Деспайр

- Всё, Алексей, на этом наш разговор и наше сотрудничество подходит к концу.
- Но вы не поняли...
- Поверьте, я все прекрасно понимаю, понимаю даже лучше вас. Вы хотите «искусство», чтобы была мудрость. Но «искусство», про которое говорите вы, не продается. Вам не ко мне.
На другом конце провода послышались гудки. Такие, уже родные для Алексея гудки. Снова он остался один, наедине со своими идеями, своими угасающими, точно свеча, амбициями.
Алексей положил трубку и сев на старенький стул, обмотанный в некоторых местах скотчем, устремил свой острый взгляд художника в окно, на хмурый город Деспайр. За мутным стеклом шла ленивая жизнь городских жителей, которые пытались бороться с моросящим дождем. В голове художника они были странными и даже глупыми букашками, но, тем не менее имеющими возможность влиять на судьбу Алексея. Как это могло быть? Однако Алексей никогда не считал себя более значимым, просто отчужденным, способным и со стороны наблюдать за всем, что происходило вокруг. Он чувствовал это с детства и всегда хотел показать это людям. Показать им чужие судьбы.
От размышлений художника оторвал телефонный звонок. Алексей неохотно снял трубку, будучи уверенным в том, что это в очередной раз звонил бывший одногруппник художественной школы, считающий Алексея своим другом и время от времени звонивший ему для того, чтобы поболтать о девушках и погоде.
- Алло.
- Алло, Алексей, ты бы видел эту даму! Просто обязан с ней познакомиться, я познакомлю тебя с ней, - произнес голос Юры. Алексей не ошибся.
-Юра, помилуй. Зачем мне это всё? За что?
- Никак не идет? Может, ты не то малюешь?
Алексей вздохнул.
- Слушай, я просто обязан отвести тебя в одно местечко. Там просто великолепная медовуха.
Не дав художнику опомниться, Юра продолжил.
- Я сейчас к тебе приеду.
И положил трубку.
Еще какое-то время Алексей стоял и крутил в руках провод телефона, то сжимая, то разжимая пружину. Он все думал, чтобы ответить Юре. Он не пил алкоголь, однако сейчас его состояние было подавленным. Возможно даже сегодня к нему наконец придет муза. Алексей стал одеваться.

- Благодарю, - Юра протянул купюру водителю такси.
Автомобиль сорвался с места, оставив двух людей у здания кабака. Маленький домик сильно выделялся на фоне коричневого металла, покрывающее многоэтажки, своей деревянностью. Деспайр неспроста называли «ржавым болтом Российской Империи».
Алексей поднял воротник пальто, больше по привычке, чем от холодной и мокрой погоды. Намокшие пряди черными хвостами закрывали глаза. А Юра был навеселе. Толстоватый парень пригладил зачесанные назад русые волосы.
- Вот мы на месте. Здесь я всегда получаю и вдохновение, и удовольствие, и иногда по лицу. Но это редко, разве что пару раз в месяц.
Юра хохотнул и направился к двери. Алексей последовал за ним.
Кабак встретил прибывших дымом дешевых сигарет. Этот дым, словно густой туман, окутал помещение, а тусклый свет свечей добавил загадочности. Людей почти не было видно.
- Эй, Плюшин!
Юра обернулся, пытаясь узнать говорившего. И у него это, судя по всему получилось. Его лицо расплылось в улыбке.
- Извини меня, я ненадолго.
С этими словами Юра исчез в тумане. А Алексей остался стоять, разглядывая расплывающиеся силуэты. Мокрый и растрепанный. Что он тут забыл? Он никогда раньше не был в таких местах. Алексей хотел было уже уйти, но усталость переросшая в желание послать все к черту, заставила его остаться.
Однако Юры долго не было. Плюшин словно испарился. Его сожрал этот едкий дым. Не успел бедный парень и крикнуть. Все произошло в тишине. Тишина? Все звуки вдруг пропали, как будто Алексей оказался в полном вакууме. Словно рядом и не было никого. Только бесконечная пустота, наводящая жутковатую тревогу на художника. Он сделал осторожный шаг.
- У тебя есть мечта? - из-за спины раздался грубый голос.
Алексей обернулся. Перед ним в старом, драном кресле сидел крупный мужчина пожилого возраста, с густой и такой же серой бородой, как дым, окружавший все вокруг. Глаза говорившего были закрыты.
- А у кого же ее нет?
- У тех, кто сбился с пути. У тех, кому свет не мил. Плохо, очень плохо.
- Да ничего не поделаешь.
- Всякий слабый человек так скажет. Такой человек не верен своей мечте, не следует своей цели. А ты?
- Что я?
- Ты верен? Твои старания не нужны никому кроме тебя.
Художник молчал.
- Готов ли ты и дальше марать полотна?
- Готов, - без раздумий ответил Алексей.
Мужчина выждал паузу, словно давая время на раздумья. Но это было лишнее, художник был уверен.
- Тогда мы можем заключить сделку. Если ты сможешь написать картину, которая будет идеальной, настоящий шедевр, то я дам тебе успех.
Мужчина подал руку. На мгновенье Алексею стало страшно.
- Если не сможешь, то все будет по-старому.
Был ли художник уверен в своих силах? Сможет ли он написать такую картину? Однако он знал, что никогда не простит себя, если упустит такую возможность. Ему очень не хотелось умереть в этом городе, точно таракану. Он пожал руку, которая тоже растворилась в воздухе. Потихоньку пелена начала спадать, и пьяные голоса снова заполнили помещение.

