День Седьмой
Настал последний день наших учений.
Я проснулся где-то в девять утра, пропустив завтрак после бурной ночи. К моему удивлению, голова не болела, и меня не тошнило. Я чувствовал себя отлично.
Встали на утреннее построение, после нас ждало достаточно свободного времени, которое мы посвятили службе.
Затем мы вышли строем на сдачу оружия. Нашим командующим был дежкареивис Яша.
Придя на место, встали в очередь. В ожидании курили и общались.
Смотря на товарища Кришьяниса Калянса, я заметил, что ему плохо.
— Как жизнь? — спрашивал я его.
— Плохо после вчерашнего, — ответил он с отчаянием.
— Мы с тобой одинаково пили, как тебе может быть плохо, а мне хорошо? — спрашивал я с непониманием.
— Мы не пили одинаково, — ответил он с раздражением, — я пил куда больше, чем ты. Намного больше.
В этот момент мне стало понятно, что с ним вести беседу о том, кто больше выпил, не имеет смысла. В этом мы никогда не найдём правду.
— Хорошо, — продолжил я, — зачем же ты в таком случае так много пил?
— Потому что я идиот, — отвечал он с ненавистью к себе, — когда я начинаю пить, я не чувствую меры, когда надо остановиться. Пью, как свинья. В этом я настоящий идиот.
— И как часто ты пьёшь?
— Буквально каждый день.
В этот момент мне стало искренне жаль своего товарища. Но ничем помочь ему не смогу. Такие ситуации надо решать самому. Никто из живущих простых людей не поможет, кроме тебя самого.
Сдавали оружие по очереди. Нас особо тщательно не проверяли — кто-то из наших товарищей даже заметил, что из его магазина оружия вывалилась целая горсть песка, но проверяющим было всё равно.
Близился час обеда. Мы вновь встали на наше последнее построение и вышли в бунгало.
В бунгало оставили бронежилеты и всей нашей дружной компанией пошли на последний обед.
С нами был дежкареивис Яша.
Мы с Яшей немного поговорили, он рассказал о своих планах на дальнейшую службу в академии. Я искренне радовался за него.
Он также рассказал мне о своей семье и о том, что у него есть дочка. Я искренне порадовался за него, после чего рассказал о своём плане под названием „Черепашки-ниндзя".
Он спросил:
— Что это за план?
Я ответил, что планирую своих четырёх сыновей назвать Леонардо, Донателло, Микеланджело и Рафаэлем.
Он ответил, что его любимая черепашка-ниндзя — Донателло.
А я в ответ с болью в сердце сказал, что в свои двадцать лет я всё ещё не выбрал свою любимую черепашку-ниндзя и до сих пор пребываю в сложном выборе между Микеланджело и Рафаэлем.
Это был последний раз, когда я его увидел. И Яшу, скорее всего, больше никогда не увижу в этой жизни.
Заходя в столовую на обед, я также осознал, что нахожусь здесь в последний раз и этот момент надо будет отметить максимально по-царски.
Я взял много булочек, сока, кофе, сыра, полную тарелку с котлетами и картошкой, затем щедро полил сверху бежевым соусом.
Сев за стол, я заметил у Леиманиса интересную тарелку с супом.
— Это сырный суп? — спросил я.
— Да, — ответил он.
Я сразу встал со своего места и направился за тарелкой с сырным супом.
У меня осталась детская травма на супы, потому что родители очень много кормили меня ими в детстве. Но сырный суп и суп с морепродуктами я очень любил.
С обедом покончили, и следующей нашей целью стало бунгало. По пути до него решили покурить.
Мы обсудили возросшую за время отдыха гениальность Картенбека и как быстро пролетело время на этих учениях.
Ещё вчера казалось, что мы только пришли в армию. А уже прошёл год, потом ещё один, и сейчас эти учения начались и закончились, словно мимолётное дуновение ветра.
В ожидании следующего приказа нам снова досталось около двух часов свободного времени. За это время мы сняли форму и сложили вещи так, чтобы быть готовыми в любой момент.
Ни у кого не возникло проблем с раздеванием и складыванием вещей. Поэтому долгое время, типичное для солдат, мы провели каждый по-своему.
Я лежал на кровати, одетый в свою гражданскую одежду: джинсовая куртка Wrangler, кофта тёмно-бежевого оттенка, синие джинсы и свисающие ноги, на которых почётно сидят мои «конверс».
Я слушал музыку. Подсел на исполнения Адриано Челентано и всё так же слушал Лану Дель Рей. Пил свой открытый вчера белый «Монстр». Было хорошо.
Мои часы Casio показывали примерно два часа дня. Нам дали команду отнести вещи на склад.
Мы отнесли вещи. Было тяжело нести забитую до верха трёхдневную сумку и два мешка с вещами.
Дождь шёл весь день, но во время нашего небольшого марша достиг пика. Ливня не было, но было мокро и тяжело. Шея, спина и плечи были готовы начать ныть в любой момент.
Пот лил ручьём, но мы всё-таки донесли вещи на склад и сложили их на специально отведённые полки.
Мы вернулись обратно в бунгало.
Собрав личные вещи, приступили к уборке привычного помещения: сначала подмели полы метлой, а затем вымыли их. Ничего особенного.
Далее нас ждала последняя официальная часть учений.
Мы вошли внутрь палатки, где вчера проходила лекция, словно Ганнибал Барка на территории Римской республики. Сели на места и внимательно слушали тех же людей, что были здесь и вчера.
Были те же самые солдаты и офицеры в погонах, но без полковника.
Лекция была самой обычной. Нас поблагодарили за службу и вручили каждому благодарственные дипломы. На этом, собственно, всё.
Лекция закончилась.
Каждый разбежался в разные стороны. Я ни с кем не прощался.
Идя под проливным дождём, поднял взгляд на пасмурное латвийское небо. Надел наушники, включил музыку и пошёл к выходу.
Время пролетело быстро, будто его и не было.
Во время основной службы казалось, что время бесконечно. Здесь то же самое. Сначала — конец основной службы, потом — медкомиссия. А теперь — эти ворота, через которые я сейчас пройду и надолго забуду об их существовании.
Некоторых, может многих, а может и всех своих товарищей я, наверняка, больше никогда не увижу.
На этих учениях я подчеркнул многое, что возьму на интеллектуальное вооружение. Ни одной достойной мысли, найденной здесь, не позволю затеряться во времени.
Эти учения были предназначены испытать нас в теоретических военных ситуациях. В этом мы справились неплохо, но рост личности дался намного лучше.
Не знаю, как это чувствуют мои товарищи или кто-либо ещё, но я ощущаю эти учения именно так.
В конце концов, я пацифист, и насилие во всех проявлениях для меня второстепенно по сравнению с душевными качествами.
Вопросы вроде «легче ли защищать близких дома после таких учений?» на меня не действуют.
Дома у меня нет близких.
Дождь всё идёт, а я иду к выходу, наступая в лужи.
Осталось между мной и той стороной забора ещё около тридцати метров, а за ней у меня никого — ни близких, ни товарищей. Мои близкие начинаются и заканчиваются на этой базе. Только ими я готов дорожить в смертный час.
И вот я вышел за пределы базы.
И вновь остаюсь один — только я со своим внутренним миром.
Учения закончились. Больше некого защищать. Спасибо Богу.