Взрыв
(Все совпадения с реальными людьми не случайны)
- О Боже, - на моего отца слова из динамика произвели сильное впечатление. - Да, хорошо, не волнуйтесь так, - его глаза пытались найти поддержку хоть где-нибудь, - да, до свидания.
Он повесил трубку.
Прошел час с момента начала его разговора с отцом Марка. За этот промежуток времени можно сделать для себя кучу открытий.
Судя по его выражению лица, он был обескуражен.
"- Он остался совсем один. Его оставили все: и друзья, и родственники. Его желание - отойти на небеса, к матери. Но сам процесс ускорить он не может. Ведь самоубийцы не попадают в рай, куда так стремится Фадеев, - говорил мне его лечащий врач."
Возле человека, попавшего в беду, могут находиться десятки людей, а он все-таки будет один, если эти люди не нужны ему, если он не считает их своими друзьями. Нужна ли я Марку? Если даже нужна, я старалась все время быть лишней среди его окружения. Мне казалось, что так будет проще и ему, и мне.
У нас в квартире этой ночью состоялся диалог. И после этой ночи, ложась в кровать, кладя голову на подушку, я поняла, что стоит искать повод для общения. Стоит искать смысл, стоит искать Марка.
Это была пятница, 22 сентября.
Только что потухли фонари за окном и город погрузился в полную тьму. Я чувствовала себя одинокой.
Никто не считался со мной, все считали меня виноватой, никого моя точка зрения не интересовала.
В этот вечер папа накричал на меня. Такого раньше не было. Он пытался выяснить: неужели по моей вине пропал человек?
- Он сам по себе, пап, - кричала я в свою защиту. - Он сам виноват.
- Его отец сказал, что ты бросила его, что ты знала о его проблемах со здоровьем. Ты бросила больного человека, Полина, одного! Ты понимаешь что ты наделала?
Он время от времени хватался за голову. Я кусала губы, а он продолжал воспитывать.
Никто никогда не может оставить человека без причины - эту истину я усвоила на редкость хорошо.
У меня не было веских причин и аргументов в свою пользу, слова мне только вредили.
Когда я ложилась спать, меньше всего в своей голове я ругала Марка и больше всего себя.
Отец был прав.
- Никто не может отрекаться от людей просто потому, что они ему надоели.
Музыка орала на всю комнату. Из колонки со всей силы кричал мой любимый Густав Ар. Он время от времени призывал двигаться и быть сильной какую-то суку. Его голос подбадривал, ведь он обещал, что убьет ради меня, прольет кровь, но ни за что не вернется.
В унисон кто-то тихо скулил.
Я лежала на кровати и мяла шелковую простынь. Песня закончилась, началась новая.
Сейчас он предлагал всем подряд кокаин, а потом его вырвало.
Звук блевоты разразился на всю квартиру.
А я нашла в себе силы добавить громкости.
У меня начиналась депрессия.
- Выключи этого наркомана! Ты совсем идиотка? - закричала мама, которая появилась неожиданно в дверях.
Я нехотя начала убавлять звук, но Ар издал еще один блевотный звук, который взбесил мою маму еще больше.
Она схватила орущую колонку и подлетела к окну.
- Я сейчас это выброшу! Сколько раз надо было твоему отцу повторять, чтобы он не давал тебе денег? Ты накупишь всякого дерьма, а потом нет спокойствия в этом доме!
Я выключила музыку и со спокойным лицом подошла к маме.
- Он не наркоман, - сказала я тихо, глядя в глаза и забрала колонку...
- Что ты хочешь? - спросила я, когда приняла входящий вызов.
Шел второй час моей депрессии. Утренний воздух поступал тоннами в мою темную комнату. 6 часов утра, Санкт-Петербург пробуждается и понемногу стряхивает пыль, севшую на мостовые за ночь.
Проснуться в 4 утра - это вам не шутки. Окончен монтаж поздравительного видео, скоро опустеет дом и я останусь одна со своими мыслями.
- Почему так грубо? - голос этого человека всегда удивлял меня своей невозмутимостью.
- Потому что я устала слушать людей. Я хочу послушать шум прибоя например, крик чаек, шум джунглей и стать их частью.
- Питер тоже джунгли. Джунгли эстетики.
- Не выедай мне мозг ложечкой со своей эстетикой, - я потерла глаз.
- Ты стала злой.
- Я просто практически не спала.
На связи был Феликс.
