать? Вот это и случилось со всеми нами. Со мной, с Вэй Ином и, готов поклясться, даже с вами, Хань Гуан Цзюнь. Он очнулся после смерти сестры, я - когда орда мертвецов разорвала Вэй у Сяня на куски, не поверите, я пытался его спасти. А вот вас, похоже, все еще несет, раз вы разгуливаете по местам его бурной юности, второй молодой господин. Он вас так просто не отпустит.
Ван Цзи молчит, выслушивая речь Цзян Вань Иня, вероятно, все эти слова были сформулированы еще много дней назад, но произнести их было некуда, а сказать хотелось. И Лань Чжань позволяет Цзян Чэну выговориться.
- Вы все еще злитесь?
- И да, и нет. Одновременно. И на все сразу. Что он умер. Что не я его убил. Что он наследил, а я, как мой отец, теперь разгребаю все. Я не знаю. Слишком сложно, - признается Цзян Чэн.
- Вы про последователей?
- Да. Если бы хотя бы один из этих поганцев был бы хоть в половину таким же благородным дураком, как Вэй Ин, проблем было бы меньше.
Брат сказал примерно то же самое, когда сообщал об осаде.
- А у вас что, Хань Гуан Цзюнь? А впрочем, не хочу знать. Вдруг он вас заставил цветами давиться, а сам помер, ни о чем не сожалея. Вот с этим я при всем желании ничего сделать не смогу.
Цзян Вань Инь говорит это полушутя, но угадывает удивительно точно. Ван Цзи хочет увести его подальше от своего проклятия и спрашивает о том, что волновало его уже очень давно.
- Я знаю, что Суй Бянь сейчас в Башне Кои, известно ли вам что-то о призрачной флейте?
Цзян Чэн ощутимо фыркает.
- Вы беспокоитесь о ней, как о потенциальном темном артефакте, или хотите сувенир на память? - спрашивает он чуть насмешливо. - Не имею ни малейшего понятия. Спуститесь уже с небес на землю, второй молодой господин.
Ван Цзи не умеет читать людей, как брат, или вытаскивать из них все, что нужно, как Вэй Ин, но даже ему ясно, что Цзян Чэн лжет. Самыми ретивыми во время осады были он и Цзинь Гуан Шань, меч Старейшины И Лин в Лань Лине, как сказал брат, флейта, по логике, должна быть в Юнь Мэне.
Ван Цзи не допытывается. Вежливо складывает руки и, попрощавшись, уходит, оставляя меланхолично-задумчивого Цзян Чэна и дальше любоваться лотосами. Или предаваться счастливым воспоминаниям с участием Вэй Ина.
У Ван Цзи таких почти не было. Все они были омрачены ошибками и упущенными возможностями.

***

Когда все, что у тебя остается - воспоминания, учишься любить их все, даже самые болезненные.
Лань Ван Цзи совсем не умер со смертью Вэй Ина. Это стало ясно уже на второй год без него.
Однажды Лань Чжань проснулся и понял, что его жизнь, полная безответной и бессмысленной любви, цветов камелии и боли, все еще продолжается. Он не отпустил Вэй Ина, совсем нет, скорее, смирился с тем, что больше никогда в его жизни не закончится одиночество.
У него были обязанности, был моральный долг, и Хань Гуан Цзюнь принялся за то, что мог и должен был делать. Ничто его не держало в Облачных Глубинах, терять особо тоже было нечего, вот он и стал тем, кто всегда там, где хаос.
Это было не сложно, выйти однажды на рассвете из Облачных Глубин и просто идти до тех пор, пока не встретится что-нибудь опасное, тихо собирать городские и сельские сплетни. Лелеять призрачную надежду на то, что душа такого легкого на подъем человека, как Вэй Ин, так же невесома, и ничто ее не стало задерживать на пути к перерождению.
Он верил, что однажды душа Вэй Ина вернется в мир живых, но не знал, сколько ему понадобится времени. Не знал он, как и где это произойдет, да и не важно было, если судьба так распорядится, что им суждено встретиться, они встретятся, и Ван Цзи больше не отпустит. А нет, так спокойно доживет свой век в одиночестве, ибо никто ему больше не нужен.
