Сложности высоких отношений

Всю репетицию Женя ни разу не посмотрела на Диму. Старалась всеми силами даже не поворачиваться в его сторону. Правда, это сложно было исполнять, когда у них начались сцены вместе. Там да, там пришлось взаимодействовать с ним и взглядом, и словами, в которые он, казалось, пытался вложить какие-то глубокие смыслы. Но Женя не отвечала на его приподнятые в мольбе брови. Пока не отвечала. Ей хотелось узнать, что творит Карина. Что она задумала и каков её следующий шаг.

Но здесь уже Карина ни разу не посмотрела на Женю на протяжении всей репетиции. Дотронулась раз: когда пряталась за Снегурочкой от разъярённого Богатыря. Вцепилась в плечо Жени так, словно хотела выдрать кусок. Но это единственное, что она сделала в каком-то своём эмоциональном порыве. Всё же остальное время Карина только недовольно зыркала на Машу. На Машу же фыркала, когда проходила мимо. На Машу же кривилась, когда та появлялась в поле зрения. Словно Женя стала невидимой для Карины. И с одной стороны, это радовало, но с другой – заставляло ещё больше тревожиться: нет, так просто не может быть, если она раньше вела себя по-другому, то почему именно сейчас стала вот такой – безразличной?

Конечно же, на Диму Женя была обижена. Нет, это было сильно сказано. Она не понимала, почему он её не предупредил. Хотя... с чего бы вдруг. Они не встречались. Только иногда виделись. Переписывались. Только иногда целовались. И иногда переглядывались так, словно ничего больше не существовало в мире. Или это всё Жене показалось и на самом деле ничего такого нет? Никаких томных вздохов и украдкой брошенных на её талию взглядов? И никакого второго дна в переписке, которую они могли вести до полуночи, хотя Женя прекрасно видела, что Дима не высыпался, но всё равно продолжал отнекиваться и писать ей?

«Не пойду, пока ты не расскажешь мне что-нибудь интересное».

И Женя делилась с Димой тем, как в санатории к ним приходили разбираться девочки из другого отряда, как в восьмом классе пацаны сломали парту, на которой танцевали.

Женя рассказывала Диме истории, которые происходили с ней как будто в прошлой жизни, хотя прошло-то всего три года. И сколько за это время изменилось: одноклассницы знать её не хотят, смеются над ней. Конечно, есть Маша. Но Женя до такой степени боялась привязаться к ней, что не всё даже рассказывала. Вот и про сильную симпатию к Диме Маша узнала только от слишком проницательного Егора. А Дима же оказался чересчур доверчивым и открытым со своим другом. И Женя не знала, на руку ей это или нет.

Но Маша не высмеивала ни Женю, ни Диму. Ни тем более их вырисовывающуюся комичную пару. Пару ли? Женя не знала, хотела ли она, чтобы из них получилась пара, но ни в коем случае не отрицала себе, что с Димой слишком хорошо и спокойно. Что целуется он так, что хочется растаять под его губами и руками. Что обнимает он так трепетно и нежно, и совсем не похабно, и это единственное, что хотелось чувствовать. И как же теплеет внизу живота во время поцелуев с ним, как там становится жарко и тянуче сладостно – и было это похоже на карусель «Ромашка» в Рославле, катание на которой Женя запомнила класса с третьего: волнительно, качающе, и даже немного переживательно – а не хлестнёт ли ветка по лицу? Потому что в обычной жизни есть ненастоящие ветки, которые могут хлестать и бить так метко и резко, что только и приходится, беречь глаза и лицо. Закрываться, спасать и свою физическую оболочку, и ранимую душу внутри.

– Отлично! – прокричала Людмила Анатольевна, когда финальная песня была спета. – Отлично. Все молодцы! Снегурочка – сама мечтательность. Прекрасно! Женя, не забудь этот настрой. Трошина! Твоя агрессивная игра мне понравилась, но ты, главное, не перебарщивай. Всё, можете идти.

Девочки рванули в каморку переодеваться, Женя максимально медленно переставляла ноги в направлении комнатки, чтобы поменьше времени проводить с теми, кто мог начать ни с того ни с сего посмеиваться.

