До скорой встречи
- Я люблю тебя, - повторила она, оторвавшись.
Мне не хотелось оставлять все так.
- Я... - ей было тяжело дышать, она хватала воздух губами жадно, словно рыба, выброшенная на сушу. - Я так хочу тебя обнять.
Не договаривает, не успевает. Хватаю ее со всех сил, кажется, ее маленькие ребра и позвоночник уже в кашу, но зато мы счастливы.
Обнимаю.
Единственное, что ей остается, это лишь запустить пальцы в мои волосы. Потому что она так это любит. Любит "лохматить" меня.
А ее избитая фраза "не лохмать на меня бабушку", мол, не морочь голову, не возникай.
И я слышал ее, когда пытался избежать издевательства над своей головой. Тогда она садилась, смотрела на меня исподлобья своими огромными серыми глазами и я видел, что лишаю ее удовольствия, которого в нашей жизни было не так много. В такие моменты она клала руки мне на плечи, гладила по щеке, проверяя гладкость кожи, а затем целовала настолько долго и нежно, что после невозможно было отказать.
И я не возникал, терпел, а она разыгрывалась и я видел ребенка. Того самого, о котором говорил Феликс, которого я так любил в ней.
- Я скучала по тебе, - шепчет она мне на ухо, касаясь носом мочки и стая мурашек атакует меня.
А я все еще не сказал ей ни слова. Зачем что-то говорить сейчас? Я выбрал эту тактику.
Делаю несколько шагов назад и затаскиваю ее в квартиру.
В непроглядной тьме по душе приходится больше оставить все в покое, в том числе и выключатели. На пол падает ее белый пуховик, кроссовки, которые каким-то образом до сих пор хранят тепло ее ступней, остаются здесь же.
Она слишком лёгкая. Мне ничего не стоит взять ее на руки и пронести из точки А в точку Б. Но ей всегда было неловко, когда я так делал без предупреждения. Самый приятный поступок я совершал, когда она улыбалась, закрепляя мою руку у себя на талии. Тогда я осознавал, что все идет более чем правильно. Сейчас я наплевал на все и позволил ее ногам сомкнуться в замочек у меня на бедрах.
Сломанная улыбка, эти глаза, которые пронзали меня насквозь - сейчас я видел все слишком отчетливо. Касаясь тела, волос, лица, я все быстрее понимал, что мое единственное желание, то, что заставляло улыбаться снова со мной, то, что разбилось, сейчас склеилось. Все, что я бережно хранил в сознании, сейчас снова безвозвратно вырвалось наружу. Я хотел кричать об этом на весь мир, но молчал, потому что моим миром осталась она.
Она устала. Сломана безвозвратно уже в который раз, но я все равно чувствую стук ее сердца. Зарываюсь носом в холодные волосы с запахом дождя, вдыхая их неповторимый аромат. Мое единственное желание, моя мечта. То, о чем было страшно думать, те представления, зарисовки идеала, которые я хранил глубоко в душе кто-то давно воплотил в жизнь и оставил на земле разбивать сердца.
Но она досталась мне.
Добиваясь цели в неравном бою, я одержал победу.
- Я так хочу... Мне так много... мне много... Максим... очень много нужно тебе сказать, - она запинается, подбирает слова, выражения, чтобы казаться такой же невозмутимой, сильной, стальным ангелом, который не признает свои ошибки и наличие проблем, слабостей, для которого есть либо "хорошо" и "все в порядке", либо ничего, но не получается так.
- Не молчи, Макс, ты до сих пор не сказал ни единого слова.
Меньше всего я хотел слышать оправдания. Самое последнее, самое ненужное. Самые искренние извинения чаще всего приносят те, кто ни в чем не виноват.
- Максим, я хочу сказать, что... - снова запинается, опускает глаза в пол в поисках поддержки среди пыли и моих затоптаных мыслей.
Я не хочу сейчас слышать эти слова.
Снова между нами вспыхивают яркие искры, которые не могут удержаться, чтобы не превратить все это в хаос, пожар, в котором погибнем прежние мы вместе с нашими уязвимыми душами и стянутыми в одном узле телами, которые будут соприкасаться даже в аду. Потому что из-за мыслей, желаний и фантазий нас точно не примут в рай, даже пройдя чистилище.
- Я так ждал тебя, но думал, что смогу сам приехать. Сегодня.
