СИНТЕТИКА|18+

Мартина Бахмайер лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и думала, думала, думала... С фотографии на прикроватной тумбочке на неё задумчиво смотрел Йохан. Казалось, он хотел сказать что-то очень важное, но слова так и застыли на губах, не в силах пробиться наружу сквозь фоторамку. Они, подобно птицам, с размаху разбивающимся об оконное стекло, натыкались на невидимую преграду и повисали в воздухе. Мартина изо всех сил старалась напрячь слух, услышать, уловить то, что он мог бы передать ей с того света, но комнату наполняло лишь сдавленное чужое постанывание. Чёрная шёлковая простыня смялась, почти полностью соскользнув на пол, и теперь живот девушки неприятно терся о шершавую поверхность матраса. Сильная мужская рука схватила её за волосы, изо всех сил потянув их назад. Мартина недовольно зашипела и выругалась. Скорее бы этот недоумок кончил.

Когда липкое тело, удовлетворив свои желания, неловко перекатилось с неё и легло рядом, она брезгливо отодвинулась подальше, стараясь не смотреть на его уныло обмякший половой орган. Девушка встала с кровати, с отвращением ощущая на своей спине чужие следы, которые стоило бы смыть прямо сейчас, немедленно. Горький ком застрял в горле, но она не могла позволить себе разрыдаться. Проигнорировав вопросительный взгляд парня, лежащего на ее кровати, Мартина молча прошла через комнату и вошла в ванную. Мягкие горячие струи воды не подарили ожидаемого чувства облегчения и чистоты. Она во второй раз прошлась по телу мочалкой — тело должно быть отмытым до скрипа, до красноватых ссадин на распаренной коже, так, чтобы не осталось этого омерзительного чувства, словно внутри нее плещется целое озеро сточных вод. От такого чувства не избавишься, мучая себя рвотой или в очередной раз обливаясь антисептиком. Нет, это то, что врастает в тебя, вгрызается в твое нутро и остаётся там на всю жизнь, время от времени заставляя болезненно морщиться от неприятных воспоминаний. Мартина понимала это, знала, что сама позволила всему случиться, но ничего не могла с собой поделать. В конце концов, она же не могла изгнать себя из себя. Дверь в ванную комнату широко распахнулась и парень, нахально встав на пороге, довольно усмехнулся, проведя ладонью по смешному ежику светлых волос на голове.

— Можно к тебе?

— Нет, — Мартина продолжила тщательно намыливать испачканную спину.

Он воспринял это, как кокетливую хитрость, типично женскую уловку, когда отрицательный ответ подразумевает под собой сильное желание, и с готовностью отдёрнул шторку душевой кабинки.

— Я неясно тебе ответила? — она подняла на него тяжелый взгляд.

— Я думал, ты не против.

— Я против. Уходи.

— Что? — он ещё продолжал улыбаться, но улыбка эта была нерешительной и немного сконфуженной.

— Пошёл вон из моей квартиры, — спокойно ответила Мартина, — Прямо сейчас.

— О чёрт, детка, да что с тобой...

— Убирайся!

Крик разрезал влажную духоту комнаты и впечатался в стены. Парень отшатнулся и, инстинктивно прикрыв ладонью член, криво усмехнулся, стараясь сохранить задетое самолюбие. Ещё полчаса назад эта сучка ласково улыбалась ему и с готовностью расстёгивала на нем рубашку, а теперь строит из себя недотрогу. Нужно было срочно что-то предпринять, показать ей, что он не собирается чувствовать себя униженным, что он смотрит на неё, как на очередную из тех, с кем можно разделить постель, а потом уйти, словно ты просто заходил справить нужду.

— Да пошла ты, чокнутая шлюха!

Схватив с раковины фен, он с силой ударил им по запотевшему зеркалу. Мелкие осколки брызнули в разные стороны, с жалобным звоном отталкиваясь от кафеля. От громкого хлопка закрывшийся двери завибрировали стены. Мартина даже не вздрогнула, лишь ещё яростней продолжила тереть кожу мочалкой, стараясь не наступать на части разбитого зеркала, рикошетом отлетевшие к ней в кабинку.

Закончив с этим, она осторожно ступила на пол и уставилась в то, что осталось от зеркала. Его уцелевшие части показали ей её собственное лицо — растерянное и опустошённое. Изображение было искривлено, и теперь Мартине казалось, что в отражении она настоящая, такая, как есть на самом деле — уродливая, кривая и жалкая. Не строгое лицо с едва наметившимися скулами, не мягкий, аккуратный завиток ушной раковины, не жадный, зачастую изогнутый в надменной улыбке рот — вот это чудовище, монстр из зазеркалья, чьё отражение больше напоминает персонажа из фильмов ужасов — вот это и есть Мартина. Она грустно улыбнулась этим мыслям и осторожно открыла шкафчик с медикаментами. Дрожащая ладонь уверенно закинула в рот таблетку валиума. Сглотнув горькую слюну, Бахмайер в последний раз взглянула на своё искореженное отражение и, завернувшись в полотенце, вернулась в спальню. Небрежно смятая постель и сырой запах чужого пота снова пробудил в ней волну отвращения. Она осторожно скомкала белье и брезгливо закинула его в стиральную машину, тщательно помыв после этого руки.

