СИНТЕТИКА|18+

Из утренней газеты: «Благодаря  мирному урегулированию рабочих забастовок, случившихся в центре Берлина неделю назад, правительство сократило численность  неорганических работников на производствах, в результате чего  количество рабочих мест увеличилось  в общей сложности на сорок семь тысяч.  Тем временем, компания «UrbanZwanziger», славящаяся своими роботами-компаньонами, анонсировала выпуск  новой модели, чьи технические характеристики и внешний облик пока остаются секретом».

— Фу, опять ты здесь всё прокурила! — фрау Циглер недовольно помахала перед своим носом рукой с унизанными массивными кольцами пальцами, и раздвинула шторы, впустив в комнату яркое, но неприветливое солнце.

Ей очень не нравилось, что её дочь, и без того не являющаяся образцом генетического искусства, медленно убивала свой организм вредными привычками.

Фрау Ульрике Циглер и её муж, герр Ханс Циглер совсем не возлагали больших надежд на Дженну, ведь на фоне глобального перенаселения планеты человеческая популяция насчитывала в себе больше особей женского пола, нежели мужского. Они, в какой-то степени, даже смирились с той мыслью, что их родовой ветви пришёл конец, ведь чего ещё ждать от будущего, если ты произвёл на свет пустоцвет? Девочка в семье — лишний рот, яркий, но бесполезный цветок, который увянет, не оставив после себя ни единого нового побега. То ли дело сын! Он у четы Циглер был, да ещё какой: красивый, рослый, с соломенного цвета волосами, буйными волнами спускающимся на высокий лоб, с широкими плечами и длинными музыкальными пальцами, самозабвенно играющими сонеты любой сложности. «Sie haben ein süßes Kind!» («У Вас прелестный ребёнок!») — каждый раз говорили знакомые довольным родителям.

Да, Йохан действительно был достоин всех тех восхищений, которые щедрым потоком осыпали его светлую голову.

Ключевое слово здесь «был».

Год назад парень, которому на тот момент едва исполнилось двадцать пять, погиб в самом расцвете сил, подкошенный роковым стечением обстоятельств. В центре оживлённого Берлина, прямиком на пешеходном переходе, его душа, как сказал тогда пастор, вознеслась на небеса. В тот день тёплый ливень хлестал по крышам домов, словно небо расплакалось, предчувствуя беду, и нарушивший правила автомобиль прервал жизнь Йохана Циглера. Почерневшая от горя Ульрике просто пылала от ненависти, и ярость ее подогревалась тем фактом, что за рулём злосчастного автомобиля была женщина! Нет, фрау Циглер не простила бы убийцу-мужчину, но осознание того, что цветок ее души уничтожила женщина, чьё чрево просто неспособно произвести что-то настолько же прекрасное, как, например, Йохан, опустошало ее до дна.

Дженна, спокойно вдавливающая окурок в фарфоровое блюдце, без труда распознала взгляд, который невольно направила на неё мать. По поджатым губам прочитала невысказанные слова горечи и разочарования. Ещё несколько лет назад это выражение лица вызывало в ней смесь стыда и обиды, но сейчас девушка уже не чувствовала в себе жажды материнского одобрения. Кажется, ей больше не хотелось ничьей любви. Дженна просто пропала без вести, пытаясь найти в сердце матери хотя бы маленький закоулок, предназначенный для неё одной.

Кто действительно любил Дженну, так это бабушка Роза, та самая, что подарила ей карты Таро. Она была женщиной старой закалки, не поддающейся стремительному прогрессу общества, и даже всех своих детей обожала вне зависимости от полового признака. Ее не смущало ни то, что Дженна — девочка, ни её неказистое лицо с блеклыми голубыми глазами, слабо выделяющимися на практически белоснежной коже. Бабушка с большим удовольствием заплетала русые волосы девочки в замысловатые косы и добродушно смеялась, когда она, возвращаясь с прогулки, представала перед домашними в расхлестанном виде, словно маленький взъерошенный воробей.

— Не слушай их, Дженна, — повторяла она всякий раз, когда девочка прибегала к ней выплакивать свои обиды, — Сама природа создала тебя женщиной, и ты прекрасна и удивительна, потому что ты и есть сама жизнь.

— Она не любит меня, бабушка. Совсем-совсем не любит, — Дженна раскачивалась взад-вперёд на диване, обхватив острые коленки — она и во взрослой жизни успокаивала так саму себя, — А Йохана любит, потому что он мальчик.

— Твоя мать слишком современна и не понимает, что ты самый настоящий подарок — просто наперекор всем правилам. Она ещё не знает, как правильно показать свою любовь. Хочешь, научу тебя делать новый расклад?

— Хочу! — вытерев слёзы, Дженна садилась рядом с Розой перед аккуратным кофейным столиком и жадно впитывала в себя все бабушкины знания.

Мать не одобряла подобные увлечения картами и, слыша, как бабушка развлекает Дженну своими историями и легендами, недовольно морщилась, каждый раз замечая, что девочке следует обучаться точным наукам, а не всякой мистической ереси. Стоит отдать должное, Дженна получила блестящее образование, позволяющее ей реализовать себя в карьере, связанной с компьютерными технологиями, однако девушке по душе были гуманитарные науки. Так же она не была обделена ни подарками, ни семейными вечерами, а на совершеннолетие даже получила от родителей собственное жилье — но вот только в глазах матери девушка все равно видела неизменное отсутсвие надежды.

Пустоцвет.

