UNDEFINED'S.

Что я помню о детстве? Воспоминания весьма и весьма обрывочны.

По рассказам родителей - Светланы (Ланы) и Сергея, я была нежеланным ребёнком. Родители были вынуждены пожениться именно из-за беременности матери, и я склонна верить заверениям о том, что мать изначально была настроена на брак с другим молодым человеком. Всё развалилось из-за его ухода в армию, по её же собственным словам.
Разумеется, я до сих пор верю этой версии и стараюсь вообще не спрашивать о том, как родителям жилось в СССР. Как-то. Я в общих чертах, разумеется, знаю об истории семьи, но стараюсь обходить стороной и эту тему - мне хватает понимания того факта, что я - урождённая немка. Моих родственников репрессировали и почти всех расстреляли ещё до "оттепели". Спрашивать о том - почему так вышло - я считаю бессмысленным. О том, что накликивать беду - вредно, я узнала ещё в детстве.
Сама я родилась в РСФСР, незадолго до развала и этой республики. Родители рассказывали о жизни в то время в точном соответствии с учебной программой по современной истории - про изменения курса рубля, про появление на рынке разных, не только советских, товаров, про важнейшее значение доллара... Я кивала и безоговорочно верила. Я родилась здоровой, несмотря на родовую травму черепа и разницу в длине ног, и для меня было понятным, что важнее - выжить, а не задавать вопросы, на которые взрослые, окружавшие меня, могли и не знать ответов.

Мать, как мне казалось, была вполне довольна и свадьбой, и венчанием, и даже, в конце концов, и моим появлением на свет. Переносив меня в утробе почти на месяц, она решительно пополнела - и во многом была, скорее, занята собой, нежели мной. Мне это было на руку - я с раннего детства являюсь очень экзальтированным человеком, погружённым, скорее, в себя, нежели в общение с внешним миром. Понимая, пусть и не совсем в полной мере, свою неполноценность, я старалась пытаться быть нормальной и вести себя так, как положено. Меня водили на массаж, мне ставили прививки, у меня была, пусть и недорогая, но еда, меня, пусть и не совсем искренне, но любили - и этого вправду было достаточно.

Отца призвали в армию. Этого я совершенно не помню. Я не помню и первых переездов, о которых мне многократно рассказывали родители. Я пытаюсь верить родственникам, но, если серьёзно, сама я этого не помню - но точно знаю, что родственников репрессировали, сослав, и перед этим они пересекали советскую границу. Переездов, которых я не помню, было тоже два. Возможно, это сделано для моего блага, но я не люблю недоговорённостей. Быстро поняв, что мне никто не даст ответов, я окончательно замкнулась - и к двум с небольшим годам вообще перестала реагировать на попытки играть во взрослые, но бесполезные для меня самой игры.
Мною двигал принцип - "если мне уготовано выжить, мне дадут выжить". Я спокойно относилась к новому государству, и к новой власти, и к, в общем-то, совсем небольшому городу. Мне казался он вполне уместным и логичным. Меня не пугало то, что его более чем на половину строили пленённые немцы. Более того, мне казался совершенно безопасным этот город, в том числе, и по этой причине. Раз представители моей нации были полезны этому городу, наверное, меня никто не будет убивать. Я мыслила по-детски, но для меня было важным понимать - как мне лучше себя вести. Я училась быть незаметной, оставаясь заметной (скрывать очевидное я считала (и считаю) бессмысленным уже тогда, прикрываться чужой национальностью мне тоже казалось бредом).
В моём свидетельстве о рождении страной рождения, т.е. гражданством, указали РСФСР. Мать даже отдала мне впоследствии мои бирочки из роддома. Сейчас они уже утеряны, но мне показался значительным этот факт - видимо, этого доказательства лично для неё самой было достаточно. Мне, убеждённому скептику, разумеется, он казался немного смешным - меня бы не удовлетворила, в случае сомнения, даже выписка из роддома, не то что бирочка из него. Выписку тоже можно подделать, бирочку - тем более. Но, что важно, на ней действительно был указан день моего рождения - и, что куда более важно, лишь день был указан арабскими цифрами, месяц - уже римскими. У года тоже отсутствовали первые две цифры.
Для меня, человека в чём-то даже суеверного, это было знаком - видимо, о том, что моих родственников истребили почти на 92%, я должна была узнать позже (будучи к тому морально готовой). Увы, но вышло иначе - я получила выписку о состоянии своих однофамильцев (в том числе, и своей же собственной семьи), делая очередной запрос по этому поводу (сухую аналитическую сводку, не могу сказать, что я была удивлена, но в первую минуту мною овладел ступор, первые полгода я действительно боялась, потому считаю, что, даже если эти действия со стороны моей семьи были расчётливыми, в них не было злого умысла - они не хотели нанести мне травму, и были правы).

