Охота на лис

Ле­то тя­нулось доль­ше по­ложен­но­го — да­же здесь, сре­ди се­вер­ных елей, сре­ди крис­таль­ных озер, объ­ятых ту­маном, сре­ди ря­бины, в изо­билии сып­лю­щей­ся в рас­кры­тые ла­дони. Из ле­су при­носи­ли кор­зи­ны, пол­ностью на­битые алы­ми яго­дами, алы­ми, как груд­ка сне­гиря, как сол­нечный диск на рас­све­те, как кровь. Пе­реби­рая их мор­щи­нис­ты­ми паль­ца­ми, ста­рей­ши­ны шеп­та­ли свои мо­лит­вы и ог­ла­жива­ли ров­ную по­вер­хность кор­зин.

С пер­вы­ми лу­чами они под­ни­мались, под­сле­пова­то щу­рились, ло­вя свет сквозь хвой­ные вет­ви, и ка­чали го­лова­ми. Жа­ра не убы­вала. Сол­нце све­тило так же яр­ко и теп­ло, как и каж­дый пре­дыду­щий день.

Ле­то — это уро­жай, это зо­лотя­ща­яся рожь, это из­редка за­ез­жа­ющие куп­цы, это оби­лие ягод, это зе­лень не толь­ко на осы­па­ющих­ся ело­вых вет­ках и фа­миль­ном ор­на­мен­те на платье.
Зи­ма — это ме­тель, не поз­во­ля­ющая по­рой от­крыть две­ри зем­ля­нок, это пот­рескав­ша­яся баг­ро­вая ко­жа на мо­золис­тых ру­ках, это ос­тавша­яся в пог­ре­бе пос­ледняя кор­зи­на с едой.

Но то был при­выч­ный по­рядок ве­щей.

Каж­дый год при­рода уми­рала, что­бы вос­крес­нуть, и каж­дый год вос­кре­шала, что­бы уме­реть. Ког­да кто-то в де­рев­не не пе­режи­вал осо­бо жес­то­кие хо­лода, ста­рей­ши­ны вста­вали под­ле не­го кру­гом и пе­ли зим­нюю песнь, по­тому что это — за­кон жиз­ни, это ес­тес­твен­но, это нор­маль­но. Мать-зем­ля да­рова­ла всем жизнь, мать-при­рода впра­ве от­нять ее снеж­ны­ми хлопь­ями, при­жать гру­ди и при­нять об­ратно в се­бя — с пеп­лом от пог­ре­баль­но­го кос­тра.

Это ле­то бы­ло слиш­ком дол­гим.

В при­роде не бы­ва­ет дол­го­го зноя, это неп­ра­виль­но, это ло­ма­ет рав­но­весие. За каж­дым за­тянув­шимся ле­том сле­ду­ет са­мая жес­то­кая на па­мяти ста­рей­шин зи­ма.

Ря­бино­вые за­рос­ли по­тем­не­ли рань­ше, чем за­кон­чи­лось — нет, еще не за­кон­чи­лось — ле­то.

Оден по­цело­вал рез­ную фи­гур­ку мед­ве­дя и зап­ра­вил вновь под ру­баш­ку. Наг­ре­тое сол­нцем де­рево при­ят­но ка­салось гру­ди, и Оден чувс­тво­вал се­бя за­щищен­ным бо­лее, чем в лю­бых во­ин­ских одеж­дах. Он не при­носил жертв вот уже с де­сяток дней и на­де­ял­ся, что бо­ги все же сми­лос­ти­вят­ся над ним, ког­да по­лучат се­год­няшнюю. В кон­це кон­цов, он — стат­ный сын ша­мана и пле­мян­ник вож­дя, об­ра­ща­ющий­ся с ме­чом не ху­же сво­их дво­юрод­ных брать­ев, та­кой же стат­ный, вы­сокий и тон­кий, как то­поль, с та­кими же вы­белен­ны­ми дол­ги­ми зи­мами во­лоса­ми до ло­паток дли­ной — не пер­вый, кто за­быва­ет о бо­гах из-за ноч­ных сви­даний. В длин­ных пря­дях за­пута­лась па­ра по­левых трав; Оден под­нял бы­ло ру­ку, что­бы вы­нуть их, но за­тем пе­реду­мал.

Пус­кай ос­та­ют­ся.

Впе­реди уже по­каза­лась де­рев­ня.