Нужно открыть окно, чтобы проветрить. На город опускались сумерки, вдали уже зажглись первые фонари и вечерний ветер принёс с собой довольно приятный запах прибитой дождем пыли и мокрой листвы. Взгляд снова упал на фотографию Йохана. Мартина взяла его в руки и, наконец, дала волю слезам. В тонком рамочном стекле она снова увидела свое отражение — на этот раз целое, умытое и ничуть не изменившееся. Ей казалось, что она оборотень: стоит заглянуть внутрь —  и оттуда, изнутри, снова ощерится изуродованое изображение, которое хочет напомнить ей, Мартине Бахмайер, кто она есть на самом деле.

— Мне так жаль, что ты это увидел, — прошептала она, но потом решительно добавила, — Но ты должен видеть, посмотри, во что я превратилась. Разве такую ты меня любил?

Любить ее, конечно же, было не за что. По крайней мере, ей самой так казалось. Разумеется, Йохан не ответил, он лишь продолжил смотреть застывшим ласковым взглядом на того, кто держал в тот момент фотокамеру и смотрел на него в объектив. Сейчас Мартина была уже старше Йохана, а он так и остался юным, красивым, светлым. Навсегда.

Звонок телефона разорвал тишину. Мартина недовольно дёрнула ртом, но ответила.

— Я думала, ты на моей стороне, — раздался из динамика обиженный голос Дженны.

Горячая волна ярости и негодования поднялась откуда-то снизу и затуманила разум девушки. Склизкая капелька тёплого пота скользнула вниз по её виску, кожа, все ещё пахнущая душистым лавандовым мылом, покрылась испариной. Мартине показалось, что на её шее сомкнулись невидимые руки, которые, перебирая пальцами, лезли ей прямо в рот и доставали откуда-то изнутри самые язвительные слова, которые Бахмайер обычно приберегала для особых случаев. Да как вообще Дженна может разделять все на хорошее и плохое, чёрное и белое, когда даже сама Мартина не могла понять, что было бы правильным в сегодняшней ситуации? Разве она сама не потеряла любимого человека? Задыхаясь от злости, девушка сжала телефон покрепче и ядовито переспросила:

— Что значит для тебя «быть на твоей стороне»?

Дженна на мгновение замешкалась, но собственные эмоции не позволили ей считать тот посыл, что вложила в свои слова подруга.

— Что значит? Хотя бы поддерживать меня, когда мать творит подобную хрень! То, что произошло — гребаная некрофилия, а ты вместо того, чтобы помочь мне донести до неё этот факт, решила остаться с этим чудовищем! Мартина, я понимаю, что...

— Дженна, — перебила та, угрожающе растягивая гласные, — Я нужна была тебе как собака-поводырь для слепого, не так ли?

— О чем ты?

Мартину уже было не остановить. Прямо сейчас ей казалось, что Дженна высасывает из неё остатки благоразумия и того шаткого спокойствия, которое едва теплилось в душе. Конечно же, она использует её! Использует, как и все те, кто с таким удовольствием опрокидывал Мартину на постель и жадно шарил руками по её груди и бёдрам. Вот только этим, зачастую малознакомым, мужчинам нужно было только ее тело, а Дженна с какой-то стати решила претендовать на все, что у неё есть!

— Ты же и шагу без меня сделать не можешь, потому что боишься собственной тени! Тебе нужно, чтобы я направляла тебя, подбадривала, была для тебя мамочкой, которая вытрет твои слёзы и накажет всех, кто тебя обидел. Но ты подумала о моих чувствах, Дженна? И теперь ты звонишь мне, чтобы высказать своё возмущение насчёт того, что я не кинулась обвинять твою мать?

— Да что ты несёшь? — Дженна с удовольствием бы накричала на Мартину за такие слова, но она настолько боялась потерять ее, что просто не смела сказать что-то более резкое, — Ты моя подруга, и я всегда дорожила нашей дружбой. Но ведь это был не настоящий Йохан, ты хоть представляешь себе масштаб того, что натворила моя семья?!

— Представляю. И что дальше? Если уж мы подруги, это не значит, что мое мнение должно совпадать с твоим, Дженна. Я и сама не знаю, что сейчас чувствую.

— Да, подруги, но, видимо, для тебя я была обузой, ребёнком, с которым тебя вынудили нянчиться. Не ожидала...

О, нет. Попытки подруги вызвать жалость к себе всегда особо злили Мартину, вызывали в ней чувство брезгливости и омерзения. Вот и в этот раз ей захотелось поскорее отложить телефон и никогда к нему больше не прикасаться, как будто бы тот был заразным.

— Ты не в себе, — отчеканила Мартина, нервно поглядывая в окно, — Лучше созвонимся, когда ты будешь в состоянии трезво мыслить, а сейчас просто отдохни.