В ее глазах снова загораются эти огоньки и она атакует меня. Весь блеск для губ размазан у меня по лицу, я весь в блестках и пахну ванилью. Зато безумно счастлив, даже в такой смешанной ситуации.
- Не смог бы сегодня, - опускаю ее на пол, она поправляет одежду, поднимает глаза, - ахаха, у тебя тут, - приводит пальцем по моему носу, смеется, - блестка.
- Почему не смог бы?
Она тяжело вздыхает, дотрагивается до моей шеи и отводит взгляд.
- Я улетаю сегодня ночью.
***
Закипел чайник. За столом было тихо. Второй раз за день здесь будут идти сложные диалоги. Этот дом видел достаточно невыносимых вещей, слышал немало терзающих слов, но сейчас становился свидетелем воссоздания былых легких времен более тяжелыми путями.
- Я немного не такая, какой хотели бы видеть меня люди, любящие твое творчество, - девушка кладет в свой кофе сахар и неспешно размешивает, наблюдая, чтобы ложка не касалась чашки и не издавала лишних звуков.
- Мне все равно, что скажут люди, - второй голос послышался из-за дверцы холодильника. - Есть остатки рулета, но это покупала мама, поэтому я не уверен насчет его вкуса. Мама любит клубничные. А этот... - он закрыл холодильник, поднес упаковку к глазам, - нет там нигде моих очков?
- Ты так говоришь, будто бы тебе 70 лет.
- Я слепой, как дед. Что мне сделать? - в голосе парня явно прозвучала нотка раздражения.
- Он шоколадный, - вздохнула девушка. - Отсюда вижу. Почему же ты тогда не надеваешь линзы?
- Глаза пекут и слезятся под вечер.
Напротив нее присел он, положив на стол небольшой десерт и опустился сам.
- Вот, - он улыбнулся и провел пальцем по ее щеке, - чувствую себя папой, господи, ты такая маленькая. Или мне кажется?
- Поправилась на 2 килограмма за это время, - девочка с аппетитом принялась есть. - Выросла. Может быть на 3 сантиметра.
- Внушительно, - кивнул парень, - все равно я немного отвык от твоего пребывания в моей жизни. Да и тут тебя давно не было.
- С декабря, - уточнила она.
- Именно.
- Я говорила о том, что не такой меня хотели бы видеть все твои... - она запнулась, тщательно пережовывая кусочек рулета, - твои... ценители.
- Зрители?
- В точку, - она щелкнула пальцами перед его носом. - Не каноничная.
- Что в твоем понимании "канон"?
- Ну, дорогой, - она подмяла под себя ноги, - для тебя каноном есть девушка, которая занимается тем же, чем и ты.
- А в чем проблема? Ты сменила род деятельности?
- Частично.
Глаза парня округлились. Он всего лишь изображал удивление, потому что давно был в курсе.
- Я никто. Я действительно считаю себя никем. Большая аудитория не показатель. Мне не нравится моя жизнь, не нравится то, чем я занимаюсь. Я не хочу рассказывать на камеру сколько раз я поела, куда сходила и какое дерьмо написала у себя в тетрадке по математике. И чем же мое дерьмо менее примечательно того, за которое получили 5? Не понятно. Вот и я хочу навести ясность у себя в душе и в мозгах. Я здесь, но мне все равно не хватает свободы. Мои руки развязаны так же, как и язык, но мне от этого не легче. Я себя не вижу через год. Я не вижу себя в выше с дипломом об окончании школы с отличием, не вижу себя тут, на одном месте. На террасе с журналом, около телевизора в час новостей, на кухне без пяти минут шестого. Понимаешь? Меня давно тут нет.
- Понимаю. А где ты есть?
- Я не знаю. Когда я ехала к тебе, на одной из станций зашла мама с маленьким мальчиком. Он был болен. Наверное, синдром Дауна. Совсем крошка, лет пяти. Он уселся рядом и принялся с интересом меня разглядывать. Мне не хотелось отвести взгляд, когда он вел себя слегка странно, не так, как обычно дети ведут себя. Он смеялся, улыбался, а я думала. Почему от него воротят носы все пассажиры вагона? Имеют ли люди шанс на такую жизнь, чтобы все всех устраивало? Я думала о ценностях. Кому-то мало новой машины, а многим хватило бы просто здоровья для полного счастья. И ты думаешь, только здесь все прогнившее?