– Жень! – окликнул её слишком знакомый и тревожащий голос. Когда этот голос начинал ей шептать комплименты, она не знала, куда себя деть и что делать с тем чувством, которое завладевало полностью и толкало на откровения и дополнительную раздачу поцелуев. Но сейчас голос тревожил по другой причине – вокруг было слишком много ушей и свидетелей, которые могли услышать и увидеть то, что им не надо.

Женя резко развернулась, чтобы не дать Диме ещё раз её позвать, чтобы не дать привлечь ещё большего внимания. Людмила Анатольевна без особого интереса зацепила Женю взглядом, зато скидывающий шубу Никита-Дед-Мороз – покосился удивлённо, даже как будто прислушался, повернув немного голову в их сторону. Да и Ксюша-Сказочница обернулась, вопросительно приподняв бровки, словно это её позвали.

В зале, вне сцены, сидела Маша и рядом с ней уже был Егор. Женя заметила, что они тоже слишком внимательно смотрят, словно тут для них ставят отдельный спектакль.

– Жень, послушай... – начал было Дима, но запнулся.

Женя догадывалась, что он скорей всего увидел её испуганные глаза, да и лёгкое качание головой, через которое она пыталась передать, что ничего ей говорить не надо, что необходимо молчать, что они не могут обсуждать сейчас личное, если Дима, конечно, подошёл именно по этому поводу.

И Дима вначале стушевался, весь как-то скукожился, но потом дёрнулся, словно сбросил всё с себя. Осмотрелся, и уже с некоторой злостью в глазах опять глянул на Женю. Она отпрянула, не ожидала такого напора, не думала, что увидит ожесточение. И даже испугалась в какой-то момент: на неё-то за что злиться? что такого она сделала? это из-за того, что она не хотела прилюдно с ним разговаривать?

– Жень, ну сколько можно, а? Хватит меня игнорить! И хватит уже озираться.

Дима говорил громко, отчётливо, его слышали, казалось, все. Женя испуганно молчала, заледенела, что сосулька. Он протянул к ней руку, но она наконец очнулась и отпрянула. Резко, судорожно, боясь, что не успеет увернуться от его прикосновения.

Дима сжал ладонь и порывисто выдохнул. Внезапно рядом с Димой материализовался Егор, мягко тронул его за плечо, как бы привлекая внимание и заявляя о своём присутствии. К Жене мягко подошла Маша, настороженно нахмурив брови, всматривалась в Диму, словно ожидала от него какой-то подлянки, что-то такого громкого и разрывающего, что услышат и увидят все.

– Дим, всё хорошо, – не спросил, а скорее утвердил Егор.

– Но она!.. – воскликнул Дима.

– Ди-им, – протянул Егор. – Я знаю, что ты знаешь, что ты не прав.

Егор смотрел на Диму так, словно маленькому ребёнку втолковывал, что тому нельзя есть мороженое до обеда. И сработало же!

Женя заметила, как Дима расслабил кулаки, которые аж побелели от напряжения, увидела, как у него на шее жилка, которая запретно уходила под воротник, забилась менее неистово и спокойней.

– Всё-то ты знаешь, – выдохнул Дима, вроде как совсем успокоившись. И поднял глаза на Женю. Она же боковым зрением видела, как из каморки выходят девочки, что уже переоделись, как покидают актовый зал парни – и все, буквально все, косились на них. Своей нелепой и дурацкой сценой они привлекли ещё больше внимания... Как же некрасиво вышло.

Женя ещё больше постаралась вжать голову в плечи, но всё болело, а каблуки не позволяли стать незаметной. Взгляд Димы снизу вверх подсказывал, что Женя сейчас разве что не переливается огоньками, как Эйфелева башня.

– Прости, – отчаянно прошептал Дима, болезненно скривившись, словно ему наступили на ногу.

Он отошёл от них и торопливо снял косоворотку, под которой – слава богу! – оказалась футболка. Маша прислонилась к Жене, словно желая поделиться теплом и заботой. Егор взглянул на Женю.

– Ничего страшного, – пожал он плечами. – На него иногда находит. Он не понимает некоторых... вещей.

– Например, что я не хочу выделяться? – в лоб бросила Женя, посматривая, как Дима дёргано натянул свитер, как подхватил рюкзак, как прошёл мимо них.

– Жду в вестибюле, – бросил он.

– Например, это, да, – покачав головой, уточнил Егор.