Человек, с которым у меня была совсем другая жизнь. Мешковатые вещи, громоздкая обувь, очки, высокие носки и пафосные лица - это все общение с Заславским.
Он жил только Инстаграмом и почти не знал о моих реальных мыслях и чувствах. Не знал, что происходило в моей душе на самом деле. Он думал, что я влюблена в него, что я без ума от того, что он без конца пропадает и не желает больше писать первым, интересоваться мной.
Он знал об общении с Максимом, о том, что я пою с Музыченко на закрытых вечеринках, о том, что я мечтаю сняться в кино про войну и обнять Лэйлу Шапиро. Он поддерживал мое желание сделать тату, покрасить волосы, когда мне того хотелось. Он одобрял все, что частенько приходило мне в голову. Он был со мной, когда я не хотела, не могла думать с душой, советоваться с сердцем.
Но его не было, когда я была настоящей. Феликс знал почти все, говорил, что в курсе моих проблем больше, чем я сама.
Но я не чувствовала. Он пропадал на недели, месяцы, а потом возвращался как ни в чем не бывало.
А я молчала. Да, я ничего ему не говорила.
- А что же ты делала?
Начинать рассказ с того момента, как он снова исчез, мне не хотелось. Я не горела желанием вообще с ним разговаривать. Поэтому я молчала, сдерживая всех своих демонов в себе.
- Я очень тебя люблю, - сказал он. - Представляешь, я сегодня тоже не спал. Познакомился тут кое с кем и мучу кое-что совсем безбашенное. Кое-что крутое и эстетичное.
Меня это бесило. В его понятии эстетика принимала совсем другое очертание. Зачастую ругательное, ведь он так часто его употреблял.
В его словах я не чувствовала искренности.
- Не надо этого, окей? - я глубоко вздохнула и наконец прикрыла глаза.
- Почему? Я тебя люблю и хочу, чтобы ты это знала.
Я сглотнула ком, который стал у меня в горле. Я ведь знала, что он врет. Не понятно для чего, не понятно для кого. Было ясно одно: враньем он кормить меня собирался еще долго.
Он запрещал мне общаться с друзьями, запрещал выступать в будущем с Юрой и другими ребятами, потому что "ревновал"
А я знала, что в своих кругах он ищет себе кого-нибудь. Чтобы не быть "одним". Не то он свихнется.
Тоже его фраза.
Колкая обида и детская ненависть таилась в моей душе, но удачного случая высказать все у меня не было. Редко он стал появляться в моей жизни.
- Говори, - я резко повысила тон, неожиданно для самой себя, - говори, что тебе нужно.
- Просто съемка одна. Фотосессия 25 числа. Ты будешь представлять линейку свитшотов одного крутого бренда на подобие "forever 21"?
Я заскрипела зубами.
- Любишь меня значит?
- Платят 15 тысяч за 20 фото.
- Ясно.
С того времени, когда я стала блогером и моделью по совместительству, очень многие люди пытались всучить мне что-то, приправленное любовью, уважением, искренностью, честностью. Тем, что я действительно уважала в чистом виде.
Близкие друзья старались изымать какую-то выгоду из общения, чаще всего материальную и очень быстро стали далекими.
- Полин, пойдем в кафе? Ой, давай заплатишь сегодня ты, а я в следующий раз. Даже больше закажем и я оплачу.
- Тебе не сложно будет пополнить мне мобильный на 300 рублей? Тебе пустяк, а меня ты очень выручишь! Я отдам.
- Поля, собака заболела. Шерсть клочьями лезет. Моя младшая сестра умирает от аллергии. Мама плачет от этого зрелища 24/7. В общем, 2500.
Я простила людям больше 5 тысяч рублей за этот год.
Ужасно, знаю. Непонятно, неправильно. Тоже знаю.
Глупо. Неуважение со стороны. Снова в яблочко.
Это все вгоняло меня в депрессию. И чем больше я думала об этом, тем меньше любила свою новую шикарную жизнь.
Думая о меркантильном окружении, я не заметила, как часы пробили 8 утра по Москве.
- Ты собираешься в школу идти сегодня или нет? - раздраженный папа зашел в мою комнату и, переступив через мою мини-баррикаду в знак протеста против наказаний и воспитаний в виде стула с одеждой, продолжил бубнить. - Убирать это кто будет? Или ты хочешь, чтобы я всем твоим зрителям, всем твоим парням из гарема рассказал какая ты засранка? Я могу.
Он реально мог это сделать. Но меня сейчас это ничуть не пугало.