Отец отделался "белым билетом" и вернулся домой. Этого я тоже не помню. Мать рассказывала, что мы переехали с первой, арендованной сразу после моего рождения, квартиры к её матери, полагая, что отец будет служить - и вернётся нескоро. Мать уже была совершенно недовольна изменившимся статусом: отец частенько выпивал, у него сохранилась со времён медицинского училища компания, к которой он мог ходить в гости и проводить с ними время, она же, рассорившись со своими подругами, отговаривавшими её от замужества, осталась практически в одиночестве. Разумеется, у неё была мать - и я, но разве этого достаточно в 20летнем возрасте? Ей хотелось продолжать жить, и, как я уже сейчас понимаю, ей казалось, что ей "перекрывают кислород". Разумеется, я и в этом не вижу никакого умысла - ровно так же чувствовал себя и отец.

По заверениям матери (хотя и отец это подтверждает), отец начал выпивать чаще - и на какое-то время мы были вынуждены разъехаться. Два с половиной года мы почти не виделись - хотя я этого тоже не помню. Совершенно. Я не скучала по отцу. Я не помню и того, чтобы я скучала по матери. Совсем. Я ощущала себя в безопасности - хотя и не верила в то, что это - прочное ощущение.
К трём годам мне выправили длину ног, я начала ходить (говорить я начала многим ранее), но по-прежнему не посещала ни ясли, ни детский сад. Я приходила лишь на утренники - моё состояние здоровья, как мне говорили, не позволяло мне посещать данные заведения (я начинала болеть на второй день).

Первое моё осознанное воспоминание относится уже к двухэтажному дому, в который мы переехали после того, как родители снова начали жить вместе. Мне нравился этот дом. Тёмный, мрачный, достаточно затхлый, в нём почти не было жизни - а, значит, он был безопасным. "В нём вряд ли кто-то станет меня искать", - этот аргумент казался мне весомым, потому как был правдой и истинным фактом. Меня не устраивали скандалы родителей - они портили мебель и обои, хуже котов. Ругались, чаще всего, в коридоре, сразу после прихожей, флизелиновые обои обсыпались мелкими кусочками - и прямоугольники превращались в непонятного вида фигуры. Я уходила к себе. Слушая сказки, записанные на пластинки, я, разумеется, не успокаивалась - но могла вернуть себе хотя бы лицо, приличествующее хорошей дочери.
Мать фотографировала меня на полароид. На быстро проявляющихся фото я правда выглядела абсолютно довольной жизнью.

Какой я была в тот период, легко можно понять, глядя на первые фото в раскадровке, - весьма наивной на вид и, мягко сказать, необщительной, даже замкнутой, несмотря на действительную визуальную открытость, неприятие барьера в телесности (многие дети вообще не любят ходить голышом, принимая ванну, начинают плакать, - им нужно полотенце, продолжительность купания родителям приходится сокращать, у меня в детстве такого не было, я была абсолютно податливой, раздели - значит, надо идти купаться, одели - значит, мы сейчас пойдём обратно, какого-то жуткого плача не было, я даже засыпала в воде). Зато, проводя время наедине с собой, я стремительно взрослела - будучи даже очень маленькой по возрасту, я понимала, как нужно выглядеть в среде моего обитания, чтобы нравиться взрослым (в том числе, и в эротическом контексте, хотя в том возрасте я это не так для себя формулировала, просто "чтобы быть красивой", должны быть "длинные ножки и красивые коленки, это не особо-то нравится мальчикам (мальчикам нравятся смешные трусы с собачьими ушками на попе), но это нравится взрослым, а я хочу стать взрослой".