Насколько долго может ждать тот, кто умеет ждать, кто не связан быстро увядающим телом, у кого много времени, так много времени, что кажется, будто оно просто стоит?
О том, что время все-таки течет, Лань Чжань догадывался только по тому, как растет Лань Юань, ребенок, о котором заботился Вэй Ин, а теперь и Ван Цзи.
И только это давало понять, что мир не остановился.
Жестокая истина: когда ты умрешь, мир просто перешагнет через твой труп и пойдет дальше.
Для Лань Ван Цзи смерть Вэй Ина оказалась слишком высоким порогом, и он, подобно ходячему мертвецу с закоченевшими ногами, не мог его преодолеть, так и застряв в трясине студенистой массы прошлого.
Камелии каждое утро падали на пол цзинши, на землю или куда еще придется, потому что во сне Лань Чжань раз за разом встречался с Вэй Ином, улыбающимся, злящимся, холодным и пугающим, теплым и сострадательным, разным-разным, и таким любимым. Во снах он мог делать все, что угодно, сколько угодно исправлять ошибки и пользоваться предоставленными возможностями. Вэй Ин был податливым, нежным и всегда говорил, как его любит. Целовал в ответ, глядя в глаза своими серыми и искрящимися.
И Лань Чжань просыпался от нехватки воздуха в самый нужный момент.
Он не боялся, что однажды не проснется совсем.
Это было бы самым милосердным концом: остаться в счастливом сне навсегда.
Но это не было правильным путем.
Лань Чжань умел ждать и терпеть, это буквально первое, чему его научила жизнь. В то время, когда все дети могли каждый день обнимать свою мать, Лань Чжань и Лань Хуань ждали этого момента месяц. В то время как все мальчики получали отцовские наставления, он с братом учился у дяди, почти не видя отца, занятого попытками очистить свой разум от греховной любви к их матери. В то время, когда в жизни каждого наступала пора первой любви, Лань Чжань не мог сказать ни слова, потому что эта любовь была неправильной.
На самом деле, неправильным здесь был только Ван Цзи.
Все, чего ему не хватало, - принять Вэй Ина таким, каков он есть, вовремя, а не когда все закончилось, так и не начавшись.
Что было бы, пойди он тогда с Ван Цзи в Облачные Глубины? Удручающее повторение Вэй У Сянем судьбы матери Лань Чжаня - вечное заточение в четырех стенах и свидания с внешним миром по расписанию? Не зачахла ли его мать от тоски, когда единственным светом были сыновья, и то, раз в месяц?
У Лань Чжаня было время понять, что Вэй Ин был умнее, видел больше, но все что угодно, кроме чувств Ван Цзи. Все, кроме них. Что бы случилось, скажи Лань Чжань ему прямо о своей любви? Может, они бы вместе что-нибудь придумали. Может быть, Вэй Ин так бы и не полюбил его в ответ, но позволил бы быть рядом, как держал рядом своего ручного лютого метвеца - Вэнь Нина. Лань Чжань сейчас был бы согласен и на это. Не люби, если не хочешь, но будь жив и рядом.
Твори, что хочешь, но не отталкивай.
Не будь мертвым.
Но было поздно, все мосты сожжены, осыпались на землю пеплом, пылью, щепками и обломками.
Остались только тридцать три шрама на спине, клеймо ордена Вэнь, которое он не помнил, как получил, и глухое одиночество, свербящее в горле.
Изменится ли что-то однажды?

Часть 3. Камелия красная - " Ты пламя в моём сердце "

Лань Чжаню казалось, что он спит. Вернее, он действительно пребывал в данный момент в полусне, но ощущение нереальности происходящего было другого характера, не связанного с тем, что было уже время спать.
Оно было связано с приятной тяжестью чужого тела, теплом чужого дыхания, ложащегося на кожу, с тем, как спящий на нем человек во сне зарывался носом в его волосы, разметавшиеся по постели. С тем, кем был этот человек.
И с тем, насколько это было невозможно, чтобы он был здесь, сейчас, и захотел этого сам. Возможно, не осознавая, что делает, но пришедший сюда сам, сам запрыгнувший к нему в кровать, сам упрямо не желающий уходить, невзирая на предоставленную возможность.