Он с теплотой, лёгкой улыбкой глянул на Машу, подмигнул. А потом сделал шаг к ней и беззаботно поцеловал в щёку.

– Напиши мне позже, – сказал Егор и пошёл нагонять Диму.

Женю затрясло. Она опустила глаза на Машу, чтобы попросить её не делать этого, не трясти. Но Маша не двигалась, а крепче прижималась к Жене: её саму как раз и начало колотить. Не сильно, но довольно неприятно. Не сильно, но достаточно, чтобы показать: что-то было не так, случилось какое-то переживание.

– Что это было? – не поняла Женя.

Вокруг уходили школьники-актёры, возвращались, что-то забывая, мир двигался, суетился и копошился, а где-то на окраине стояла замершая Женя. Сапоги сдавили ноги до такой степени, что пальцы уже слабо чувствовались, голова болела от кокошника, который, как оказалось, чуть жал, если носить его дольше положенного. И Жене казалось, что даже руки перестали что-то чувствовать, словно омертвели, но потом от ладоней потекло тепло, жизнь и забота: Маша держалась за руку и нахмурено и озабоченно пыталась всмотреться в лицо Жени, которое было много выше.

– Женьк, ты не переживай, он не со зла. – Маша помолчала и добавила: – Не знала, что Димка такой нервный. Надо будет спросить Егора...

– Мань, но я же ничего...

– Конечно, ничего! При чём тут ты?! – всполошилась Маша и стала перед Женей.

В актовом зале уже никого не осталось, Людмила Анатольевна косо глянула на них, но ничего не сказала, не спросила. Ушла в учительскую.

– Женька, послушай меня, – Маша слегка потрясла Женю, чтобы она опустила взгляд, обратила внимание. И так это было знакомо, как будто из прошлой жизни. – Может, ну его на фиг? С таким характером только и бить по груше, а не с девочками общаться. Женька, пошли его и дело с кон...

– Но он мне нравится...

– Ох ты ж ёпрст. Приплыли, ёпт...

Маша растекалась, как отражение в воде, шла рябью. И только когда щёки защекотали скатившиеся слёзы, Женя поняла, что плачет. Плачет то ли об утраченном, то ли о том, чего ещё даже не случилось. Терять тепло Димы не хотелось, отказываться от него самой – тем более.

– Мань, кажется, я его лю...

– Ну-ну, давай не будем торопиться с такими заявлениями, – испуганно перебила её Маша и осмотрелась, будто опасалась, что их кто-то может услышать.

Женя очнулась от страданий. Оглянулась тоже, благодарная за то, что Маша не потеряла бдительности, не отвлеклась, как она.

На сердце – тяжело, на лице – мокро, на ногах – тесно, на душе – тревожно. Столько чувств, столько переживаний, что Женя удивлялась, как до сих пор её не разорвало от переполнивших эмоций. И одновременно с этим ощущалась какая-то пустота: он обиделся. Она его обидела. Он больше не захочет знать её. Не захочет общаться. Даже не подождал. Ушёл. Она ему теперь не нужна. Конечно, кому надо встречаться тайком? Кому это вообще надо? Явно не Диме.

– Жень, пошли переоденешься, да пойдём ко мне, да? Поедим и чаю попьём, угу?

Женя кивнула, но есть не хотелось. Вот чаю можно. Это было бы неплохо. Чай согреет руки, которые опять похолодели после того, как Маша отпустила их, и подтолкнула Женю переодеваться. И так не хотелось двигаться, но надо было. Теперь стало понятно, почему подростки так переживали расставания в фильмах. Тут простое недопонимание выбило из колеи, а там... что же будет дальше, если Женя сейчас так остро отреагировала на это?

*

Маша сделала чай с ромашкой, ссылаясь на то, что мама такой пьёт в последнее время, чтобы не нервничать по поводу беременности. Чай и правда помог, Женя успокоилась. Но есть не хотелось ещё долго. Поэтому посидев минут двадцать у Маши, Женя собралась домой.

– Мань, что не так с Трошиной? – наконец спросила она, уже стоя на пороге.

– Ну она не шедевр, конечно, но вроде обычная, – пожала плечами Маша. – А что такое?

– Ты не знаешь, почему она проявляет интерес к Диме? У неё есть парень. Есть подруги. Есть родители. Почему она так себя ведёт, словно я отбираю у неё игрушку? – стоять в одежде было жарко, но желание поговорить про это было сильнее.