- Начали за здравие, закончим за упокой.
- Нет, Максим! Ты меня не слышишь. Весь мир прогнивший. Не разочаровывай меня пожалуйста, - девушка к этому времени уже допила кофе и поднялась, чтобы ополоснуть чашку в раковине.
- Я, по твоему, такой же?
- Ты нашел свое место в жизни.
- Ты, вроде бы, тоже не хвосты коровам крутишь!
- Какой ты стал... - девушка не нашлась, что ответить. - Языкатый.
- Не убивайся! Ты талантливый человек, все нуждаются в тебе, твоем совете, поддержке. Ты безумно светлый и нежный лучик с хваткой пираньи. Что еще нужно для счастья, Полина?
- Само счастье.
Она присела напротив него и опустила голову на руки.
- Я потеряла смысл жить.
- Ты летишь в Америку?
- Да. И не смотри на меня такими глазами, все уже решено окончательно.
- Тебе разрешили родители?
- Я лечу не одна.
- На их месте, я бы не стал тебе доверять, - парень глянул через плечо.
- Да, я не выгляжу как взрослый человек. Мне не доверяют даже мусор вынести. Отпустили меня практически под расписку. А там есть кому нас встретить.
- А с кем летишь?
- Со старшими по званию, - сухо ответила она.
Он бросил на нее взгляд полный непонимания.
- С Настей. Хорошая девочка. Ты должен ее знать.
- Хорошо, я тебя понял. И, - они говорили, словно чужие люди. Одноклассники, которые встретились спустя время и из вежливости нужно продолжить разговор, потому что молчать неприлично, - чем ты сейчас занимаешься?
- Пишу. Как раньше.
- Ты писала раньше?
- Я писала всегда. Просто, - девушка вернулась и, оперевшись руками на стол, нависла над Максимом, - я никогда не показывала тебе что-либо. Не писала что-то такое, чтобы появилось желание презентовать. Особенно тебе.
- Почему ты меня выделила?
- А не стоило?
Разговор заходил в непонятное русло, вызывая у обоих подростков много эмоций.
- Ну почему же... просто...
- Я хочу сказать сейчас еще кое-что.
Она попросила жестом подняться и его. Он послушался.
- Хочется, чтобы ты не держал на меня никакого зла. Даже если ничего не получится больше... - внутри нее что-то треснуло, упало, разбилось и она затаила дыхание, сцепила зубы, - Черт... да, Макс, даже если мы больше не сможем общаться, просто знай, что... мы всегда были гармоничными, всегда вместе дополняли композицию и даже в воображении людей. Мы были чем-то таким, о чем боятся говорить вслух. Мы были вместе. Нам было классно. Я помню все подарки, приподнесенные тобой, храню все слова, сказанные в важные моменты в душе. И знаешь, мне безумно сложно тебя отпускать. Я не хочу, не могу. Но мне нужно. И ты помнишь, конечно же, наше совместное выступление.
- Помню. Ты тогда мне показалась такой... интересной девушкой. По крайней мере, до тебя мне не приходилось встречать настолько живых людей. И ты, кстати, единственная, кто не смотрела на меня исподлобья за звуки, которые я издаю, шутки, сарказм, который часто вылетает сам по себе.
***
На улице усилился снег. Я поколебалась и решилась подойти ближе, ведь до этого я снова отошла к окну. Настолько, чтобы снова почувствовать его дыхание, волнующее мои пряди волос. Он скованно усмехнулся, будто бы между нами произошла какая-то каверзная штука. Так и было, мы смущали друг друга своей наигранной невозмутимостью.
- Если ты исчезнешь, с лица земли сотрут и меня.
- Тебя невозможно так просто забыть.
- Но ты постараешься, да?
- Нет. Ты именно та составляющая, которая тянет на себя все главные воспоминания. Никто не теряет время так же умело и искусно, как я.
- Мы - это потеря времени? - Максим глянул на мои оголенные ключицы и усмехнулся уже более живо. Видимо, в его памяти всплывали приятные воспоминания.
- А может не было никаких "нас" и это все просто придумали люди? - я покосилась на него и в свою очередь слабо усмехнулась. Не верилось. И ты не веришь мне, и я сама себе, дорогой.
- Которые ничего не знали, а просто предполагали.