Про­топ­танные тро­пин­ки при­води­ли ту­да же, от­ку­да он ус­коль­зал в по­луноч­ной мгле, и ка­залось, что ча­сы бодрство­вания вмес­то по­ложен­но­го сна то­го сто­ят, что он по­лон сил по­корять не­из­ве­дан­ные вер­ши­ны боль­ше, чем ког­да-ли­бо рань­ше, что воз­дух по­лон воз­можнос­тей и меч­та­ний, ко­торые вот-вот воп­ло­тят­ся.

И за­паха га­ри.

Оден рас­се­ян­но под­нял гла­за от тро­пы. Над ело­выми вер­хушка­ми, ок­ру­жав­ши­ми де­рев­ню, под­ни­мал­ся се­реб­ристый столп ды­ма.

Отец, мать, дядь­ка, братья, нас­тавни­ки и то­вари­щи, и имя, ко­торое нель­зя бы­ло на­зывать, имя то­го, чьи при­кос­но­вения еще го­рели на ко­же ря­дом с фи­гур­кой мед­ве­дя, имя то­го, кто ус­коль­знул до­мой, в де­рев­ню рань­ше са­мого Оде­на, что­бы не вы­зывать слу­хов. Все их име­на и ли­ца про­нес­лись пе­ред гла­зами Оде­на в мгно­вение ока, и он бро­сил­ся бе­жать, не об­ра­щая вни­мания ни на выс­ту­па­ющие из-под зем­ли кор­ни, ни на ва­ля­ющи­еся шиш­ки и оре­хи.
То был не по­жар: огонь, объ­яв­ший су­хие по­ленья, был кро­ток и под­чи­нял­ся ша­ману, ко­торый воз­де­вал ру­ки к не­бесам и на­певал се­бе под нос. Ста­рей­ши­ны вто­рили ему не­ров­ны­ми хрип­ло­ваты­ми го­лоса­ми. Под­хо­дя бли­же, Оден тро­нул за пле­чо од­но­го из дво­юрод­ных брать­ев и про­шеп­тал:

— Что все это зна­чит?

— Нь­орд по­ет лет­нюю песнь, — от­клик­нулся тот. Они ни­ког­да не на­зыва­ли ша­мана по-се­мей­но­му дядь­кой — лишь по име­ни, и вся­кий раз в том, как они его про­из­но­сили, зву­чало лишь ува­жение.

— Но лет­них пе­сен не бы­ва­ет, — нах­му­рил­ся Оден.

— Она лет­не-га­датель­ная и очень древ­няя. Нь­орд ска­зал, что дав­но вы­читал ее в ка­ких-то свит­ках, но ни ра­зу еще не при­менял... да­же во вре­мя вой­ны.

Сквозь вспо­лохи ог­ня Оден ло­вил взгляд от­ца и ви­дел в нем неч­то боль­шее, чем бес­по­кой­ство из-за за­тянув­ше­гося теп­ла и гря­дуще­го хо­лода, но расс­пра­шивать бра­та даль­ше не стал и об­ра­тил­ся во слух.

Один из вспо­лохов взмет­нулся вы­ше всех, за­шипел и рас­сы­пал­ся приз­ра­ками лись­их стай, па­хучей хво­ей, за­пахом мор­ской со­ли — Оден от­че­го-то уга­дал ее, хо­тя ни­ког­да не был на юге и не ви­дел во­ды боль­ше мес­тно­го озе­ра. Хо­тя и его по­рой мож­но бы­ло при­нять за бес­край­нее мо­ре.

Кос­тер по­тух не­ожи­дан­но, сам по се­бе, без вет­ра, без во­ды, без вме­шатель­ства Нь­ор­да, прос­то ис­чез, опал, как опа­да­ют в жа­ру на зем­лю бо­лез­ненные де­вуш­ки. Вмес­те с ним опус­тился на ко­лени Нь­орд. Опус­тился, за­чер­пнул мор­щи­нис­той ши­рокой ла­донью зо­лу и за­дум­чи­во взгля­нул на де­рев­ню, точ­но уви­дел ее толь­ко сей­час. У от­ца — сла­га­юще­го с се­бя ша­ман­ские одеж­ды, ос­тавля­юще­го сос­но­вый по­сох за по­рогом — Оден час­то наб­лю­дал этот взгляд, у ша­мана Нь­ор­да — ни­ког­да.

— Огонь и зем­ля пред­ска­зали, что веч­ное ус­по­ко­ение на­шему краю при­несет ли­сица, — на­конец, ска­зал Нь­орд, и сло­ва его эхом раз­неслись по де­рев­не.

По тра­ве по­полз ту­ман.