Часть 2: Первый контакт
Прошло два месяца с тех пор, как я начал следить за новеньким. Я хотел взять себя в руки и больше не заниматься подобным. Поскольку он живой человек, я не мог им обладать, не мог купить, не мог выпросить у родителей, и вряд ли мне подарили бы его на день рождения. В день, когда решил всё закончить, меня поставили с ним в пару на занятиях спортом: мы должны были помочь друг другу с растяжкой.
«Тебя зовут Кенни?» - спросил он у меня. Я много раз видел это лицо и слышал его голос, однако они впервые были обращены ко мне, впервые он назвал мое имя.
«Да, Кеннет», - сказал я уверенно. Тогда в моей голове были лишь мысли о том, чтобы не выглядеть глупо и сохранять лицо.
«Приятно познакомиться», - протянул он мне руку. Я без колебаний ответил тем же.
Мы начали с простых пружинистых упражнений: взявшись за плечи, нужно было нагибаться, увеличивая амплитуду движений. Руки Дилана лежали у меня на плечах, а его лицо было на расстоянии вытянутой руки... Его пальцы слегка сжимали мои мышцы, тепло ладоней проникало сквозь тонкую ткань футболки. Когда мы наклонялись синхронно, наши лбы почти соприкасались. Я чувствовал его дыхание, уловил легкий запах мыла и чего-то свежего, как дождь после грозы. Время будто замедлилось. Я старался смотреть куда угодно - на свои кроссовки, на паркет, на окно - только не в его светло-карие глаза, которые, я знал, наблюдали за моей реакцией. Каждое прикосновение, каждый синхронный наклон отзывался электрическим разрядом где-то глубоко внутри.
«Расслабься, Кеннет», - его голос прозвучал тихо, почти шепотом, прямо у моего уха. От этого я чуть не подпрыгнул. Он улыбнулся, и ямочки на щеках на мгновение приковали мой взгляд. Этот урок физкультуры стал одновременно самым долгим и самым коротким в моей жизни.
Счастливый, я летел домой: столько раз его коснулся, и это не выглядело странно! Казалось, крылья несли мои ноги; думая об этом, даже не понял, как добрался.
Но ночь обернулась кошмаром. Я проснулся посреди душного сна, весь в холодном поту. Сердце колотилось бешено. Неужели тахикардия? Голова гудела от обрывков снов - слишком ярких, слишком... постыдных. Мой пубертатный мозг подкинул мне грязные фантазии, о чём я бы даже не посмел подумать наяву.
Я лежал, ощущая, будто меня выбросило штормом на пустынный берег. Вина, страх, непонимание и жгучее желание смешались в один клубок, застрявший в горле. Меня тошнило от себя, от этого липкого удовольствия, предательски теплившегося где-то внизу живота вопреки всему стыду. Я вцепился в простыни, пытаясь стереть с тела призрак его прикосновений, но еще долго ощущал, каково это: кожа к коже
Наутро я слег с температурой: тело ломило, как после долгого боя, а в душе стоял мертвый штиль отчаяния. Подумать только, заболел, потому что обезумел по человеку. Хотя меня уже сложно было назвать нормальным. Мама время от времени заходила ко мне, меняла полотенце на лбу, давала жаропонижающее и спрашивала, как я себя чувствую. Я уже не был маленьким мальчиком, но чувствовал себя ребенком, который напакостил и захворал. Хоть я постирал постельное белье, мне казалось, мама поняла, что случилось. Когда она принесла лекарство, ее взгляд скользнул по свежезастеленной кровати, а потом надолго задержался на моем лице - не осуждающий, но... знающий. Губы ее сжались в тонкую ниточку, и в комнате повисло неловкое молчание, гуще тумана за окном. Очень маловероятно, что она списала это на внезапный приступ чистоплотности.
Мама очередной раз проверила температуру; ее холодные ладони пахли мылом и освежали. Тогда я казался себе таким жалким, виноватым, а еще и больным, что заплакал... «Мама...» - вырвалось у меня сквозь комок в горле и слезы. - «Мне... мне нравится один парень. Из класса». Она замерла на секунду, ее глаза широко раскрылись от неожиданности, но не от осуждения. Потом она мягко обняла меня, несмотря на жар. «Ох, Кенни... - вздохнула она. - Это... сложно. Но я всегда на твоей стороне, сынок. Всегда». Ее слова не сняли весь груз, но сделали его немного легче. Реакцию отца я и представить не мог, хотя нет, мог, и была она далеко не радужная. Страх перед его разочарованием, перед возможным скандалом, перед отправкой в ненавистное училище как «исправление» - все это снова навалилось.
Несмотря на это, под вечер на второй день моей болезни мне стало лучше: меня больше не лихорадило, не мучал беспокойный сон, и я спустился к ужину. Выйдя из комнаты, я сразу почувствовал запах маминого пирога с яблоками, который добавил немного сил.
Отец тоже был на кухне - читал маме вслух сегодняшние новости. При моем появлении он замолк, оценочно прошелся по мне взглядом и выдал: "Не сутулься."
Его слова, как ледяная вода, обрушились на меня. После ужина жар вернулся.