- Это последний раз, когда мы сможем поговорить в этом году.
- Почему ты так уверена? - он хотел слышать озабоченность и беспечность в своем голосе, а получалось говорить с надрывом, с ноткой отчаяния. Но легкой, ее запросто можно было развеять. У нас не получилось.
- Я не хочу возвращаться в Россию в этом году. Может быть, летом. Разве что под конец. Чтобы снова пойти в школу.
- А как же ты сейчас? Бросаешь?
- Взяла академический отпуск. Школьный вариант.
- А экзамены?
В ответ я лишь махнула рукой.
- Потом.
Снова молчание. А среди этой тишины и покоя можно было уловить приторно сладкий запах ванили, искусственный, исходящий от освежителя воздуха, но безумно приятный. В памяти всплывали вечера и ночи, проведенные вместе. Совместное утро и день, жизнь, протекающая постепенно, сейчас убегала сквозь пальцы. А мы стояли друг напротив друга и пытались объясниться. Хотя это было уже не так важно. Ведь нам стоило только увидеться и все снова стало на свои места, но самовнушение, что, будто бы, все уже конечно не давало сознанию переключиться и согреться душе.
- Я говорил с Феликсом, - вдруг неожиданно выпалил Макс. - Я знаю, что ничего не было.
Я попыталась выразить удивление, но силы покинули меня и на моем лице не мелькнула даже заинтересованность.
- Отлично. Он поступил благородно. Впервые в жизни.
- Он любит тебя.
- Мне жаль. Я ничего не могу сделать. Не хочу врать человеку, если не испытываю ничего в ответ.
Тяжело выдохнув, я подняла глаза и заметила его растрепанные волосы, беспокойный взгляд. Сложно было понять, что он чувствует сейчас. Наверное, беспокойство, жалость, облегчение, страх. Эта убийственная смесь эмоций передавалась мне и мы вместе пытались ее подавить, не сговариваясь.
Он был старше меня на целых 4 года.
Когда знакомые узнавали про эту разницу, все, как один, приходили в замешательство.
"Это нормально во взрослом возрасте, когда вам больше двадцати лет, когда много планов и общих целей, мечт и вкусов, мыслей и действий. О чем вы говорите? Ему от тебя нужно только одно."
Нет. Я полюбила этого человека. Это был мой выбор, мое сердце и разум подсказывали, что так будет лучше.
Люди, с которыми нас ничего не связывает, очень быстро выпадали из моей жизни, словно ненужные к ней детали.
Он был другим. Когда я впервые увидела этого мальчика, мы пересеклись в клинике, я пришла к выводу, что похожие проблемы, взгляды на их решение и поведение у нас присутствуют.
Мы не умели решать их.
Взрослые люди - большие дети; никто из нас не мог сдержать смех из-за глупых шуток или ситуаций. Улыбка его украшала, даже когда он прикрывал рот рукой.
А я пообещала, что скоро поставлю эти противные железки на зубы тоже, чтобы ему не было дискомфортно. Он смеялся вот так только со мной.
Мы были очень похожи. Одинаковое чувство юмора, стиля - мы оба любили все красивое и качественное - имели одинаковое рвение, масса талантов и желания воплощать в жизнь чужие мечты.
Мы всегда слушали друг друга. Наши точки зрения не всегда совпадали и если так случалось, то начинались громкие дискуссии. Мы говорили, спорили, шутили, смеялись, жестикулировали и при этом забывали обо всем на свете.
В такие моменты вокруг весь мир плыл, словно это одна большая цветная расплывчатая мазня, в которой четкие только мы вдвоем.
Мы могли ссориться на почве защиты своего мнения, но разногласия кончались так же быстро, как и начинались.
Однажды я даже разрыдалась от переизбытка чувств. Но он только улыбнулся, обнял меня и прошептал, уткнувшись носом в мою шею: «ты победила»
Мы восхищались и гордились друг другом. Чаще всего высказывая все в лицо. Нам интересно быть вместе. Разговоры не прекращались. Они велись даже в не особо удобных местах, часто действовали людям на нервы и нас грубо просили заткнуться.
Друзья и родители понимали, что такая громкая связь таких огромных людей должна оставаться маленьким секретом, чтобы не привлекать ненужное внимание.