В том, что это был Вэй Ин, не могло быть никаких сомнений. Он наигрывал генералу ту песню из пещеры черепахи-губительницы. Он прекрасно знал, как сделать так, чтобы вызвать отвращение у Лань Ван Цзи и Цзян Чэна одновременно, и ошибся лишь в том, что что бы он ни сделал, это теперь не могло заставить Лань Чжаня отступиться.
Лань Чжань не знал, каким образом Вэй Ин все это провернул, это не было перерождением, так как не совпадали временные рамки, это не был захват тела, так как Цзы Дянь не изгнал его душу, впрочем, Ван Цзи было все равно.
Ведь он вернулся.
И Ван Цзи так и не смог заснуть в ту ночь, потому что в горле ворочались лепестки камелии (стали ли они вновь белыми?), потому что впервые за столько лет ему не нужно засыпать, чтобы обнять Вэй Ина, руки Ван Цзи для удобства лежали на спине Вэй У Сяня, конечно же, между ними еще было одеяло, но все равно, он как будто бы обнимал его.
С утра он привычно поднялся, уложил Вэй Ина поудобнее и пришлось отойти на приличное от спального места расстояния, прежде чем привычно избавиться от цветов в горле.
Сначала он испугался, потому как на подставленные ладони упало нечто красное, но это был весьма слабый приступ кашля, в прошлый раз до крови его выворачивало после того, как Вэй Ин прогонял его, делящегося энергией, прочь.
Но, приглядевшись, он понял, что цветы его проклятия снова сменили цвет, не вернулись к белому, как он предполагал, однако стали красными.
Проклятию явно было виднее, что там происходит на сердце у Лань Чжаня.
- Доброе утро, Ван Цзи, - поприветствовал его брат, тактично избегая глядеть ему в лицо или опускать взгляд на землю, где виднелась россыпь алых лепестков. - Он вернулся, да?
- Мгм.
- Ты бы мог попытаться, прошло почти двадцать лет с тех пор, как проклятие проявилось, - замечает Лань Си Чэнь.
- Мгм.
- Я... не одобряю. Ты столько всего перенес из-за него, и все равно... Как и отец, - он качает головой. - Просто... будь осторожен, хорошо? Ты всегда можешь ко мне обратиться, я помогу, хоть и не рад его возвращению, но это твоя жизнь. И ты волен в своем стремлении быть счастливым.
- Спасибо, брат.
- Мог бы и не говорить. Однажды я уже продлил твою агонию на тринадцать лет, больше мешать не буду. В конце концов, это то, что я должен был сделать еще тогда.
- Я больше не буду пытаться спрятать его здесь, - говорит Лань Чжань.
- Мудрое решение. А теперь о руке, что вы нашли в деревне Мо. В минши все уже готово.
- Мгм.

***

Жить с Вэй Ином было порою сложнее, чем без него. По крайней мере, страх закашляться прямо перед ним вернулся. Если раньше проклятие почти удалось обуздать жестким режимом ордена и очищением разума от лишних мыслей, то теперь вся выработанная за тринадцать лет система полетела в бездну, расчетам Вэй Ин не поддавался, и приступы случались в любое время дня, когда ему только вздумалось бы немного повеселиться и поиграть в любимую с юности игру: «разведи Лань Чжаня на эмоции». Лань Чжань разводился на удивление легко, только не на те эмоции, которых ждал Вэй Ин.
Но, говоря откровенно, Лань Чжань предпочел бы терпеть обострения проклятия весь день без передышки, чем снова сходить с ума, просыпаясь по утрам в пустой постели после сна, где Вэй Ин обнимал его и говорил, что хочет провести так всю жизнь.
Наяву Вэй Ин такого не говорил, но на то это и явь, где Лань Чжань как тринадцать лет назад был безответно влюблен, так и остался таковым быть в отношении избирательно слепого Вэй Ина. Настолько избирательно, что впору было подозревать его в намеренном издевательстве, но Вэй Ин мог быть сколь угодно хитрым человеком, однако стоило отдать ему должное, он никогда не играл с чужими чувствами, и, узнав о существовании оных у Ван Цзи, скорее всего попытался бы избегать с ним контактов, нежели липнуть сильнее прежнего.