- Я не засранка.
- Засранка. Причем ленивая.
Папа обычно не называл меня подобным образом, но сегодня, видимо, был необычный случай.
- В школу я тебя не везу, - он демонстративно положил на кровать 500 рублей со словами: тебе хватит.
И вышел.
Вскоре я услышала, как хлопнула входная дверь.
Я спустилась на кухню и подошла к окну, выходящему во двор.
Отец сел в свою машину, громко хлопнув дверью. Постоял какое-то время на месте и вдруг я услышала сверху смс, звук которого поразил удивительную для такого времени тишину.
Я увидела, что в этот момент Порше моего отца не стало на стоянке.
- Не опоздай, твой любящий папан, - и множество смайликов-сердечек разного вида.
Я улыбнулась и чуть не пустила слезу. Он был прав в любом случае. Я так считала, имея свое мнение и совокупную аудиторию во всех социальных сетях почти 8 миллионов человек. Сколько людей, столько и мнений.
И все таки я была счастлива, что являюсь дочерью таких прекрасных людей.
Сегодня я ослушалась папу. Я помнила предупреждение Марка. Собраться я смогла и успела, но перед самым выходом получила сообщение с незнакомого номера.
"Принцесса спит на горошине, а часики тикают"
Внутри было странное чувство, словно я сделала неверный шаг в пропасть и чуть не упала. Вот сейчас стояла с дрожью в коленях, как ошалелая, глядя в телефон.
Будто под наркозом, все плыло и мутнело.
Животное чувство страха и природное ощущение приближающейся опасности не давало мне свободно вдохнуть.
Какие часики? Почему они тикают? Почему я принцесса на горошине?
Что делать? Как реагировать?
Я решила не трогать сообщение и, как оказалось позже, очень правильно сделала.
Вместо школы в этот день я отправилась с Максимом в "Soprano", что на Невском.
- Публика там особая, - шутил Макс, - а это еще и караоке-бар. Но подают там реально отменные блюда.
- Человек, ты всегда питался фаст-фудом. Откуда такие глубочайшие познания?
Он слегка обиделся на мои слова, но все же продолжил обрабатывать.
- Ты ничего не понимаешь. Это же ресторан на Невском! Там особая романтика.
Я позвонила Владе ровно в тот момент, когда он переступил порог.
- То есть тебя отмечать как отсутствующую?
- Отмечай. Я потом принесу подделанную записку от мамы.
- Как? У вас с ней абсолютно разные почерки.
- Я должна классухе записку еще за второе сентября. Я просто вторую двоечку пририсую и все.
Влада мысленно поапллодировала мне.
- Хорошо. Что у тебя хотя бы стряслось?
Мне не хотелось ей говорить о Марке, о его странном поведении, о том, что меня пугают шифрованными сообщениями. Я знала, что моя подруга падка на обсуждение чужих отношений. Поэтому решилась на крайние меры, чтобы только спасти свою шкуру от расспросов, которые могли бы завернуть не в то русло.
- У меня незапланированная встреча.
Влада свистнула.
- Свиданка? Я так и знала! Серьезно! Мне сегодня снились вы с Феликсом. Вы реально классно смотритесь. Он тебя обнимает прилюдно и ты его давай в ответ. Ну что вы как не родные?
Стоящий рядом Максим прекрасно слышал каждое ее слово из моего громкого динамика.
Я ловила его странные полу-пустые взгляды, попутно краснея и пытаясь прекратить этот бред. Он искал точку глазами, чтобы на ней остановиться; и делал вид, что ему безразлично происходящее.
- Влада, постой! - выпалила я. - Мы с ним не общаемся, он меня не обнимает. У нас нет и не будет никаких отношений.
Говорила я фактически с Владой, а практически с Максом, глядя на его напряженные скулы. Его глаза бегали где-то в стороне.
Я отошла от него в кухню и, приложив руку к губам, чтобы слова ни в коем случае не просочились мимо микрофона, заговорила быстро и четко, проговаривая каждое слово, чтобы Влада точно поняла смысл сказанного раз и навсегда.