На нас часто злились друзья. И я помогала ему налаживать отношения с людьми. Я знала, что никто не любит его подколы и многие обижаются, поэтому я советовала шутить только со мной, чтобы не растерять всех знакомых.
Однако сама посмеивалась над оскорбленными людьми. И мне не было стыдно. Мы не чувствовали стыда.
Он всегда говорил, что мои ноги - это отдельный вид искусства.
"Длинные и изящные" - удивлялся он. "Ты могла бы переступить всю землю в один шаг. Они же 2/3 твоего тела составляют"
Он шутил и восхищался всем, что у меня есть: от волос, до специфического склада ума и противного характера.
Этого парня нельзя было назвать таковым. Он бесился и возбухал, когда я говорила «мальчик». Этот мальчик снова несет всякую ересь, этот мальчик действует мне на нервы, этот мальчик выбрал недейственную тактику обольщения сегодня. Но я люблю этого мальчика не смотря на какие-то недостатки.
Таковых я назвать не могу. Для него есть специальный термин - особенности. Мой мальчик полон этих самых особенностей.
У меня есть проблема: я бросаюсь из крайности в крайность, идеализируя и обезображивая все до неузнаваемости. Но в этом случае все его недостатки я находила у себя, хотя искать особо желания не возникало.
Всегда ненавидела прием "тыкать носом" человека в его ошибки или слабые стороны. Я старалась подчеркивать все самое лучшее и он делал так же.
Он загорался моими идеями больше меня самой и всячески сопутствовал успеху.
Спустя время мы хотели объявить об отношениях на весь мир.
Мы делали друг для друга все самое лучшее, мы доказали всем, что любовь не имеет возраста, что любовь может быть настолько сильной, что от этого иногда потягивает внизу живота. И это не сладостное чувство, ощущение свободы, взаимного притяжения, приятного возбуждения. Это чувство страха, которое давало ложные тревоги, сеяло в душе сомнения и желание проверить отношения на прочность брало верх.
Мы часто напоминали друг другу что с нами происходит и как мы себя чувствуем.
- Я люблю тебя, - говорили мы между строк своими действиями и от этого становилось теплее.
Почему же сейчас я снова дрожу от ощущений, которые я давно не испытывала? Одиночество и тоска.
Одинокая даже среди большого количества людей.
Мы ревновали друг друга до умопомрачения, но никогда не закатывали сцен. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять степень беспокойства.
Я считала его полностью своим и он в свою очередь не желал меня делить с кем-то.
Мы доверяли друг другу настолько, что иногда это становилось абсурдом. Вели себя так, будто мы один хозяин двух тел и жили в гармонии.
Однажды я ужасно поссорилась с родителями. Была жуткая гроза: и в душе, и на улице, и во всем мире.
Теплые соленые ручейки стекали по моему подбородку и падали на холодный кафель. Я крикнула из ванной, что ухожу. Собрала все необходимое, как мне тогда показалось, в рюкзак, бросила сверху зубную щетку и вылетела пулей из дома.
- Привет, - сказала я тогда, стоя на пороге мокрая от ливня и заплаканная. - А я к тебе жить переезжаю. Кажется, - и снова громкие рыдания заглушили его удивленный шепот, нотки возмущения и непонимания не превышали мой уровень самоконтроля в тот момент. Я плакала у него на плече, а он лишь молчал и обнимал крепче, как в одной песне поется. Мы сидели и считали секунды в тот вечер. Он хотел, чтобы мои тихие всхлипывания скорее закончились, помогая мне прийти в себя. Он клал руку мне на плечо и старался отдать все своё тепло. Его было недостаточно, поэтому я постаралась тоже. И мы смогли! Мы растопили айсберг, закончили войны и преодолели все препятствия снова. Вместе. Не сговариваясь.
Я прошла в светлую квартиру, стараясь оставлять меньше следов своей грусти и отчаяния.
- Вы обязательно помиритесь, - он стоял рядом и помогал вытаскивать из рюкзака мятые вещи, попутно разглаживая их на скорую руку. - Вот увидишь, - он и не надеялся, что я скоро уйду, но знал, что закончится ужасный ливень, привычные безвредные тучи снова затянут Питер и я вернусь к родителям. Но в моих планах было совсем другое.
- А где у тебя полотенце? - слышал он из ванны. Это самое "а где?" было самым употребляемым словом за этот вечер.