Неожиданные реакции второго нефрита пугали его, Вэй Ин терялся, отскакивал, смотрел почти обижено, мол, Лань Чжань, ты чего, нормально же общались. А что мог сделать Ван Цзи, если прежние выходки Вэй Ина спустя столько лет только умиляли, радовали и вызывали лишь одно желание: обнять (не только, конечно, но сначала просто обнять)?
Все закончилось до нелепого глупо.
Ван Цзи снился кошмар из разряда воспоминаний, а точнее тот самый момент, обернувшийся располосованной дисциплинарным кнутом спиной. К счастью, сон, как обычно, прервался приступом кашля.
Лань Чжань не успел никуда уйти, а Вэй Ин полуночничал или попросту спал недостаточно крепко, чтобы не услышать жуткий кашель из-за стены.
Ворвался в комнату он в самый нужный момент, как раз когда Лань Чжань попытался подняться.
Вэй Ин подскочил за секунду, помог сесть, и смотрел на все эти лепестки и цветы с таким ужасом, будто Лань Чжань щенками кашлял.
- Это... Как же это... - только и смог он выговорить, - Лань Чжань...
И смотрел так жалобно и потеряно, что приступ, начавший утихомириваться с осознанием, что это был лишь сон, снова начал набирать силу, но уже от затапливающей нежности.
- Молчи.
- Но, - возразил Вэй Ин, - Это ведь... я правильно понял?
- Мгм.
И Вэй Ин обнял его.
Неужели... догадался?
- Тебе нужно поговорить с ней, - уверено говорит Вэй У Сянь. - Если хочешь, я могу тебе помочь, я ведь знаю, что нужно говорить девушкам, чтобы они не отказали. А тем более, ты ведь - не я: кому в голову придет отказывать Хань Гуан Цзюню, любая ведь мечтает, и как в Лань Чжаня можно не влюбиться?
На секунду воспрянувшее истерзанное сердце Ван Цзи тут же упало обратно. Не понял.
- Не надо.
- Что не надо, это ведь ужасно мучительно! Ты ведь не можешь в самом деле терпеть это до конца своих дней, ты уже сейчас чуть не задохнулся, - возмущается Вэй Ин. - Всего-то делов, Лань Чжань, подойдешь, посмотришь проникновенно, вот прямо как на меня сейчас, и скажешь, что любишь, жить не можешь и так далее.
...и протягиваешь гуся, мол, давай жениться, Вэй Ин, - и тот умирает второй раз: от хохота, потому что это единственная здоровая реакция, которую может получить Лань Чжань в ответ на признание, ну и еще стандартное: я конечно, польщен, что Хань Гуан Цзюнь из всех красавиц нашего общества предпочел меня, но я не обрезанный рукав, хоть и занимаю тело такового. И Лань Чжань красиво умирает, мол, спасибо Вэй Ин за понимание, не забывай поливать камелии. Хотя можешь и не поливать, они и так не завянут.
Нелепо!
Кажется, Ван Цзи говорит последнее вслух.
- Нелепо? Нелепо, Лань Чжань, - это мучиться, ну, не знаю, сколько ты там мучаешься, явно уже не один год, и не попытаться ни разу что-то изменить...
- Я умру, если мне откажут, Вэй Ин, - перебивает Ван Цзи его пламенную отповедь. - И я не мог очень долгое время даже увидеть, не то, что сказать хоть слово.
- Все сложно, да? - качает головой Вэй Ин. - Но знаешь, ты очень хороший человек, и я не думаю, что если ты все честно расскажешь, хоть кто-то решит убить тебя отказом. Я бы так не поступил.
- А как бы ты поступил?
- Ну, не знаю, если бы ко мне пришла красавица и...
- Нет, Вэй Ин, если бы это был я.
- Зачем думать о заведомо... или... Ох.
Неужели... теперь понял?
- Это тоже мужчина? - спрашивает Вэй Ин. И Лань Чжань готов уже взвыть: ну что ему еще нужно для того, чтобы понять?
Вэй Ин тяжелый вздох Лань Чжаня трактует по-своему.
- Я не думаю, что тебе откажут, даже если это тоже мужчина, ну, ты бы себя видел.