- Послушай, дорогая моя, любимая подруга. С твоим другом детства Феликсом Заславским мы никогда не будем встречаться. Он использует меня в своих проектах, в корыстных целях, получает большой процент со сделки и пропадает на месяцы. Мне не нужен человек, который вспоминает обо мне, когда ему нужны деньги. Делать себе имя в качестве девушки фотографа и художника Заславского я не хочу. Я хочу быть собой. Не куколкой-манекеном, на которого можно надеть красивые вещи, сфоткать и получить бабло, а человеком, с которым хочется проводить время, переживать какие-то моменты, делиться и радоваться своими достижениям, достигать вершин и сворачивать горы. Сегодня я буду проводить время именно с таким человеком. Который не видит во мне мешок с деньгами.
- Тарасенко? Серьезно? - Влада хмыкнула.
- Тарасенко. Серьезно, - повторила я.
- Ну понятно. Проводи время, я же не против. Твое право. Твое счастье в твоих руках.
- Да, мое счастье в моих руках. Прости конечно, но никому в это вмешиваться не стоит.
- С Фадеевым бы объяснилась. А то он там с ума сходит. Вернее уже сошел. От любви и ревности.
- Я не знаю, что сказать ему. Я запуталась. Я не готова к отношениям.
Я резко повернулась и хотела идти обратно, но столкнулась со своим гостем, который стоял прямо за спиной.
- Потом перезвоню.
Он был так близко, что мне стало некомфортно.
- Подслушиваешь? - я попыталась изобразить смешок.
Но он просто отрицательно качнул головой и взял меня осторожно за руку.
- Идем, а то опять начнется непогода.
Я видела его странный взгляд, который из нерешительного превратился в решающий все. Я почувствала какую-то нежность и осторожность что ли. В общем, непонятное чувство.
Выходили из дома мы так же. Он слегка сжимал мою кисть, пока мы ехали в лифте. Стояли, глядя в зеркало, и я отмечала, что он выше меня не на много, но заметно.
Мы сидели в уютном месте, на столе парил кофе, Максим помешивал чай. Все чувства, переживания спешили покинуть нас.
Он разглядывал мои руки, за соседним столиком пара курила кальян, за окном прохожие получали дозу ультрафиолетового излучения.
Все казалось бы идет своим чередом. Если бы я только знала, от чего меня уберег Бог, в которого я не хотела верить...
Марк
Я не ночевал дома 2 ночи. Совесть не мучила, так же как и голод, как и жажда, как и чувство долга. Перед кем? Перед ней? Перед отцом?
Нет.
Я любил мать больше всех на свете и почему-то чувствовал нутром, что никто не сможет дать мне такой же любви взамен.
Я пришел на место рано. Мой план был более чем жесток. Я никогда не был идиотом, каковым меня считали все вокруг.
Делал это я при трезвом рассудке и без опиума в крови. Если я выживу, меня ни за что не оправдают. Меня не надо оправдывать, я этого не хочу. Ровно так же, как и жить здесь, в этом мире с этими людьми.
Я знал, что меня посадят, если найдут. Меня будут судить, мне будут желать самой мучительной смерти. Но самое мучительное находиться среди вас.
Долго-долго я кричал о помощи.
Отец отмахивался и давал побольше денег, его шлюхи давали мне рьяные пощечины. А я проглатывал это все, как эти мрази семенную жидкость.
Я молчал. Я шел туда, где мне были рады, где была иллюзия любви.
У меня была девушка. Только я не любил ее. Она была жирной, хотя сама почему-то называла это мышцами. Не буду говорить, как ее звали.
Она пила хлеще местного жителя какого-нибудь Зажопинска в Сибири, жрала опиум после каждой ложки супа на обед, а затем еще немного на ужин. Рисовала черные брови и стрелки на пол-лица, носила колготки в сетку, курила "Philip Morris", за который обещала все, что угодно.
Когда она вешалась на меня, от нее воняло дешевыми Гуччи, клубничной жвачкой и чужой спермой.
Ей было и есть 16.
Я прожил дерьмовую жизнь. Она не стоит ничего.
Я любил маму. Она всегда улыбалась мне со старых фотографий, с моего рабочего стола. Она не выглядела на свой возраст, отец всегда говорил, что эта женщина - фея и никогда бы не постарела ни душой, ни телом.
Он обещал любить ее всю жизнь.
Я видел всех его шлюх, которые примеряли платья матери в его отсутствие и надевали ее золотые украшения.
Да, при смерти все вещи покойника сжигают, но сжечь это у нас не поднялась рука.
"Она не покойница" - твердил я все время.
Для меня она всегда была и будет ангелом, с которым ни на секунду не расстается Бог.
Я верил, что она счастлива.
Каждую ночь я говорил с ней.