Я вышла из ванной в одном полотенце. Огромное и махровое - оно умудрялось прикрывать мое нагое тело. Он видел меня такой впервые. Его взгляд метнулся на ключицы, плечи, руки, шею.
- Что? - я нахально усмехнулась.
- Ничего, - он кашлянул и отвернулся.
Между нами уже тогда пробежала искра, оставляя след в памяти.
Сейчас, глядя на меня, приятные воспоминания накрывали его с головой. Я знала его особенные точки, особенные уязвимые места в душе, коснувшись которых можно было услышать волшебную мелодию.
Он любил меня, это было видно невооруженным глазом.
- Чувствую себя так по-детски, как никогда раньше. Даже когда выгляжу 10-летним мальчиком, то не испытываю таких чувств.
- Ты всегда выглядишь как ребенок.
Он посмотрел на меня с показательной обидой.
- Не хочу отпускать тебя куда-то, - он обнял меня за талию и опустил подбородок мне на макушку. - Это будет неправильно, если мы не попрощаемся.
- Стоп, - нервно засмеялась я. - У меня получится улететь при условии, что я вернусь.
«Или возьму тебя с собой. Но ты не поместишься в мой чемодан»
Мы стояли молча. Он все крепче сжимал мою одежду, сам того не замечая, словно хотел избавиться от нее, ибо она мешала взаимодействию наших душ, а я все так же неуверенно смотрела в пол.
Самое неэмоциональное прощание в моей жизни.
Я бы не хотела сейчас разрыдаться в свойственной себе манере. Не могу смотреть, как он неуклюже пытается утешить девчонку, либо оправдывать всех и меня саму в моих глазах, делая небольшую истерику громадной.
- А знаешь, - Максим вдруг ослабил крепкие объятия и присел на спинку дивана, которая была ближе всех.
Он взял меня за руку и подвел ближе, так, чтобы я смогла оказаться между его ног, тем самым отрезав мне путь назад, - мы могли бы рассказать о нас всем? Так, чтобы решить все проблемы одним махом.
Я попятилась, но тут же былп остановлена цепкой хваткой и в безысходности присела на его колено.
- Н-нет, - нервно ответила я. - Зачем? Подожди, ты мне предлагаешь такой исход. Такой конец?
- Почему конец? - он кашлянул и засмеялся. - Я так давно не сходил с ума от всяких глупостей, о боже, - он взъерошил волосы. - Мы так давно не делали совместных работ. А ты так хотела, помнишь? Это было бы нашим грандиозным началом совместной работы и жизни, - он мечтательно прикрыл глаза.
- Да, но... давай оставим самое главное, самое сложное и не решенное, самое уязвимое на потом? Когда я вернусь из Америки. Я не могу сейчас, не ощущаю себя живой.
- Что для тебя является нерешаемым?
Я поднялась, понимая, что сказала что-то не то, и уже хотела отойти на безопасное расстояние, чтобы не увидеть его эмоций в этот момент. Встретиться с ним лицом к лицу, когда мои шутки или выражения затрагивали те самые уязвимые участки его души, было не из лучших моментов. Душа больше не играла сказочную симфонию.
- Ты считаешь наши отношения сложным и нерешаемым?
Я молчала. Он смерил меня взглядом и тяжело вздохнул.
- Да, дорогая, - он улыбнулся, но время шло, а его напряжение и неуверенность передались мне. - Ты не представляешь, что бы я хотел делать с тобой сейчас.
Мои щеки вспыхнули ярким пламенем, пальцы невольно сжали его толстовку и я ощутила тепло его тела.
От него приятно пахло миндальным маслом, он не держал меня, но я ощущала, что для него было бы ужасной мукой терпеть мой тихий уход.
Я знала, чего он хочет. Мы желали друг друга тайно, не в силах признаться о своих самых заветных мечтах.
Он покрывал поцелуями мои щеки, нос, лоб, шею, осторожно обходя губы.
Поймав мой взгляд полный недоумения, объяснил:
- Я не умею...
Макс
Я владел ее душой, сердцем и мыслями. Владел тем, что она не доверяла никому и действительно был избранным. Такое отношение заработать крайне сложно, но я смог.
Я бы хотел владеть не только душой, но и телом.