- Ты ужасный человек, Вэй Ин, - говорит ему Лань Чжань, давая понять, что ночь откровений официально закончена, и шел бы ты спать уже, если не хочешь клевать носом весь завтрашний-уже-сегодняшний день.
- Хорошо-хорошо, но если тебе понадобится дружеское плечо, зови меня, я всегда здесь, рядом и готов помочь. Мы же приятели.
- Мы не приятели.
Вэй Ин солнечно улыбается, поймав знакомую реакцию, и выходит из комнаты.
Ван Цзи с мученическим стоном падает лицом в подушку.
Это, правда, правда очень тяжело - жить с Вэй Ином.

***

После этого Вэй Ин не начинает его избегать, он твердо уверен, что в кого бы ни был влюблен Лань Чжань, ему ничего не грозит, разве что шутить про обрезанных рукавов стал меньше, как будто бы щадя его чувства. На самом деле, не щадя их совсем.
Потому что он начал специально отыскивать Ван Цзи, где бы он ни уединялся, чтобы справиться с приступами.
Как Вэй Ин мог не видеть, что все они случаются аккурат в тот момент, когда он что-то вытворяет из ряда вон, - загадка не то что века, тысячелетия.
Вэй Ин извинялся за все те разы, что стаскивал лобную ленту, ведь эта такая важная вещь, она должна быть в руках того, кого Лань Чжань любит, и как мог он, Вэй Ин, посметь осквернить ее своими руками, да и не один раз.
О том, что лента каждый раз оказывалась в руках того, кого надо, Ван Цзи молчал, хотя и желал сказать, отчаянно желал, но продолжал давить в себе этот порыв, не потому даже, что боялся отказа, а потому, что может разрушить это хрупкое подобие дружеских отношений, ведь Вэй Ин был уверен, что Ван Цзи влюблен в кого-то другого.
Вэй Ин находил его каждый раз, смотрел щенячьими глазами, с таким виноватым видом, будто понимал, что из-за него, но на деле от невозможности помочь, потому что Ван Цзи упорно не говорил, в кого он влюблен.
Находил его и помогал, как мог, давал воды, потом, накупив на рынке всяких трав, наварил снадобий, которые лечили истерзанное цветами горло. Поддерживал и все пытался воодушевить на признание.
И, что самое ужасное: Ван Цзи таял и плавился от этого тепла и заботы. И чем дальше, тем сильнее понимал, что не хочет, чтобы Вэй Ин узнал, что это он уже почти двадцать лет заставляет Лань Чжаня задыхаться.
Вэй Ин не будет рад этой новости. Не говоря уже о том, что, в целом, он относился к Ван Цзи лучше, чем тот того заслуживал после всех этих лет почти грубого отталкивания, пренебрежения всеми попытками подружиться.
- Лань Чжань, ну, что же ты, - говорит Вэй Ин ласково, - Ну, подумаешь, вы оба мужчины, я столько раз переписывал правила, но не припомню ни одного, запрещающего любить кого-то своего пола. Может, и добавилось в той четвертой тысяче, но это вряд ли. Да, это не принято и порицается, но разве...
- Дело не в этом.
- Тогда почему, Лань Чжань?
- Ты так и не ответил на мой последний вопрос.
- Последний вопрос, последний вопрос, - задумчиво бормочет Вэй Ин, - Ах, вспомнил. Ты спрашивал меня, что бы я сделал, если бы я был тем, кого ты любишь.
- Мгм.
- Я бы боялся, что люблю Лань Чжаня недостаточно, чтобы снять это проклятие, потому что это же очевидно, я бы не хотел, чтобы ты страдал. Но ты же всегда говоришь, что мы даже не друзья, так что зачем спрашивать о мнении того, кто не окажется в такой ситуации.
- Вэй Ин.
- Я, - кивает он.
- Ты в самом деле ужасный человек.
- Хань Гуан Цзюнь повторяет это слишком часто в последнее время, неужели, мое общество так тяготит тебя?
- Нет. За это... спасибо. Я... рад, - говорит Лань Чжань. - Но это становится слишком больно.
И заходится в жутком кашле.
- Погоди. Погоди-погоди-погоди! Лань Чжань! - почти панически восклицает Вэй Ин и на его лице, наконец, зреет понимание. Настоящее понимание. - Это же... шутка? Правда, не можешь же ты...