Алексей стоял перед холстом в нерешительности. Идей было много, одна лучше другой. А какую выбрать? Но, если подумать, и эта уже осточертела, и та тоже была, а эта вообще не так важна что тогда писать? Белый холст, купленный на деньги с проданной шляпы, как будто сам уже не мог терпеть страх художника.
Отбросив кисть, Алексей взял карандаш, принялся искать бесплатные газеты и брошюры - единственная оставшаяся бумага. Найдя небольшую стопку под кастрюлей, он отобрал листы, что расположились посередине и были не такими грязными. Осталось только стряхнуть крошки и приступить к работе, что Алексей и сделал.
Идей, действительно, было много. Перед художником была полная свобода. Рука быстро забегала по бумаге, оставляя плавные линии, растущие образы, Толпы людей заполняли его рисунок, такие разные, но одинаковые люди. Словно муравьи. Да, определенно он хотел изобразить людей. Всех сразу. Всё общество с его пороками. Это был цирк уродов, каждую трещинку души он вычертил кривой линией, каждый недостаток характера был виден на безобразных лицах. Череп. Все эти люди встали, образовывая толпой темный череп, демонстрируя мертвую душу каждого стоящего.
Художник отложил в сторону карандаш и вытянул руки с листком подальше от лица, чтобы издали посмотреть на рисунок. Набросок определено был хорош и заставлял задуматься. Алексей встал и понес его к холсту. Одна взял в руку кисть, он снова задумался. Ведь искусство должно и радовать глаз. А чему будет радоваться зритель, смотря на недостатки людей? Нужно написать что-то другое.
Алексей снова отложил кисть и принялся за новый набросок, яростно водя карандашом по газетной бумаге. На этот раз под грифелем его карандаша появилась девушка в тоненьком платьице и с венком одуванчиков в руках. Вскоре рядом с ней начали кружить спокойный хоровод подруги, то и дело дотрагиваясь белыми ручками до высоких полевых цветов. Одна из девушек спряталась в высокой траве, словно отрекаясь от всеобщего веселья. Весь рисунок вызывал в душе художника теплое чувство чего-то родного, схожего схожее с чувством после прочтения стихов русских поэтов о поле, селе, весне.
Глядя на этот рисунок, Алексей решил на мгновенье, что это и есть шедевр. Однако уже через пару минут его снова начали терзать сомнения.
Эти сомнения не оставили его в покое и после третьего наброска. В конце концов он решил остановиться на этом и лечь спать, так как была глубокая ночь.