Мама, разумеется, запрещала мне в "красивые ножки" и натягивала на меня колготы. Колготы я ненавидела, но терпела - отвратительным мероприятием был и процесс натягивания, и вечно сморщивающийся трикотаж, именно на коленках. Я искренне не понимала - зачем, ведь я же дома, дома ведь можно ходить просто в платье, мне ведь нужно практиковаться, но мать была непреклонна. Зря - прошло уже много лет, но я до сих пор считаю трикотажные колготы с рисунком поистине пыточным атрибутом (хотя я пыталась бороться, снимая их и надевая на голову, это помогало, хоть и ненадолго, в них появлялся смысл, невыносимо примитивный - мама честно пыталась найти у папы любовницу, видя в этом намёк, она отвлекалась - и я получала некоторую долю свободы).

В чём-то мне казалось издёвкой её поведение - но другого варианта проживания у меня и не было. Я не помнила точной дороги к дому бабушки (другой бабушки - Галины - или дедушек - Олега, Бориса, Юрия или Сергея - тоже, тем более, к прародственникам - Лидии, Григорию или Нине), да никто бы меня и не выпустил из дому. Я продолжала быть паинькой - и следила за стремительным развитием их семейной жизни, основанной на азарте и разочаровании друг в друге.
Мать не могла взять в ум, что живёт в провинции. Провинция - край патриархата, в ней о много нужно молчать - и во многом надлежит лукавить. Родители торговали на рынке, очень часто выезжали за пределы региона, летали в другие страны и возвращались обратно, привозя товар на продажу. Матери казалось, что она имеет право чуть ли не кричать о том, что они всё заработали сами - а в провинции так нельзя. "Всё подарили родители мужа, что бы я без них делала, прозябала бы одна, как сыч", - эту фразу матери надлежало вызубрить, как мантру. Но в 20 лет (да и сейчас) ей казалось всё это идиотизмом. "Зачем врать, ведь мы же работаем сами!" - этим начинался и заканчивался почти каждый скандал. Молчат в провинции не о бытовых скандалах и драках. Молчат обо всём, что не соответствует гендерному и семейному статусу.
О том, что в провинции жёны не работают, о том, что, в крайнем случае, это муж подарил магазин исключительно чтобы было, где от него отдохнуть, о том, что жене надлежит быть дома и печь пирожки, потому как иначе это родители плохо воспитали сына, - обо всём этом мать не думала. О том, что она банально позорит отца. О том, что через 15-20 минут (а не часов) об их скандале знало полгорода. О том, что за стеклянными лицами людей сквозило вежливое как минимум недоумение - "а что же это за жена, раз молчать не умеет?"
Отец становился посмешищем - и у него, ровно так же, как и у меня впоследствии, кончались друзья. Разумеется, кому хочется общаться с таким, у жены которого язык - как помело (одно дело - говорить о своей семье, подумав, другое - выливать на хорошо знакомых людей о своей семье что-то, не обдумав)? Я старалась не замечать перемен. Мы стали реже ходить к друзьям семьи, меня даже стали отпускать к бабушкам, дабы был незаметен контраст. Родители продолжали работать "сами". Я начинала бояться.