- Кха... Прости, не сдержался. Не хотел, чтобы ты узнал.
Вэй Ин вскакивает, мечется, не зная куда себя деть, не то бежать за водой, не то к Лань Чжаню, хватается за голову, почти воет. Успокаивается, весь дрожащий подходит и обнимает за плечи, утыкаясь лицом в белые одежды.
- Я, я должен был знать. Я первым должен знать, Лань Чжань, что я вообще наделал? Ходил, доставал, лип, а ты все это время, только я отвернусь, мучился от цветов в горле, я три раза стаскивал с тебя ленту, эту вашу жуткую гусуланьскую ленту... А потом, когда узнал, советовал, боги, да, скажи ей, ему, Лань Чжань, что же ужасного случится, а ты ведь намекал, столько всего было, а я не видел, и твой последний этот вопрос, я же должен был понять, что ты меня, меня, спрашиваешь! Напрямую! Наверное, да, это к лучшему, если бы это не я был, зачем тебе такой, несуразный, который медленно убивал и все спрашивал, ах, зачем, зачем ты, Лань Чжань, убиваешься?
- Ты... замечательный.
- Да какой там! - нервно смеется Вэй Ин, - Ты ведь еще до смерти моей начал, да? Пытался меня вытащить, хоть как-то, увести в безопасное место, чтобы не прибили, а я еще не понимал, зачем.
- С первой встречи, Вэй Ин.
Вэй У Сянь отстраняется, смотрит недоверчиво, но понимает, что не шутка. Он со стоном утыкается обратно в плечо Ван Цзи, вцепившись в предплечье до боли.
- То есть, я почти двадцать лет тебя мучаю, а ты еще не отдал меня на растерзание Цзян Чэну, когда я вернулся? Или не убил собственноручно? Ты действительно невероятный, Лань Чжань. Я не знаю, что мне делать с этим, я не...
- Обрезанный рукав?
- Да причем тут это? Я ведь не врал, что не хочу, чтобы тебе было больно, и я бы хотел, очень хотел снять с тебя это проклятие, но смогу ли? - Вэй Ин тянется к Лань Чжаню, смотрит в его горящие глаза, - Я должен что-нибудь придумать, Лань Чжань. Я придумаю что-нибудь, я смогу, я ведь всегда выбирался, мы всегда выбирались, и сейчас справимся, я обещаю, что все будет хорошо. Только больше не молчи, пожалуйста, ладно, можешь молчать, хорошо, если тебе удобно, но давай хоть как-нибудь мне знать, что я снова делаю тебе больно.
Лань Чжань тяжело дышит и смотрит так нежно-нежно.
- Мне достаточно и этого.
И целует целомудренно в переносицу
- Но мне не достаточно, - отвечает Вэй Ин с горечью.

***

Они не возвращаются к этому разговору, но в Вэй Ине становится еще больше вины. И от этого он еще сильнее старается облегчить жизнь Лань Чжаню. Но тому и вправду достаточно. Он ходит до неправильного счастливый и одухотворенный, лишь от того, что его не оттолкнули. И Вэй Ину становится страшно, насколько должно быть он мучился, что вот это делает его таким радостным. Вот эта вот мелочь, крохотный факт: не отвергли.
Разве может этого быть достаточно?
Вэй Ину - нет.
А Лань Чжань удивительный, столько лет терпеть его скверный характер, любить и ждать.
Вэй Ин хочет дать ему столько любви, сколько он заслуживает, но боится, что не сможет. А Лань Чжаню как будто достаточно и этого. Вэй Ин думает, чем заслужил этот замечательный во всех отношениях человек таких страданий, чем он заслужил такое наказание, как Вэй Ин? Он же в упор не видел, игрался, ах, как забавно Лань Чжань злится, ах, как забавно смущается. А камелиями с кровью он не забавно задыхается, а, Вэй Ин? После каждой твоей проделки?
Вэй У Сянь злится на себя. Какого он вообще черта творил?
Было страшно прокручивать в голове воспоминания, накладывая на них новую информацию. Вот состязание стрелков, наверняка, Лань Чжань сошел с него из-за небывалого по силе приступа кашля, потому что Вэй Ин сдернул с него то, что в его ордене отдают добровольно возлюбленным, да еще даже и не зная, что натворил. Как обычно. И таких примеров было много. Даже притом, что помнил Вэй Ин далеко не все, что было до перерождения, часть воспоминаний была утеряна во время пребывания блуждающим духом.
