Воспоминания
Тоня лежала на кровати, бездумно глядя в потолок. Вокруг царила полная тишина, но внутри неё всё кипело. Мысли сменяли друг друга так быстро, словно кто-то постоянно нажимал кнопку перемотки: кошмар, звонок, голос оператора.
Они теснились, будто старались вытеснить саму реальность.
Она прикрыла глаза, но это не принесло облегчения. Словно её разум застрял на бесконечной карусели: прошлое, сегодняшний день, страх перед завтрашним. Всё смешалось.
Тоня перевернулась на бок, затем снова легла на спину. Бесконечные часы бессонницы превращались в пытку. И в какой-то момент, сама того не заметив, провалилась в сон.
Когда она проснулась, за окном стоял день. Солнечные лучи пробивались сквозь жалюзи, освещая пол комнаты. Тоня резко села, чувствуя, как сердце заколотилось. Она посмотрела на часы — 13:47.
— Чёрт, — вырвалось у неё, когда она поняла, что уже несколько часов как должна была быть на работе.
Она бросилась к телефону, но тут же остановилась. Облокотилась на стол, закрыла глаза и глубоко выдохнула. Это была не первая её мысль за день, но, возможно, самая ясная: «Я не справлюсь, если буду сегодня думать о работе.»
Она набрала номер начальницы и медленно поднесла трубку к уху в ожидании взбучки.
— Тоня? — голос с той стороны был строгим, но без привычного раздражения. — Тебя сегодня нет на месте. Никто тебя не видел, ты даже не предупредила.
— Извините, я... — Тоня глубоко вдохнула. — Плохо себя чувствую. Возьму выходной.
— Ты? Выходной? — удивление в голосе было почти осязаемым. — Слушай, если даже ты решила взять день для себя, значит, что-то серьёзное. Ладно, отдыхай, но будь на связи.
Начальница была права: пропустить работу для неё было чем-то невозможным. Она всегда была той самой надёжной, ответственной Антониной, на которую все могли положиться. Но эта ответственность не появилась сама собой — её растили такой, закладывали в неё, как цемент в фундамент дома, без права на изъяны.
Отец всегда говорил, что женщине в доме нет места, если она не работает наравне с мужчиной. «Если женщина и будет в доме, то хотя бы для работы. Иначе какой от неё толк?» — эти слова звучали в её голове с детства. И не важно, сколько ей было лет, — обязанности распределялись так, будто она была взрослой.
Мать Тони всегда показывала пример, какой должна быть женщина. Она не только держала дом в чистоте, готовила, воспитывала дочь, но и работала полный рабочий день. Вечерами, когда Тоня засыпала, она слышала, как мать скрипит стиральной доской, моет полы или гладит одежду. Мать никогда не жаловалась, но всегда подчёркивала: «Отец знает, как правильно. Слушай его, он наша опора.»
А отец... Он не воспитывал, он командовал. Никаких слов утешения, только указания. Если ты справляешься — молчание, как знак одобрения. Если нет — ждёшь наказания. Тоня вспомнила, как однажды летом, когда ей было десять лет, она задержалась у реки с друзьями. День был жаркий, и все прыгали с моста в воду, смеялись, плескались. Она знала, что отец вернётся с работы в семь, и нужно успеть приготовить ужин, но позволила себе забыться.
Когда она вернулась домой, на крыльце стоял отец. Его фигура казалась тёмной на фоне светлого неба. Руки были скрещены на груди, а взгляд — холодный и тяжёлый, как камень.
— Ты даже не думала, что нужно ужин приготовить? — его голос был низким, ровным, но от этого ещё страшнее.
Она опустила глаза и прошла в дом. Отец следовал за ней, как тень.
— Если ты не можешь выполнять свои обязанности, значит, я научу тебя, — сказал он, закрывая за собой дверь.
Её наказания всегда были строгими, в этот раз он придумал что-то новое. Отец заставил её опустить руки в таз с ледяной водой и держать их там, пока они не онемеют. После этого он указал ей на тряпку и велел вымыть полы во всём доме, пока руки дрожали от холода.
— Наказание должно запоминаться, — сказал он, присаживаясь за стол, чтобы наблюдать за ней.
Тоня помнила, как слёзы застилали ей глаза, как пальцы отказывались выжимать тряпку. Она тихо всхлипывала, но старалась не плакать громко — отец этого не выносил. Она знала: если будет жаловаться, наказание станет жёстче.
В тот вечер, лёжа в постели, она смотрела на свои покрасневшие и дрожащие руки. Она чувствовала себя ужасно. Но не от боли в пальцах, а от осознания, что её ценность в семье измерялась только тем, насколько хорошо она справляется с работой.
Тоня машинально провела рукой по лицу, возвращаясь в настоящее. Эти воспоминания всегда всплывали в такие моменты. Она снова почувствовала ту самую давящую тяжесть: даже сейчас, взрослой женщиной, ей казалось, что её ценность измеряется только в том, насколько она полезна.
«Но сегодня... сегодня я не могу быть такой. Просто не могу.»
На кухне, собирая продукты для обеда, она не могла выкинуть из головы завтрашний поход к психологу. Её ожидало что-то, от чего хотелось спрятаться, сбежать, сделать вид, что звонка никогда не было.