– Хороший вопрос, – хмыкнула Маша. – Думаю, всё дело в самомнении. Возможно, Трошина хочет, чтобы её все любили. Ну как все. Все, кто ей самой нравится. Перед Егором же она не крутит хвостом. А ещё есть вариант, что она, наоборот, недолюбленная несчастная девушка. Вот и пытается привлечь внимание опять же всех, кто ей нравится.

– Но у неё... парень...

– Может, он для имиджа, для потра...

– Для близости? – перебила Женя.

– Именно, – снисходительно улыбнулась Маша. – Она ничего не сделает, не волнуйся. И Диме Трошина неинтересна.

– Это я знаю, – ответила Женя на вторую фразу. В то время как в первой была не уверена...

Дорога была пустой. Уже темнело. Скоро должна была идти и мама домой. Как делать уроки, Женя не представляла. Заходить ли «ВКонтакте» – тоже. И она даже не знала, чего боялась больше: увидеть пустоты в сообщениях или найти сообщение, которое, скорей всего, ничего хорошего не будет нести.

Женя была в своих мыслях, поэтому после того, как прошла по извилистой дороге мимо стадиона, не сразу увидела стоящего на её перекрёстке, на окраине света фонаря человека. Но как только заметила, поняла, что это был он.

Дима смотрел в землю и что-то рисовал ногами на снегу. Женя замерла, боясь спугнуть видение. Ей казалось, что это всё ей чудится. Но вот он поднял голову, словно почувствовал, что на него смотрят, и она даже издалека заметила, что он улыбнулся. Слегка дёрнул рукой, словно хотел помахать, подозвать, но в последний момент передумал. Почему?

Женя торопливо зашагала к нему, не отводя взгляда и моргая по минимуму, чтобы не упустить явление.

– Привет, – выдохнул чуть слышно Дима.

Из его рта вырвалось еле видимое облачко. Губы его были с лёгким синеватым оттенком – Женя заволновалась.

– Дим, ты давно тут стоишь? – нахмурилась она, мысленно стуча себя по рукам, чтобы не дотронуться до него. Но так хотелось протянуть свои холодные пальцы, чтобы проверить, убедиться, что щёки его тепловатые, а не горят.

Дима помотал головой, как будто мысли его путались, и так он пытался привести их в порядок, выбрать нужную.

– Мы должны были пойти к Егору играть, но я не смог, – он протянул руки – хоть в перчатках! – и взял Женю за руки. Она позволила этому случиться, потому как чувствовала потребность в его тепле. Но тепла было слишком много... – Поэтому пошёл сюда, чтобы дождаться тебя. Признаться, я уже начал думать, что ты как-то успела вперёд меня дойти до дома.

– Боже, Димка, что ж ты... – она недоговорила. Аккуратно выбралась из его рук, видя, как недовольно и жалостливо он глянул на это действие, сняла перчатки, в которых у неё почти всегда руки оставались холодными, и дотронулась до его щеки.

Дима закрыл глаза и заулыбался, а Женя тем временем явно чувствовала, как сквозь верхний слой прохладной кожи проступал жар. Не живой, не тот, что ей нравился, и к которому она успела привыкнуть, а болезненный и нехороший.

– Дима, посмотри на меня, – она провела большим пальцем по его щеке, желая, чтобы это оказалось неправдой, что никакой лихорадки не началось. – Дима, милый...

Он открыл глаза, блестящие и немного мутные.

– Я хотел объяснить...

– Дим, тебе надо домой. Срочно. Напиться горячего чая или молока, и с мёдом или с малиновым вареньем. Дима, если ты ещё немного тут постоишь, то заболеешь серьёзно и надолго.

Женя выговаривала его, а Дима хмурился и недовольно мотал головой в разные стороны. Женя опустила руку.

– Но я должен объяснить...

– Дима, это подождёт!

Женя не выдержала и повысила голос. Стало страшно, что Дима может сильно заболеть. И виновата будет в этом она. Надо было сразу идти домой, а не мусолить свои переживания, желая, чтобы Маша поддержала и успокоила.

– Не подождёт, я тебя обидел и...

– Не обидел ты меня.

– Хватит перебивать, так мы ещё дольше будем стоять.

