Глава 2. Очки-Сердечки
Луна не ждала его. Не вслух.
Она просто вышла после смены, когда двери кинотеатра уже были заперты, а проектор молчал — как сердце после долгого крика, уставшее даже от эха. На афише — «Pierrot le Fou», синий плакат шелестел на ветру, словно сам хотел сорваться и сбежать.
Ночь была пустая. Не тёмная, а ослеплённая. Нью-Йорк — тот самый, выжженный, где ни у кого нет лиц, только силуэты, телефоны, ритмы в ушах. Всё раздражало своей живостью. Люди были слишком громкими. Машины — слишком быстрыми. Свет — слишком резким.
Она шла по тротуару в сторону стоянки за кинотеатром — той, где всегда пахло плесенью и бензином. Просто так. Без цели. Без надежды. И всё же с каким-то глухим ощущением, что что-то её там ждёт.
Pontiac стоял у стены. Как будто и не уезжал вовсе. Белый, с матовым отблеском, как старое фото, забытое на солнце. Застывший. Но с каплями конденсата на лобовом стекле — значит, тёплый.
Реми был внутри. Свет в салоне не горел, но Луна сразу почувствовала — он смотрит. Не жестом. Не звуком. Просто вниманием, которое невозможно не заметить.
Она подошла к машине. Остановилась с открытым вопросом в жесте, без слов. Реми не открыл дверь. Не махнул рукой, не окликнул. Просто наклонился к пассажирской стороне, слегка приоткрыл окно — и тишина стала чуть ближе.
— Садись, если не боишься потерять время, — сказал он. Голос был ленивым, но под ним — тепло. Как лампа под одеялом.
Луна не ответила. Просто подошла ближе к машине и села. Как будто не было перерыва. Как будто эта ночь — не новая, а продолжение.
Они выехали молча. Машина двигалась мягко, как будто скользила по чужой плёнке. Город отступал. За окном остались только полосы дороги и глухое чувство, что куда бы они ни ехали — это уже не Нью-Йорк.
Реми положил руку на окно, пальцами тронул холодное стекло.
— Есть такие дороги, — сказал он, — где всё стирается. Где ты не человек, а просто… движение. Ты был, ты есть, ты будешь — но всё это не имеет значения. Только гул под ногами. И то, что впереди темнее, чем позади.
— Ты много таких знаешь? — спросила она.
— Я по ним живу, — ответил он, — А ты пока только на обочине. Но скоро — нет.
Она хотела ответить. Не словом — чем-то. Движением, взглядом. Но не смогла. В горле стоял сладкий воздух.
Они ехали по мосту — не по тому, с которого всё началось, а по какому-то другому. Менее известному. Лампы тут были старые, жёлтые, будто светили из прошлого. Дорога немного вибрировала под колёсами, и Pontiac казался живым — не машиной, а существом, у которого есть память, но нет плана.
Луна смотрела в окно. Стекло дрожало от воздуха, от скорости. За ним — трубы, строительные краны, грузовики вдалеке, будто миниатюры.
Нью-Йорк — не картинка, не пульс. Просто усталый организм, который всё ещё работает.
— Странно, — сказала она. — Всё это выглядит… как будто нарисовано плохо. Но искренне.
Реми усмехнулся.
— Ты только что описала большую часть моей жизни.
Она повернулась к нему. В темноте салона его лицо выглядело размазанным — как старое фото, которое намокло, но не расплылось до конца.
— Я думала, ты скажешь, что это про меня.
— Я вообще мало чего говорю про тебя. Ты сама всё слышишь.
— Разве?
Он кивнул. Молчание.
— У тебя внутри всё гудит, как в трансформаторной будке. Но снаружи ты тише выключенного экрана. Люди редко умеют быть и тем, и другим.
Луна не знала, как на это ответить. Поэтому просто протянула руку к воздуху перед собой — не дотронуться, а проверить, тёплый ли он.
И он был. Не липкий. Не влажный. Просто… живой. Как будто между её кожей и этим моментом ничего больше не стояло.
Они проезжали перекрёсток. Светофор мигнул зелёным. Потом жёлтым. Потом снова зелёным. Как будто тоже не знал, в какую сторону их отпускать.
— У тебя когда-нибудь было ощущение, что ты не возвращаешься, а… скатываешься обратно? — спросила она.
— Постоянно, — ответил он.
— И ты что с этим делаешь?
— Перестаю называть это возвращением.
Они остановились у старой заброшенной закусочной. Не как в кино — с лампочками и вывесками. Здесь неон мигал в пустоту, как будто сигналил кому-то, кто уже давно не приезжает.
Асфальт под машиной был потрескавшимся, с тёмными пятнами, похожими на старые ожоги. Над ними висело ощущение полной оторванности — как будто это место не на карте, а в перерыве между моментами.
— Подожди, — сказал Реми. Он вышел из машины. Дверь хлопнула мягко. Исчез в темноте — на тридцать секунд, может, чуть больше.
Луна сидела в салоне, чувствуя, как Pontiac будто затаился вместе с ней.
Когда он вернулся, в руке что-то блестело.
— Нашёл в автомате, — сказал он. — Наверное, подкинул кто-то с чувством юмора.
Он протянул ей очки. В виде сердечек. Дешёвый пластик, ярко-красные дужки. Почти игрушка.
— Это шутка?
— Нет.
Он улыбнулся, посмотрел на неё — и вдруг стал почти серьёзным.
— Смотри, как я вижу мир. Только не обещаю, что он станет лучше.