Ван Цзи в такие моменты, когда Вэй Ин в очередной раз замирал статуей, схватившись за голову от осознания содеянного, подходил, ободряюще гладил по плечу и качал головой, мол, ничего страшного. Все в порядке.
То, что не все в порядке, Вэй Ин осознал как никогда ярко, когда в постоялом дворе не оказалось не то, что двух комнат, даже одной двухместной не было.
- Я посплю на полу, Лань Чжань, - говорит он, готовя походное спальное место. Еще пару месяцев назад, в начале их совместного путешествия, он бы радостно плюхнулся в одну кровать с каким-нибудь веселым «пошалим, гэгэ», еще пару недель назад, когда он думал, что Лань Чжань в кого-то другого влюблен, он бы развел руками, мол, ну, что поделать. Сейчас же, он просто не мог стать причиной очередного приступа, тем более, не когда ему ценой неимоверных усилий удалось свести их количество к минимуму, хотя он подозревал, что верный себе Лань Чжань просто стал лучше прятаться.
- Вэй Ин, мы вполне поместимся, - возражает Лань Чжань. Вэй У Сянь бы и рад согласиться, Ван Цзи всегда был теплым и спал очень спокойно, так уютно, что сон смаривал Вэй Ина буквально мгновенно. И он не раз ловил себя на том, что под утро уже вовсю обнимает Лань Чжаня, удобно устроившись головой на руке и закинув на него ногу. Наверное, ему было ужасно просыпаться в таком положении. И все равно Лань Чжань предлагал лечь рядом.
- Но я только перестал так часто вызывать у тебя обострение проклятия, я не хочу...
Ван Цзи удивленно приподнимает брови, смотрит будто недоверчиво, потом его взгляд веселеет буквально самую малость.
- Если что, я тебе скажу, Вэй Ин, иди сюда, на полу сквозняк.
- Хорошо, но если станет плохо - обязательно скажи, - просит Вэй Ин и ложится рядом под одеяло, одно на двоих, ложится, думая, что меньше страха он испытывал бы, ложась в пасть черепахи-губительницы, а тут всего лишь теплая и мягкая постель, рядом с теплым и любящим Лань Чжанем.
Вэй Ин почти засыпает, когда слышит шепот:
- Вэй Ин?
- Тебе плохо? - поднимается Вэй Ин, с беспокойством оглядывая лицо напротив, но Лань Чжань выглядел спокойным и расслабленным.
- Нет. Но ты, правда, не понял?
- Не понял что?
- Что проклятие спало еще в тот день, когда ты узнал, что я люблю тебя.
- Что? - вскакивает Вэй Ин. - Почему ты говоришь это только сейчас?
- Разве не очевидно?
Вэй Ин задумывается. Для снятия проклятия нужны взаимные чувства того, кто вызвал обострение, к тому, кто был проклят. Вэй У Сянь не отверг Лань Чжаня, когда узнал обо всем, и не пытался сделать вид, что ничего не было, он принял и все это время волновался, что недостаточно его... ох.
- И в правду, - бормочет Вэй Ин. - Я дурак.
И смеется. До слез. Громко и почти истерично. Но облегчение просто титаническое, невероятное, головокружительное, Вэй Ин хватается за рукав нижних одежд Лань Чжаня, будто боится, что его сейчас унесет отсюда, сдует сквозняком в окно, такой он был легкий по собственным ощущениям. И сумасшедше, пьяно, радостный. Как после кувшина «Улыбки императора», только лучше, во много раз лучше.
Лань Чжань притягивает его к себе, обнимая. В темноте его глаза, ловя отблески лунного света, странно блестят и сияют, и Вэй Ину, зачарованно глядящему в эти самые глаза напротив, кажется, что вот сейчас он на своем месте, что все стало правильно, как должно было быть очень и очень давно.
- Скажи, Лань Чжань, каждый раз, когда ты говорил, что мы не приятели, ты имел в виду, что я для тебя значу больше? - интересуется Вэй У Сянь, у него множество вопросов, уточнений, и хочется выяснить все, чтобы между ними больше не осталось никаких недомолвок.