Ночь была невыносимой. Бесконечный поток мыслей не давал покоя, а душное помещение превратилось в баню. Одежда быстро впитала пот и прилипла к телу. Алексей был вынужден всю ночь до рассвета пролежать в мокром тряпье, словно курица в вакуумной упаковке, с тяжелой головой. И, как только в комнате начало светлеть, Алексей встал, переоделся и вышел на свежий воздух, прихватив с собой пальто.
Улица только начала просыпаться. Несколько человек то и дело появлялись на пути, спеша на работу или в магазин за продуктами по акции. Забавно было наблюдать, как важные люди боязливо отпрыгивают от луж, тряся блестящими ботинками, как кошки, намочившие лапы. Смешно было и от мысли, что эти люди, прыгающие между луж, скоро будут знать его имя, продолжая заниматься своей повседневной ерундой.
Алексей остановился, чтобы убрать налипшую на подошву башмаков грязь с листьями.
- Эй юноша!
Алексей поднял голову. Перед ним стояла старушка в аристократическом, черном платье. Старая графиня.
- Да?
- Не найдется ли у вас время для прогулки? А то все спешат да спешат. А куда спешат?
Странное предложение, однако Алексей не спешил. Он даже никуда конкретно не шел. Поэтому он не видел смысла отказываться.
- Да, конечно.
- Вот и отлично! Знаете, очень трудно сейчас найти человека, с которым можно просто пройтись и поболтать на разные темы. Город в завод превратили, и теперь все бегают туда-сюда, словно с ума посходили. Куда так торопиться?
- Если честно, я тоже этого не понимаю. Для меня это явление похоже на водоворот, который находится в постоянном движении. Если наступил на него - поддался течению. И чем дольше в нем находишься, тем сильнее, глубже засасывает. Отнимает возможность самому выбирать себе путь.
- С одной сторону верно. Но с другой - не про то говорю. Еще Конфуций говорил, что не надо противостоять людям. Нужно поддаваться течению, чтобы владеть им.
Дама повернулась к Алексею и посмотрела в глаза.
- Но я не про то. Я говорила, что они сильно торопятся и не замечают, как жизнь проходит мимо их.
- Вот оно как.
- Именно. Нельзя спешить, а также зацикливаться на чем-то. Это по-моему мнению два самых главных правила саморазвития.
- А что тогда делать, если ты уже развит?
Лицо женщины приняло удивленное выражение.
- Такого не бывает.
- Почему же?
- Невозможно знать и уметь все.
Художник продолжал спорить.
- Отчего нельзя? Всему ведь есть предел.
Дама еле заметно вздохнула и устремила взгляд наверх. Небо, как всегда, было затянуто серо-желтыми облаками.
- Знаете, - произнесла она, - меня всегда удивляло одно явление. Вот вселенная. Она бесконечна, но как что-то может не иметь конца? А если конец у вселенной есть, то что находится за ним, ведь не бывает такого, чтобы за чем-то ничего не было.
Дама сделала паузу. Алексей посмотрел на небо, и его лицо стало хмурым.
- И со знаниями то же самое.
- Ладно, тут вы меня убедили. Однако мне больше интересна другая ваша мысль. Вы говорили, что нельзя зацикливаться. Но разве в этом смысл учения? Чтобы быть лучшим в этом деле, ты должен заниматься этим делом.
Дама удивилась, ее лицо приняло задумчивое выражение.
- Ладно, прошу меня извинить, дела не потерпят, шедевр сам себя не напишет.
С этими словами Алексей поклонился и удалился, оставив даму наедине со своими мыслями.

Комнату заполнил сумрак. Темное лицо художника было напряженным.
- Ну вот ведь оно, перед глазами. Почему я его не вижу?
Алексей уже несколько раз повторял эти слова себе под нос, перебирая газетные листы с различными рисунками. Все никак не мог найти лучший. Он определенно был. Был...