Луна медленно надела очки. Мир мигнул. Теперь всё было в розовато-красных тонах — как будто реальность забыла, что она должна быть правдой.
— Ты часто смотришь на него вот так? — спросила она.
— Только когда знаю, что не выживу иначе.
Она хотела рассмеяться — но не смогла. Потому что в этот момент, в стекле закусочной, прямо перед ними, она увидела только своё отражение. Реми стоял рядом. Реми смотрел вперёд. Но в стекле — он исчез.
Ни силуэта. Ни блика. Ничего.
Луна замерла. Не показала это. Просто замерла.
Он не обернулся, не спросил, не прокомментировал. Как будто это — нормально.
Она снова посмотрела в стекло. Теперь и себя почти не видела. Розовый свет съедал всё.
— Иногда мне кажется, — сказал Реми, — что отражение — это не про то, кто ты. А про то, что ты готов увидеть.
Луна медленно сняла очки. Держала их на коленях, будто что-то хрупкое.
— И что, если ты ничего не видишь?
Он посмотрел на неё. На этот раз — прямо, — Тогда, может, это первый честный кадр.
✦⋆˚｡⋆☾⋆｡˚⋆✦
Они снова ехали. Очки лежали у Луны в руках — дужки чуть согнуты, пластик нагрелся от пальцев. Она не надевала их снова, но и не убирала. Они были слишком близко к чему-то, что ещё не решилось стать настоящим.
Город вокруг был всё ещё там, но как будто начал блекнуть — не исчезать, а терять вес. Фонари светили, машины проносились, вывески мигали, но всё это казалось сценографией, словно они едут внутри чего-то уже снятого. Mazzy Star больше не играла. Внутри машины было тихо. Но не пусто. Реми смотрел вперёд. Пальцы всё ещё лежали на руле — спокойно, точно, будто машина знала путь без него.
— Ты когда-нибудь чувствовала, что всё происходит, но не с тобой? — спросил он.
— Всегда.
— А что, если ты права?
Луна молчала.
Он продолжил:
— Мир — это сон. Не метафора, не поэтика. Просто… если ты не боишься проснуться — ты начинаешь видеть, что почти всё вокруг тебя — чужой монтаж. Решения, привычки, страхи — они не твои. Ты просто вписана, как статист.
И если однажды ты решаешь не играть — все называют это срывом.
— А ты?
— Я называю это жизнью.
Он улыбнулся — впервые не как загадка, а как человек, которому больно было молчать.
— Ты уже проснулась, — сказал он.
— Нет.
— Просто пока не открыла глаза.
Тишина.
— Я всё равно боюсь, — сказала она.
— Это значит, что ты почти рядом.
Она посмотрела на него. В темноте он был не чёткий, не сильный, не всезнающий. А усталый, настоящий. И в этом — была самая пугающая часть.
Потому что если он реален — значит, и всё это тоже.
✦⋆˚｡⋆☾⋆｡˚⋆✦
Pontiac стоял у выезда с пустой парковки. Они никуда не спешили. Просто сидели, пока ночь медленно догрызала город.
Внутри было тепло. Машина дышала, как будто знала: всё, что важно, сейчас — внутри.
Луна провела пальцами по краю сиденья. Нащупала что-то — шершавое, пластиковое. Кассета.
Без подписи. Без обложки. Стерта до голого пластика.
— Что это? — спросила она, уже вставляя в магнитолу.
Реми ничего не сказал. Просто смотрел вперёд. Она нажала «play».
В динамиках — шипение. Потом глухой голос. Не английский. Не язык — воспоминание. Мелодия, будто записанная под водой. Женский голос. Или мальчишеский? Песню не узнать, но от неё — защемило так, будто она о тебе.
— Это твоя? — спросила она.
Реми резко повернул голову. Не агрессивно — точно. Как человек, который впервые чувствует себя пойманным.
— Нет.
— Но…
— Это не твоя история.
Тон был не грубый. Не холодный. Просто закрытый. Как дверь, которую ты случайно открыла в доме, где живёт кто-то, кто никогда не просил гостей.
Луна вытащила кассету. Положила обратно. Сделала вид, что не заметила, как дрожат пальцы.
Внутри Pontiac’а снова стало тихо. Но тишина изменилась. Она уже не была общим укрытием.
Теперь это было его молчание. Отдельное.
Они остановились у заправки на окраине. Неон светился в лужах, как мятая фольга. Автомат с напитками булькал, и вдалеке кто-то ругался по телефону — как фон, не как жизнь.
Луна открыла дверцу. Реми не выключал мотор. Музыка не играла. Только гул двигателя, будто кто-то тихо жевал воздух.
— Возьми, — сказала она, протягивая очки.
Он посмотрел. Не взял.
— Оставь. Мир с ними веселее.
— А с тобой — нет?
— Со мной он честный.
Она медленно надела очки. Мир стал розовым. Размытым. Мягким. Как будто глаза больше не резало, но и видеть чётко — не получалось.
Реми не ждал ответа. Просто кивнул.
— Увидимся, Луна.
И уехал.
Машина исчезла быстро. Без драмы. Без следа. Остался только звук, который был тише, чем её собственное сердце.
Она стояла. Одна. В очках.
Заправка светилась, как цирк, но вокруг — никого. И Луна вдруг подумала: а если всё это и правда не город, а декорации? Парк аттракционов, где всё крутится, пока ты не сорвёшься с сиденья.
Она пошла по улице. Медленно. Не к дому. Не от него. Просто в ту сторону, где ещё был свет.
На углу — светофор. Зелёный. Он мигнул. Один раз.
Потом снова стал зелёным.