В действительности мы владели этим миром. Увлекались насколько, что даже не замечали насколько все вокруг тусклое, однообразное. Но в этой трясине были свои изюминки. Она научила меня наблюдать, все меньше времени проводить в виртуальном мире и чаще смотреть на реальный.
Смотреть на людей, мужчин и женщин, в давно уже вышедших из моды вещах, в треснутых ботинках, с морщинами и своими мыслями. И я смотрел. Они читали газеты, новости, носили на шеях крестики, цепочки и очки на веревке, смиренно боялись бога и верили властям.
Испытывая непреодолимое желание скорее скрыться с глаз долой, они отводили эти самые глаза в сторону, когда рядом проходил несчастный просящий милостыню дедушка.
Она научила меня видеть мир, однако миром я считал её.
Мы стояли так не долго. Я помнил, что вскоре должна была прийти моя мама. Она знала о моих переживаниях не все, а лишь десятая часть могла рассказаться или обсуждаться на кухне.
Про мою любимую девочку она знала много, но она понятия не имела кем девочка приходится мне.
Я говорил, что люблю, говорил вдохновляет, но не договаривал.
Мы молчали. Я глянул на часы, в замочную скважину вставили ключ, провернули...
- Это наш последний поцелуй в этом месяце, - сказал я и, не замечая ничего вокруг, отдался чувству полностью. Я не умел, правда. Я знал, что мы не в кино и не в дешёвом бестселлере, что нужно чувствовать момент и человека. И я сделал. Сделал так, как чувствовал.
Ключ вынули, нажали на ручку и дверь тихо приоткрылась. Краем глаза я заметил ее. Она улыбнулась, кивнула.
Мама видела нас, она знала о нас все...
Я нехотя ослабил объятия.
- Мне надо идти, Макс, - сказала она и снова поцеловала. - Теперь точно.
- Пока?
- Нет, - она засмеялась, коснулась пальцами моих волос, взъерошила их и, глядя в глаза с полной уверенностью, сказала: Не лохмать на меня бабушку. До скорой встречи!
- До скорой встречи...
***
Девушки уже давно сидели на своих местах. Мимо все еще шныряли неорганизованные пассажиры. Те самые, которые всегда опаздывают, наверное, даже на собственную свадьбу. Они проходили в узком проходе, задевая дремающую девушку. И делали это настолько часто и бесцеремонно, что вторую это начинало раздражать.
- Насть, сядь ровнее, а то о тебя сейчас половина салона потрется.
После ее слов Настя выпрямила спину и устроилась поудобнее.
- Никто же не извиняется, - угрюмо буркнула вторая.
- Да подумаешь, они уже думают, что я тут коньки отбросила, - они рассмеялись.
- Все в порядке.
- Точно. Всё в полном шике. А можно так говорить?
- Не знаю, - и они снова рассмеялись.
- Надо бы и нам быть уважительнее, 14 часов все таки летим. Лично я уже хочу спать.
- Да подожди, давай хотя бы взлетим и будешь спать, - девушка потянулась и прикрыла глаза.
- Не могу я так много бодрствовать, Полин. Сейчас взлетим и до Калифорнии меня не будить.
- Следующая остановка "Калифорния" Санитарная зона, мужчина, туалеты не работают, - Полина зажала нос пальцами и, изображая проводницу поезда, довольно таки испугала мужчину, который как раз направился в туалет. - А я, кстати, права. Пока мы не взлетели, пользоваться туалетом нельзя.
Через несколько минут спящий и мокрый от слез Питер остался далеко позади. Он отдалялся все быстрее, вскоре его закрыли дождевые тучи, которые образовались над ним равномерно, словно щит. Самолет поднимался все выше и выше, казалось, он хочет потеряться и больше никогда не вернуться сюда.
Там, в фактически чужих краях, светило солнце.
Она сидела у окна наверное несколько часов, но было отчетливо понятно, что около пяти, но не больше восьми.
Она ждала, чтобы увидеть землю обыкновенную, обожаемую стольким поколением людей.
Ее ждал другой мир. В ее представлении он был идеальным, без единого изъяна, такой, каким она видела его с всепоглощающих экранов. Она поверила. Поверила, что где то может быть лучше. И...
Она открыла глаза.
- Я тебя удивлю, подруга, - голос Насти дрогнул, губы задрожали.
- Мы разбились? - сонно проговорила девушка.
- Дурочка! Посмотри в окно. Мы уже приземлились.