В тот период времени мне действительно было сложно балансировать на грани между "хорошей дочерью" и "неглупой тёткой". Я пыталась, но, в силу возраста, получалось до смешного обидно и нелепо: у меня открывалась аллергия на продукты, которые ещё вчера были вполне съедобными для меня же (вместо истерики), я уходила к себе и сидела там до последнего вместо того, чтобы общаться с семьёй, хотя мне не хватало общения (вместо того, чтобы попытаться как-то соразмерно возрасту прояснить - как мы будем дальше жить), я закрывалась всё больше - вместо того чтобы хотя бы просто плакать. В детстве я плакала очень редко: примерно как проститутки, привыкшие к своей работе, не реагируют на отсутствие любви (в их профессии она не предусмотрена как явление), в моём детстве были не предусмотрены слёзы, максимум - истерики, уже жуткие, из одних всхлипов, но не просто нормальные детские слёзы, всем казалось это абсолютно нормальным, ведь, повторюсь, всем было чем заняться, проститутки обычно говорят - "а мне было не важно количество клиентов в день, мне нужны были деньги, срочно, отдать нужно было через два дня, пришлось согласиться, потом было мерзко, но это было уже постфактум", у меня так же было со слезами - обиду я зажёвывала, снова превращаясь в паиньку, я правда боялась остаться без ужина и, разумеется, для меня было важным не остаться в итоге на улице (как папа, это была - распространённая угроза того периода, две - без ужина и на улице, звучали они убедительно).

В конечном итоге, мать доигралась. Видимо, ляпнула что-то совсем не то совсем не тому. Нашу квартиру ограбили. Мне хотелось объяснить, что забрали как раз то, что якобы заработали сами, а вообще-то подарили родители мужа, что никто не поверит никогда в то, что заработали, что надо было не врать про то, что заработали, а говорить честно - "подарили на свадьбу", потому как честно - именно это, и неважно, как дела обстоят на самом деле, и надо было хвастаться всем подряд тем, какой хороший муж и как он умеет заботиться, потому что "такова жизнь" и "так устроен этот мир", неважно, неважно - какая там правда, ведь правда - это именно эта правда, иначе - иначе всё всегда будут разворовывать. Но кто бы меня послушал, трёхсполовинойлетнюю девочку. Да никто - хотя детей именно этому учат, "у меня самые лучшие мама с папой, я их очень люблю", кристально ясные глаза, идеально выверенная улыбка, это умеет любой ребёнок. Неважно - что там с мамой и папой на самом деле, надо - значит, надо, надо идти и тренироваться перед зеркалом, пока не получится честно (т.е. пока "люблю" не будет аж гротескным, ребёнок же, у детей всё - гротескное).
Мать была не на шутку расстроена, а, значит, обуреваема желанием всем всё доказать. Моё желание объяснить ей её очевидную неправоту превратилось в аллергию, и у матери появился повод начать хотеть купить квартиру (по её разумению повинна была печь, которую перестали топить дровами (в силу их отсутствия) и начали топить углём (аллергию на угольную пыль она и объявила корнем проблемы)). Я старалась, как могла - покрывшись аж аллергической коркой на локтевых сгибах (для верности, у меня всё в полном порядке с соматикой, я же девушка), я поочерёдно хотела то нафталановую мазь и бинт, то переехать. Щеголяя свежевызубренным лицом (замученного от всего и всем ребёнка), я искренне верила в скорый переезд, периодически проявляя абсолютно благожелательную ясность взгляда (как на православных иконах).