Когда меня избили наркоманы в туалете клуба из-за денег, когда я лежал в крови с разбитой бровью и сломанными костяшками пальцев, когда плевал кровью, когда был на волоске от смерти, когда пьяные девушки добили меня за выпивку, когда меня подобрал мужчина на обочине в 6 утра и довез в больницу, ты, мамочка, была рядом.
Когда мне делали операции, ставили диагнозы, врачи потели надо мной, я видел тебя, мама.
Видел, когда натягивал проволоки одну за другой.
Я люблю и ее. В моей жизни она появилась не так давно. Но она так похожа на тебя, мама.
Я любил ее почти так же, как тебя, но она предпочла мне другого.
Я хотел наказать ее за это. Зачем то предупредил о поступке. Не знаю уже ничего.
Моей любимой не будет сегодня в школе, в которой я собираюсь устроить кровавое месиво.
Взрывчатка готова. Мощность взрыва составит до 500 г в тротиловом эквиваленте, в качестве поражающего элемента я использовал шарики из подшипника, гвозди, шурупы и несколько иголок.
Я сумасшедший. Мне слишком сложно жить среди вас.
Сегодня кто то умрет.
Не она, хотя я хотел бы забрать ее с собой.
Сегодня умру я. Я, наверное Андрей и Влад, скорее всего дети и учителя, будет много пострадавших.
Взрывчатку я подложил в узком коридоре, где обычно очень много людей, в котором еще вчера мы были так близко и я мог касаться ее тела. Я очень хотел бы поцеловать ее перед счастливым концом.
Я отправился на уроки и написал небольшое письмо, в котором попросил прощения у нее, Андрея, Влада и мамы. За то, что задержался в этом мире так долго.
Я должен сегодня умереть.
"Прости меня, дорогая. Простите меня, Андрей, Влад. Простите все! Я должен был это сделать. Невыносимо. Вы никогда меня не поймете. Прости меня, мама. С любовью, Марк Фадеев."
Я видел шлюх и наркоманов. Я слышал, как меня записывали в их ряды. Отчетливо помню каждый свой шаг, каждую таблетку, каждую микстуру. Помню все.
Я не сошел с ума, я выбрал правильный путь.
Я не боюсь смерти, больше мне страшно от такой жизни.
Я не вижу себя через 10 лет. Меня нет. Меня просто нет.
Мне не жалко отца. Он предал то, к чему я стремился - любовь всей жизни, любовь навсегда. Он поменял божественную женщину и память о ней на Снежану и Виолу.
Блять... какие же галимые люди остались.
Осталась и она. Девушка, которую я полюбил искренне, хоть и неоднозначно, неправильно. Изучил словно пособие какое-то, мучил, не учел ее мнения.
Мне ничуть не жаль себя, мне жаль ее.
Она ходила в свой день рождения ко мне в больницу, при ней я бился в припадках, позорил ее. А она отдалялась.
Просто я тот самый одноклассник, парень-переросток, странный человек, за которым бегали бабы. Именно бабы, а не девушки. Я тот, кто сказал в первые минуты нашего знакомства ей противные вещи. Я не любимый человек, нет.
Искренне все любили зеленые деньги моего отца. А я становился бедным духовно.
Я не был девственником, не был умным человеком. Я умер давно еще. Сейчас я просто догниваю.
Глядя на пример отца, я отправлялся в клубы Питера куражить. Притоны - оттуда скорее выносили, чем уходили самостоятельно.
А меня выбросили на снег однажды зимой. Врачи констатировали передоз.
Я мразь.
Я звонил ей ночью и просил денег в долг, заливал горе, заливал одиночество, пытался утопить и ее.
- Я же люблю тебя, сука! - кричал я, стоя на морозе с разбитым носом.
Мимо проплывали дорогие шаболды, проходили втягивая головы в плечи продавцы дури, пролетали, не останавливаясь по центру города машины.
Она плакала по туалетам - так говорили мне друзья, одноклассники. Все, кто видел это.
Видел это весь мир.
А я куражился.
Приходил в себя на время, брался за ум, старался и снова падал в дерьмо. Пропадал на недели.
Стоял вопрос о моем исключении из школы, о моей изоляции в белой комнате с решетками. Но мой отец платил этим продажным блядям все больше и они целовали ему руки. А про меня стали говорить, будто я болею все время.
В апреле на моих глазах убили человека. Девчонку, мою ровестницу, зарезал толстый сутенер. Правду говорил бармен, отсюда стоит убираться.