- Мгм.
- Я хочу тебя поцеловать, Лань Чжань, хочу с тобой спать рядом каждую ночь, и днем тоже хочу быть рядом, всегда, Лань Чжань, - сообщает Вэй У Сянь. И это действительно просто: говорить то, что очень хочется сказать, Вэй Ин понимает свои чувства, они видятся ему как дно кристально чистого источника, и он хочет, чтобы они виделись таковыми и Лань Чжаню.
- Мгм, - говорит Ван Цзи и ласково прикасается к чужим губам.
- Я просто чувствую, что теперь могу это сказать, и что это точно не будет из жалости, - поясняет Вэй Ин неожиданное признание, когда они отстраняются ровно на расстояние, достаточное, чтобы сделать вдох. Вэй Ин шепчет ему прямо в губы, опаляя горячим дыханием, Ван Цзи привычно задерживает дыхание, все еще ожидая приступ, но его не случается, ведь проклятие снято. - Но готовься, я скоро разойдусь, и буду говорить тебе такое постоянно, и много-много всяких пошлостей и банальностей. Потому что иногда не смогу придумать ничего лучше. Но я буду стараться.
Ван Цзи фыркает.
- А теперь спи.
- Вот уж нет, я тут только что узнал, что проблема, над которой я ломал голову столько времени, разрешилась сама и...
- Не сама. Ее разрешил ты. Ты ведь сам сказал, что боялся...
- ...Что не смогу любить тебя достаточно сильно для того, чтобы снять проклятие, - припоминает Вэй Ин и замирает, осознав, что он наговорил, - Лань Чжань, стукни меня, пожалуйста.
- Не буду.
- Но я не заметил, как признался тебе в любви!
- Я заметил. Этого достаточно. Спи, Вэй Ин.
- Но я не могу, я взволнован. Ты снова молчал о важных вещах, тебе так понравилась моя забота? Ай, коварный!
- Понравилась, - признает Ван Цзи и сам удивляется, насколько легко выходит это произнести, и вообще, насколько хорошо, когда не надо подбирать слова, боясь себя выдать. - Но я считал, что ты и так знаешь.
- О, да ладно, Лань Чжань, мы уже оба поняли, что я замечаю все что угодно, кроме того, что касается меня лично. Но больше не молчи, хорошо? Если с тобой что-то не так - говори, если тебе хорошо, то тоже говори, я хочу знать, - улыбается Вэй Ин, - И поцелуй меня еще раз, Лань Чжань, мне понравилось, хочу еще.
В темноте плохо видно, но он уверен, что Ван Цзи улыбается тоже.
- Скажи, а сейчас тебе хорошо, Лань Чжань?
- Мне хорошо, Вэй Ин, - рука Ван Цзи мягко гладит Вэй Ина, удобно устроившегося у него на груди, между лопаток. - Я счастлив.
- Лань Чжань, а раз проклятие снято, значит, мы можем и пошалить, без страха, что ты начнешь задыхаться от переизбытка чувств? - внезапно осеняет Вэй У Сяня, он слегка приподнимается, тянется к губам Лань Чжаня, но рука, лежащая на спине, прижимает его обратно вниз. Под щекой у него бьется чужое сердце, громко, сильно, но спокойно и размеренно. Исстрадавшееся за годы сердце Лань Чжаня. Да, наверное ему нужно время, чтобы свыкнуться с тем, что Вэй Ин принял его, чтобы перестать ожидать каждую минуту появления цветов в горле. И Вэй Ин даст ему это время. Ночи должно хватить.
- Не заставляй меня обездвиживать тебя.
- Но. Но-но-но, Лань Чжань, ты ведь точно этого хочешь! И я тоже. Так почему...
- Не порть момент, - вздыхает, - Не порть момент.
- Все будет хорошо, - обещает Вэй Ин и чувствует прикосновение губ к макушке.
Да, ночи Лань Чжаню точно должно хватить. Потому что Вэй Ин не хочет ждать, он хочет любить Лань Чжаня так сильно, как может, как Лань Чжань того заслуживает.

Ссылка на Оригинал :
https://ficbook.net/readfic/7278380