— Не стоит. Пока.

Дженна бросила трубку.

«И зачем только звонила?» — подумала Мартина, отключая звук у телефона. Бессмысленный, пустой разговор. Осознав, что она продолжает держать в руках фотографию, девушка напоследок взглянула на неё и, вздохнув, поставила рамку обратно на тумбочку, отметив, что она начала покрываться тонким покрывалом пыли. Пройдя на кухню, девушка случайно задела локтем открытую коробку молока, стоящую на кухонном столе рядом с раковиной. Та сделала кувырок в воздухе и с сухим грохотом упала на пол, залив деревянную поверхность. Мартина, чертыхнувшись, потянулась за тряпкой. На мгновение краем глаза она уловила какое-то движение. Ей показалось, что она заметила маленького котёнка, который, подрагивая пушистым хвостиком, быстро слизывал с пола белые капли маленьким розовым языком. Девушка вздрогнула и мотнула головой. Котёнок исчез. «Пора завязывать с лекарствами», — подумала Бахмайер и быстро вытерла лужу. Собственная квартира казалась пустой и неуютной, обстановка — слишком мрачной, а сама Мартина ощущала себя слоном в посудной лавке. Не раздумывая, она небрежно провела расческой по мокрым волосам, надела одежду потеплее и, выскользнув из квартиры, задержалась перед дверью подольше, делая вид, что возится с замком — девушке совсем не хотелось здороваться с соседями, а заходить с ними в один лифт — тем более.

Улица, казалось, распахнула свои объятия, и услужливо приняла в них Мартину, окутав ее распаренное после душа тело, изнывающее под колючим свитером, россыпью мелкой мороси. Смотреть по сторонам не хотелось, и девушка просто шла вперёд, разглядывая свои ботинки, блестящие от дождевой влаги. Конечно же, ноги сами привели ее к дому, в которой проживала семья Циглер. Свет в том самом окне на третьем этаже завораживал её и заставлял сердце биться учащенно и сбивчиво. Что она хотела там увидеть? Бахмайер и сама не понимала, что именно, но все внутри неё так и стонало, так и молило о том, чтобы там, в том самом окне промелькнул до боли знакомый силуэт.

«Он ненастоящий», — услужливо прошептал здравый смысл и только недовольно хмыкнул, когда Мартина беззвучно прошептала «Я знаю». Конечно же, она понимала, она заметила это по тому взгляду, каким смотрел на неё робот — в этом взгляде не было и доли той ласки, с какой обычно вглядывался в ее лицо Йохан. Не было привычной размашистости в жестах, не было пылкости в голосе, а ведь Йохан всегда рассказывал о чем-то так, словно совершил удивительное открытие и ему не терпится поделиться им с остальными. На что был похож робот? Как будто Смерть забрала Йохана Циглера, поигралась с ним, выпила его душу до дна и выбросила обратно, к живым, дабы посмеяться над тем, как они будут оплакивать то, что она сотворила с этим славным парнем.

От размышлений Мартину отвлёк знакомый голос. Юркнув за поворот, она прижалась щекой к сырой кирпичной стене и напрягла слух, чтобы уловить долетавшие до неё обрывки напряжённого разговора. От резкого прилива адреналина застучало в висках, дыхание стало резким и отрывистым.

— Ещё раз я увижу тебя с ней...  — порыв ветра подхватил обрывок фразы и унёс в противоположную от Мартины сторону.

Герр Циглер был не на шутку рассержен. Даже отсюда Мартина могла рассмотреть желваки, играющие на его лице, съехавшую набок узкую полоску сжатого рта и подрагивающие брови. Странно, ведь она всегда считала отца семейства человеком крайне мягким, порою даже бесхитростным. Теперь же его глаза метали молнии, а кулаки сжимались в бессильной злобе. Лица его собеседника разглядеть никак не удавалось, потому что он, как назло, стоял к ней спиной. Может быть, они говорят о роботе? Она снова прислушалась.

— Я сам не знал, что все зайдёт так далеко. Но я не могу, не могу... — оправдывался незнакомец.

— От тебя больше ничего не требуется, так проваливай, потому что свою часть уговора я выполнил! Исчезни, иначе, да простит меня Господь, я ни перед чем не остановлюсь, чтобы разрушить все, чем ты дорожишь!

Собеседник герра Циглера отшатнулся, встав в полоборота, и, беспомощно взмахнув руками, сокрушенно покачал головой, беспокойно выуживая из кармана пачку сигарет. Когда маленький, но яркий огонёк зажигалки вспыхнул, на мгновение осветив его лицо, Мартина вздрогнула от неожиданности и инстинктивно прикрыла ладонью рот.

— Господь не простит Вас, Ханс, — просто ответил Ларс, жадно затягиваясь и выплевывая на асфальт желтоватую слюну, — И не только за Дженну. Живое тому подтверждение сейчас сидит в Вашей квартире. Точнее, неживое, — он досадно рассмеялся и, засунув руки в карманы, пошёл прочь, быстро скрывшись в темноте переулка.