Женя замолчала на секунду, но Дима не продолжил говорить. Поэтому она сказала:

– Дима, давай ты пойдёшь домой, а завтра обсудим всё, хорошо?

Если он не заболеет. Тогда они, конечно же, поговорят.

– Где, в школе? – Дима недовольно скривил губы.

– Да хотя бы в школе, только...

– Нет, давай здесь. И сейчас. Чтобы у тебя не было проблем.

– Дима...

– Я хотел попросить прощения, что повёл себя, как... последний говнюк. Обидел тебя и испугал, – он опять схватил её за руки. Ладони горячие, почти кипяток – и когда он успел снять перчатки? Жене это не понравилось. Но она решила промолчать, потому что своими препирательствами и правда задерживала его мысль. – И да, нет мне оправдания, но... я вспыльчивый. У меня такое бывает. Если я не выпущу пар, то меня может перекрыть. А в прошлую субботу я не сходил в качалку и вот...

Он развёл их руки в стороны, что выглядело немного комично, но смеяться не хотелось совсем. Женя приняла бы любое его оправдание и причину так себя вести сегодня.

– Дима, всё хорошо, я не обиделась, просто...

– Ты испугалась.

Женя выдохнула, собираясь начать спорить, но смысла не было. Поэтому она тихо проговорила:

– Немного.

– Прости, – он чуть сжал её руки, подтянул к себе. – Я не специально.

– Я знаю, – улыбнулась она.

Его лицо стало приближаться, и Женя даже не поняла как, но она сама подалась к Диме, чуть наклонилась, чтобы было удобней. Их губы сомкнулись нежно и неуловимо, словно бабочка села на цветок. Но жар, который всё больше распространялся по его телу, привёл Женю в чувства.

– Дима, – проговорила она в его губы, чуть обветренные, отчего они слегка кололись, но манящие даже в таком виде. – Тебе надо бежать домой и сделать всё возможное, чтобы не заболеть.

– Хорошо, – ответил он также в её губы, но никуда не торопился. Поцеловал чуть требовательней, настойчивей, словно пытался оставить свой след на ней.

– Ди-има, – протянула Женя уже серьёзней. Поцеловала его в щёку, и нехотя отстранилась. – Если ты заболеешь, то кто будет меня спасать на концерте?

– Точно, концерт! – глаза Димы распахнулись в озарении, в них наконец появилось осознанность и адекватность. – Блин, чёрт, нельзя болеть, ты права.

Женя кивнула на его размышления.

Дима отпустил её ладонь и поднял руку к её лицу. Дотронулся до щеки, носа. Женя прикрыла глаза от наслаждения, сердцу в груди стало тесно и неспокойно. Он невесомо провёл пальцами по её векам, прошёлся по скулам, спустился к губам.

– Прости, что обидел тебя, и заставил волноваться.

Женя слабо мотнула головой, не в силах что-либо говорить на его извинения. Потому что это было уже не важно, уже всё было хорошо. Ну или почти.

– Дим...

Она раскрыла глаза, вспоминая, что надо его гнать домой. Спасаться теплом и заботой – хоть и родительской. Лечиться и не осложнять жизнь организму.

– Да-да, я пошёл домой, – Дима улыбнулся полусонно, словно вот сейчас завалится спать.

– Ты дойдёшь? – обеспокоенно спросила Женя, сдавливая его ладонь.

– Куда я денусь.

Но он так и стоял. Даже не шелохнулся. Всё рассматривал её. Женя уже была уверена, что завтра Дима ни в какую школу не придёт. И вообще, на этой неделе она его, скорей всего, больше не увидит.

Женя не выдержала, отобрала свою руку и слегка толкнула его в грудь:

– Тогда иди.

Он перехватил её ладонь, опять сжал и потянул на себя.

– Вначале целебный поцелуй. А то не уйду.

Женя закатила глаза и улыбнулась, почувствовав, как в животе стало щекотно и легко. Глянула на Диму, где он в ожидании даже чуть приоткрыл пухловатые губы, они манили и своей новой краснотой требовали, чтобы их поцеловали. Женя тяжело сглотнула, переживая, что эта зависимость в Димином тепле до добра не доведёт, но и одновременно боясь, что лишится её.