«Как я могу это рассказать? Просто взять и сказать это незнакомому человеку? Как я произнесу вслух то, что пыталась забыть столько лет?»
Она поставила сковороду на плиту, включила газ. Руки привычно тянулись к ножу, к овощам, но мысли уносили её всё дальше.
«Я не готова... это значит, снова чувствовать себя той девочкой. Я не хочу быть ей. Я — взрослая, сильная, я Тоня, а не сломанная девчонка, которая не могла защитить себя. Но... как я могу быть сильной, если всё ещё вижу его лицо?»
Её рука слегка задрожала, когда она подняла нож. Она сжимала рукоятку сильнее, чем нужно, словно хотела унять эту дрожь.
И вдруг лезвие соскользнуло. Она вздрогнула, когда нож выпал из руки, задел ладонь и со стуком упал на пол. Резкая боль врезалась в сознание, отрезав её от мыслей. Тоня инстинктивно зажала рану. Тонкая струйка крови потекла по ладони.
— Чёрт, — прошептала она, потянувшись за полотенцем.
Она прижала ткань к порезу и опустилась на пол. Нож лежал рядом, как молчаливый свидетель её рассеянности.
«Если я так реагирую просто на мысли, что будет завтра? Сломаюсь ли я? Смогу ли я... вообще это пережить?»
Она сидела, глядя на кровь, просачивающуюся сквозь полотенце. Это была маленькая рана, незначительная. Но именно она вывела её из собственных мыслей.
«Я должна справиться. Просто пойти туда, открыть дверь, сесть в кресло и заговорить. Это всего один час. Один час, чтобы хотя бы попытаться...»
С этими мыслями Тоня поднялась. Рука слегка ныла, но это напоминание о её уязвимости подталкивало вперёд. Она перевязала рану, собрала остатки сил и вернулась к готовке, уже сосредоточившись только на настоящем моменте.
Нужно порезать, смешать, приправить. Всё это немного успокаивало. Нож теперь лежал на доске, как инструмент, а не как угроза.
На сковороде шипели овощи, впитывая в себя аромат специй. Морковь, перец, кабачок — всё нарезано аккуратными кусочками, как она привыкла. Вслед за ними добавились кубики куриного филе. Тоня взяла деревянную ложку, чтобы аккуратно перемешать всё это, и на мгновение замерла.
Запах, который начал подниматься от сковороды, мгновенно перенёс её в интернат. Тушёные овощи с курицей. Она даже улыбнулась, вспоминая, как другие дети морщились, едва увидев это блюдо.
«Снова эта гадость!» — кричали они, пихая друг другу тарелки. Но для Тони это блюдо стало чем-то особенным.
Она вспомнила, как однажды, в выходной день, прокралась на кухню. Повара расходились по своим делам, и там осталась только старшая повариха — строгая женщина с короткими кудряшками, пахнущая луком и жареным маслом.
— Ты чего тут крутишься? — спросила она, бросив на Тоню колючий взгляд.
— Хочу узнать, как вы готовите это, — тихо ответила Тоня, показывая на подготовленные ингредиенты.
Повариха подняла бровь, удивлённо хмыкнула и махнула рукой:
— Ладно, смотри. Только не мешайся.
Тоня впитывала каждое её движение: как обжарить курицу так, чтобы она осталась сочной, как правильно добавить овощи, чтобы они не превратились в кашу. Щепотка соли, немного сахара, ложка томатной пасты — всё это она записывала у себя в голове, как драгоценный рецепт.
С тех пор тушёные овощи с курицей стали её личным секретом. Она готовила это, когда хотела почувствовать тепло, как будто интернатская кухня вдруг становилась её домом.
И вот теперь, спустя года, Тоня снова стояла у плиты, слушая, как шипит масло, и вдыхая запах, который возвращал её туда, в прошлое.
Почему именно это блюдо? Почему сегодня? Может, она интуитивно искала что-то знакомое и приятное.
Она добавила немного специй, по своему вкусу капнула соевый соус и накрыла сковороду крышкой. Пока овощи тушились, Тоня села за кухонный стол и провела пальцами по свежей повязке.
«Воспоминания... они, кажется, всегда возвращаются, даже через такие простые вещи, как еда. Наверное, это просто ещё один способ памяти удержать тебя там, где ты был.»
Тоня глубоко вздохнула, прислушиваясь к себе. Всё ещё было тяжело, но запах еды начал её успокаивать. Этот процесс — приготовление, ожидание, тепло от плиты — был чем-то простым, знакомым, почти медитативным.
Она сняла крышку, аккуратно перемешала содержимое сковороды. Овощи стали мягкими, курица пропиталась ароматами, а густая подлива покрыла всё тонким слоем. Она выключила газ, отложила ложку и выложила еду на тарелку.
Пробуя первый кусок, Тоня ощутила, как воспоминания накатывают снова: эти голубые стены с изображением животных, скрип стульев, голоса детей, которые всегда находили повод для крика. Но она улыбнулась.
«Это же я. Это то, что я пережила. Это часть меня.»
И вдруг в голове мелькнула мысль: «А что, если завтра я скажу это? Просто скажу: это часть меня. Всё, что было, и всё, что есть.»
Эта мысль испугала её, но одновременно дала слабую искру надежды.