Сон прервал звонок в дверь. Алексей поднял голову со стола, покрытого бумагой, пытавшись вспомнить вчерашний день. Осознав, что в дверь звонят, он поспешил открыть.
На пороге стоял Юра, держа в руках нечто, завернутое в ткань.
- Алексей, давно не виделись!
- Это было позавчера, - слабо улыбнулся тот.
- Да? Не может быть.
Юра вошел в квартиру, потоптался немного на смете, снимая пальто.
-Сегодня необычайно холодно, еще немного - и мои усы превратились бы в сосульки и отвалились, несмотря на то, что я не ношу усов. Хе, хе. Я, кстати, не с пустыми руками.
Юра развернул ткань. Под ней оказались несколько холстов.
- Мне кажется, что тебе это нужно.
- Юра, ты представить себе не можешь, как я тебе сегодня рад.
Художник чуть не набросился на толстяка с объятиями. Однако Юра его быстро остановил.- Я знал, что тебе понравится. Толстяк растянулся в улыбке.
- Уже обед, может, чаю?
- Как обед? - Юра с ужасом достал из кармана часы. - Извини, дружище, меня ждет одна дама. Я вас как-нибудь познакомлю.
Юра суетливо накинул на себя пальто и скрылся в дверях, произнеся «чао».
Оставшись один, Алексей осмотрел холсты. Их было пять штук. Белые, чистые. Теперь он мог творить, не боясь потратить последний холст.
Он взял кисть и принялся осторожно водить ею. Движения руки были легкими, как дуновение теплого, летнего ветерка. Почти неощутимым. Линии аккуратно ложились, образуя деревья, дома, лица людей. Это будет та самая картина, набросок которой был самым первым.
Стало темно. День прошел молниеносно. Но он был продуктивным. Работа над шедевром действительно началась. С этими мыслями Алексей лег на диван.
Уже час художник неотрывно смотрел на череп из людей. На этот муравейник. Картина казалась ему слишком депрессивной, и это ему не нравилось.

-Но выполнена она великолепно, - заступился Юра.
-Нет. Проработка сделана коряво.
-Это понятно, но все до идеала довести невозможно.
-Возможно. Но я вижу другую проблему, которую я не могу решить уже несколько дней. Картина слишком мрачна.
Юра пригляделся.
-Действительно, нечто похожее на мрачность есть. Но таков жанр.
-У жизни нет жанра.
Толстяк посмотрел на Алексея. Тот был подавлен.
- Ни один набросок не передал этого.
- Тогда пиши без наброска.
Совет Юры раздался в голове звоном.
- Нельзя написать полностью идеальную картину. А та сделка, про которую ты говорил - пьяный бред. Ты напился.
Алексей молчал. Юра вздохнул и вышел, закрыв за собой дверь маленькой квартиры. Художник остался снова один. Он закрыл глаза. Чего он хотел?
- Я знаю, Юра, - Алексей открыл глаза и подошел к чистому холсту. - Знаю, что это был только пьяный бред, - он взял холст и поставил его на мольберт, убирая прошлую картину. - Но мне просто нужно было в это поверить. Мне нужна была цель, - он начал водить кистью. - Я никогда не стремился стать знаменитым или что-то такое. Я просто хотел изобразить жизнь. Многогранную. Веселую и грустную, красивую и страшную. Это и был бы шедевр для меня. Это и есть моя мечта. Я был воспитан в благородной семье, где не разрешалось показывать эмоции. И я сбежал за солнцем, когда мне было шестнадцать. За чувствами. Приехав в этот город, но ожидания не оправдались и я застрял тут. А мечта никуда не делать.
Палитра стала похожей на блин. Она была в оранжевых оттенках. Но вдруг появилась голубая краска. Для чего? Она смешалась с белым. Алексей дал волю чувствами, позволив руке двигаться в унисон с ними. И получилось.
На полотне был ржавый Деспайр с его острыми вышками и старыми, чихающими дымом, заводами. По его улице ходили маленькие человечки. А один из них остановился, держа в руке чемодан, посмотрел на небо. А небо... Оно больше не было закрытым. Грязно-желтые облака расступились, пропуская солнце на небе. Голубом небе.
Алексей чувствовал страх от этих заводов, обыденность от спешивших куда-то человечков. А небо давало надежду.
Художник упал на колени, смотря снизу вверх на свое творение. Это было оно. Шедевр. Алексей чувствовал. Чувствовал все и сразу. Так сильно...
Сердце дрогнуло. Алексей выронил кисть из рук. Она упала, оставив на полу голубое пятно, а рядом разбилась слеза. Художник плакал от счастья.
Он умер от сердечного приступа, счастливым.