Гибель Йохана только обострила это напряжение. Дженна могла бы удачно выйти замуж, вот только конкуренция на рынке невест была практически непреодолимой скалой для девушки из не очень обеспеченной и не очень известной семьи. Однако, в её жизни был кое-кто, о ком пока что никто не знал.

— Дженна, тебе следует почаще выходить из дома, ты совсем бледная, — женщина прикоснулась холодными пальцами к щеке дочери и тут же убрала руку, быстро отвернувшись к книжной полке.

— Зачем? Мне вполне удобно работать и проводить время дома.

— Может быть ты... Могла найти себе кого-нибудь...

— Все ещё надеешься выдать меня замуж? — Дженна усмехнулась, — В этом нет необходимости.

— Отчего же? — фрау Циглер провела пальцем по полке, недовольно разглядывая оставшуюся на нем пыль, — Ты недурна собой и, может быть, смогла бы с кем-нибудь познакомиться.

Девушка невольно взглянула в зеркало, висевшее на стене у кровати. Мать ослепла? Дженну волной накрыло прозрение.

— Так вот, зачем ты пришла? Боишься, что я останусь старой девой и испорчу нашей семье репутацию? Мне кажется, ты забыла, что собственноручно отвела меня на стерилизацию! Я бесплодна!

— Как ты смеешь! — Ульрике вспыхнула и отошла обратно к окну, — Да, это было... ошибкой... — нехотя выдавила она, — Но ведь можно обратиться к врачу... Я ведь беспокоюсь, Дженна, я пытаюсь заботиться о тебе!

— Беспокоилась бы ты об этом, если бы Йохан был жив? А, мама? — девушка горько улыбнулась, — Ведь только из-за того, что его больше нет, ты решила принять участие в моей жизни?

— Komm mal klar! Замолчи! — сонную тишину комнаты разорвал внезапный крик, — Не говори так о Йохане!

— А что я сказала не так? — удивилась Дженна, — Он умер, и это правда.

Фрау Циглер схватила с подоконника чашку с остатками кофе и изо всех сил швырнула в стену. Посеревший от старости фарфор разбился вдребезги с глухим стуком, грязно-коричневые капли окропили стену, создав иллюзию засохшей крови. Мать остановилась, растерянно глядя на устроенный ей самой хаос, после чего неловко пригладила руками волосы и прошла к выходу, переступая через осколки.

— Не волнуйся, у меня есть робот-пылесос, — сказала ей вдогонку Дженна, хотя Ульрике даже и не подумала о том, кто будет убирать оставленный ею мусор.

Девушка прошла следом к выходу, молча наблюдая, как мать надевает свои элегантные туфли. Фрау Циглер едва прикоснулась к ее щеке плотно сжатыми губами и, глядя куда-то в пространство, сказала:

— Скоро твой день рождения. У нас с отцом есть для тебя подарок, я позвоню, назначу встречу.

— Спасибо, — таким же ровным тоном ответила Дженна и закрыла за матерью дверь.

Вернувшись обратно в комнату, девушка, задумчиво глядя на пылесос, все же сходила на кухню и, принеся оттуда веник и совок, быстро смела то, что осталось от чашки. В этом она была похожа на бабушку — её совсем не привлекали достижения техники, а изменения в общественной жизни, которые повлекло за собой перенаселение, казались ей дикими и нечеловечными. Посмотрев на стену, испачканную остатками кофе, Дженна с любопытством наклонила голову вбок и передумала вытирать уже подсохшие разводы, решив, что так даже лучше — стерильная чистота безликой квартиры ее раздражала.

После, немного помявшись, она открыла ноутбук и зашла в соцсеть, отыскав там страничку Йохана. Её сердце болезненно сжалось при виде отметки о последнем посещении страницы — в последний раз ее хозяин заходил туда за сорок минут до своей смерти. С фотографий на неё смотрел счастливый парень, навсегда застывший с выражением беспечной радости на лице. Вот Йохан раскинул руки на фоне высоких берлинских тополей, вот он сидит с пинтой пива в пабе «Zur Letzten Instanz», в окружении друзей, рядом — очередная девушка, одна из тех, кто были беззаветно влюблены в ее брата. Пролистнув дальше, Дженна обнаружила семейный снимок. В тот день был очередной семейный ужин, мать ещё не выглядит замкнутой и «застегнутой на все пуговицы», морщинки у глаз, которые обычно появляются тогда, когда человек много улыбается, лучами расходятся в разные стороны. Она приобнимает Йохана, пальцами левой руки слегка касаясь предплечья Дженны, которая положила голову на плечо брата с другой стороны. Гордый отец стоит рядом с ними и держит под локоть бабушку Розу, тогда она тоже была жива и чувствовала себя очень даже хорошо. Вместе они смотрелись идеальной, благополучной немецкой семьей, словно с агитационной открытки старого образца. Но Дженна помнила, что накануне ее отвели на стерилизацию, а бабушка Роза, узнав об этом, впервые отвесила Ульрике тяжёлую, гневную пощёчину. Отец с Йоханом тогда уехали на двухдневную рыбалку к озеру Stienizsee — мужчинам не пристало знать о таких «сугубо женских делах». Дженне на тот момент едва исполнилось восемнадцать лет.

Её воспоминания прервал телефонный звонок. Взглянув на экран, девушка блаженно улыбнулась и радостным голосом поприветствовала звонящего. Низкий мужской голос в трубке о чем-то спросил её и Дженна сразу же ответила с надеждой и мольбой:

— Да, приезжай. Мне очень тебя не хватает.

Это была её личная тайна.