Эффект был налицо: мать третировала отца, подталкивая его к поиску и денег, и квартиры. Отец, стремительно тая в своём желании быть интересным и подающим надежды молодым специалистом (и музыкантом, т.е. пианистом с дипломом), пытался сдерживаться - и разыскал квартиру. Деньги? Деньги зарабатывались с переменным успехом - в то время в РФ всё было весьма уклончивым и шатким, но зато давало ощущение динамики, эдакого постоянного неслучившегося взрыва. Ведение поисков отнимало много времени, но в том был и существенный минус - родителям приходилось общаться, в основном, на работе и на рабочие темы, они начали ссориться хуже конкурентов, чем ввергали меня уже во всё более привычный ступор.
Я спасалась привычными средствами - обилием мелкоразмерных игрушек, которые нужно было сортировать, мультфильмами, сказками и общением с родственниками. Я проводила львиную долю времени наедине с собой и готовилась к поступлению в школу. Мне, в отличие от матери, ничего никому не хотелось доказывать, но, по её поведению, я замечала, что актриса из меня - никудышная, и ей очень хочется мне многократно высказать все возможные претензии. Более простым решением мне казался поход в школу, во "взрослую жизнь", где меня саму "быстро пообломают", всё мне "докажут" и я быстро окажусь "лузером". К походу я была более чем готова - равно как и к статусу лузера, он бы ничего не изменил (я планировала пойти в школу раньше других учеников, соответственно, мне предстояло размещение за первой партой, а это - даже хуже, чем "камчатка", я была и так морально подготовлена к этому рискованному повороту - из "самой лучшей девочки" мне предстояло стать "зубрилой" и "выскочкой" на десять лет, я зубрила эту роль затюканной девочки, смотрящей себе под ноги ежедневно, проводя за подготовкой ответов по два-три часа, мне должно было выглядеть всегда немного сонной, но донельзя прилежной - иначе вся роль получалась какой-то расхлябанной, недоделанной).

Мне, как ни странно, казалось очень важным мамино одобрение. Я понимала, что его не получу, но, в конечном тоге, интересным был сам процесс. Я пыталась найти хоть какой-то ключик если не к е сердцу, то хотя бы к мозгам: я перебирала варианты - начиная от "в лучшую подружку" (она приводила домой подругу, чем ввергала меня в ступор), заканчивая в "молчаливый фикус" (она правда начала увлекаться цветоводством, на этом я и прекратила попытки; мы жили, скорее, как две сестры, ссорящиеся из-за внимания отца, которого, получается, не было, просто у сестры был бойфренд, это совершенно не расстраивало меня, но очень злило её; я понимала, что её собственный папа умер очень рано, ей не было и 10 лет, если мне не изменяет память, и ей бы хотелось восполнить эту потерю, просто живя с мужем, который бы заменил ей папу (мне казался странным её выбор, столь молодой супруг - да как же он может быть папой столь взрослой леди, нелогично, я бы поняла, если бы ему было лет 40-45, и это бы был его третий брак, после воспитания уже двух-трёх детей, просто, чтобы отдохнуть, женился, тогда понятно, и это я понимала и в трёхлетнем возрасте - на улицах к матери благосклонно относились люди именно такого типажа и возраста, а отнюдь не сверстники отца, сверстники - нет, не хамили, но были отрешёнными, без какой-то заинтересованности, будто раз замуж вышла, значит, всё, вообще сквозь смотреть нужно, я это замечала - и, будь я старше, мне бы было обидно, так же, как и ей самой), а не нянчась с ребёнком, будучи, в душе, ребёнком же; тем более, она росла с сёстрами, в отличие от отца, единственного ребёнка в семье, и привыкла к конкуренции, а я - нет, я не люблю даже соревнования, только в личном зачёте если, и то - для себя, в этом я, скорее, в отца, так уж, либо под настроение, либо "для галочки", потому что "так положено").

К четырём годам я уже стала более сдержанной и на суждения - я научилась и сама молчать практически обо всём, что происходит дома, и меньше привлекать к себе внимания.

Параллельно с тем, мы занимались с матерью мамы - Розой. В отличие от дочери, бабуля была хоть и дико педантичной, но абсолютно трезво понимающей жизнь. Лена, Лариса и Света хоть и не заменили ей рано ушедшего мужа, Виктора, но примирили с действительностью. Воспитав их в одиночку, она не потеряла практически ни толики и в профессиональном развитии, став заслуженным учителем РФ. Я считала её куда более чем достойным репетитором - и прилежно выполняла абсолютно все выдаваемые мне задания, добавляя ещё и заучивание стихов наизусть от себя лично. Я полагала, что этого будет достаточно для поступления в школу - и была права.