Я сглотнул тогда ком в горле и выпил за ее упокой двойной виски.
Но не умер. Я умер бы позже.
Я знал, что девушка, которую я люблю точно будет с другим. Из-за меня в мае она лечилась от нервных срывов, а меня заперли в реабилитационном центре.
Был новый этап. Я даже перечитал Чехова и у меня развилось мания преследования.
Егор, так звали моего лечащего врача, постоянно таскал мне фрукты и закреплял узлы, когда начиналась ломка.
Меня бросало то в жар, то в холод, руки тряслись и немели, ног я не чувствовал. Терял сознание и потом уже приходил в себя на кровати. Ее ко мне никогда не звали.
Она и не спешила.
Я следил за ее жизнью. Она снимала ролики, пела, смеялась, подала заявку на кастинг в немецкий боевик, писала стихи и, вероятно, целовала другого парня.
Другой, более достойный, держал ее за руку, за талию, мог обнять, потрепать по щеке, поцеловать в губы и шею.
Я был маньяком. Понимая, что держу за бедра не ту, что целую чужую шершавую грубую кожу, что не чувствую родной миндально-карамельный аромат, я свирепел, но сделать ничего не мог. Не любил, делал это все из-за природных инстинктов.
Мог только изредка трахать тех, кто старше года на 3 и доступнее.
Я слышал чужие голоса, стоны, но вместо привычного удовлетворения испытывал отвращение. Отвращение ко всем: к отцу, к его женщинам, к притону, где я нашел себе дом, а в первую очередь к самому себе.
Я гадок, противен. Я сегодня должен умереть...
***
До ее сведения дошли лишь обрывки фактов. В этот день девушки не было на месте трагедии. Школа, успевшая стать родной за этот год, потеряла 70 человек. Среди погибших от взрыва опознали Марка Фадеева, Андрея Верука, Алену Кожевник, Ольгу Владимировну Михайленко - учителя младших классов и уборщицу, накрывшую своим телом взрывное устройство. Еще 12 погибших опознать не удалось.
В тяжелом состоянии находятся более 50 человек, 42 из которых дети и подростки.
Два тела особенно обезображены и были опознаны лишь по половым признаками и деталям одежды.
При осмотре погибшего Марка Фадеева в его руке обнаружен обгоревший клочок бумаги с надписью: "Простите меня, если сможете. Даже посмертно вы не полюбите меня."
Здание школы разрушено. Место руин объявлено местом скорби.
Весь мир скорбит с Санкт-Петербургом. Больше 50 человеческий жизней забрал факт равнодушия к проблемам одного человека.
Больно. Очень больно было видеть, как от здания школы отъезжают кареты скорой и пожарные машины, как съезжаются несчастные родители и полиция пытается удержать их, как им не дают проникнуть внутрь, ведь это место преступления.
Мертвый преступник счастлив. Он отошел в вечность.
Сотни людей льют слезы и молятся по всему белому свету за невинные души детей, погибших из-за нехватки внимания и времени, из-за ошибок людей, которые они совершали по отношению к подросткам. В частности к подростку. К Марку Фадееву.
Только потом станет ясно. На опознание в морге придет соседка по лестничной клетке, ведь отец уже второй день после взрыва не появляется дома.
Его телефон вне зоны действия сети, никто не знает, что с ним.
И только когда мужчина с морщинистым лицом одернет белую простынь, женщина вскрикнет и заплачет. А так, никто не захочет делиться своими эмоциями, ведь у каждого свои проблемы.
Она будет плакать долго, много и сильно. Холодный мальчик будет лежать перед ней на грязной кушетке весь белый, как мел. Его скулы напряжены и это напряжение чувствуется даже работниками морга.
- Ваш? - хриплым голосом спросит тот.
Женщина, тихо всхлипывая, кивнет и подпишет все документы.
- Молодой такой, - будут повторять мед.сестры, которым с трудом есть 25. - Молодой и очень красивый.
Но притрагиваться к нему никто не посмеет.
Потом найдут его дневник, затем и тех знакомых, ту девушку, дойдут и до нее... но это будет потом. А сейчас дело о взрыве в 169 лицее по улице Харьковской в Санкт-Петербурге закроют и ставят печать на папке - "архив".
Потом и она будет плакать навзрыд, винить себя в этом, жалеть, что избегала его, не верила ему, стыдилась его.
Но это будет потом. А сейчас?..
Сейчас весь мир скорбит по Санкт-Петербургу.