Рука его, как всегда, была горячей и успокаивающей. Женя потянулась к Диме, и он подался в ответ. Волнение в животе переросло в лёгкую дрожь, заполнило сердце желанием прижаться к нему и никогда не отпускать, но одновременно там чувствовалась трогательная забота: она переживала, что Дима заболеет, ему будет больно и тяжело.

Женя обняла его за шею и жадно, но вместе с тем трепетно, прижалась к его губам. Он сам углубил поцелуй, обнял её за талию, подтянул к себе, жарко и влажно задышал, словно ему не хватало воздуха, или же он хотел больше насытиться Женей. И было в этом столько интимного и запретного, что Женя сильнее сжала Диму в ответ.

В стороне послышался негромкий скрип, а потом стук. Женя испуганно отпрянула от Димы, который с лёгкостью отпустил её, глянула в сторону, где только-только закрылась калитка к дому тёть Наташи, где женская тень пошла от забора до двери.

– Нет-нет-нет, – запричитала Женя, чувствуя, как от переживания ослабли ноги. Хотелось рухнуть на снег и биться головой о промёрзшую землю. – Ты кого-нибудь заметил? Она прошла мимо нас?

– Я был занят, – слегка улыбнулся Дима, но потом нахмурился, видимо, заметив, что она даже не собирается улыбаться в ответ. – Жень, взрослым всё равно...

– Нет, – Женя отчаянно замотала головой, словно только так Дима поймёт всю серьёзность ситуации. – Это тёть Наташа, она сплетни разносит, что ветер пыль. Она знает мою маму...

– Знаю я эту тёть Наташу, но именно потому, что она знает нас, она и будет держать язык за зубами, вот увидишь, – перебил Дима, словно ещё миг и Женя бы начала метаться в панике. Хотя да, она была близка к этому.

– Думаешь? – Она и сама услышала в своём вопросе безграничную надежду.

– Жень, всё будет хорошо.

И так хотелось поверить ему. Довериться, что всё будет в порядке, что никаких сплетен и разговор не последует за этим. Но, к сожалению, подобное было не в его власти – укоротить языки взрослых, которые прямо сейчас могли уже начать получать сообщения о том, что «слышали, что Ксюнькина девка учинила – обжимается со смешным мелким пацанёнком прямо на улице, при свете дня». Никакого дня, и ничего они не обжимались – заспорила Женя с собственными догадками и словами, – они... были вместе, делились теплом и заботой друг с другом, нравились друг другу.

– Жень, не переживай, – Дима поднял руку, медленно и неуверенно, словно она сейчас отпрянет или убежит. Взял ладонь, которая успела оледенеть не только от холода, но и от тяжести того, что её ждёт в ближайшее время. – Мы справимся, даже если кто-то начнёт говорить. И пусть. Тем более, это продлится недолго, если мы не будем обращать внимания.

Женя кивнула, понимая, что переубедить Диму будет сложно. Она знала, что люди любят мусолить и пережёвывать новые темы долго и упорно. Особенно это нравится делать подросткам, которым как будто и заняться больше нечем. А потом они накидываются, что пираньи на кровоточащую жертву, и рвут, и лакомятся, и вонзают свои острые зубы всё дальше и глубже, норовя зацепить самое мягкое и трепетно оберегаемое. Женя это уже проходила. И проходит даже до сих пор. Хоть и с перерывами. И так было страшно попасть в новый поток оскорблений и приколов.

*

Дима ушёл домой. Спустя полчаса пришло сообщение, что у него и правда температура. Женя ещё больше начала переживать, потому как беспокоилась за его здоровье. И винила себя: ведь именно из-за неё он стоял на перекрёстке, а она не торопилась. Она обсасывала своё непонимание и чувство несправедливости.

Женя с тревогой, в каком-то бредово-переживательном жару ожидала маму. Тёть Наташа ей уже рассказала? А остальным? Или тёть Наташа в этот раз поступит по-умному? И так хотелось верить, что история замнётся или хотя бы останется при своих. Ну зачем всему посёлку быть в курсе, с кем встречается Женя? Ну что за дурацкое любопытство, почему они хотят знать кто, с кем, где, когда и по какой причине...

На веранде послышался топот: наверное, мама стряхивала снег с ботинок.

Женя с кружащейся от волнения головой выбежала в коридор в тот момент, когда мама закрывала дверь за собой.

– Фу-ух, ну и метель поднялась.

Она уже сняла вещи в коридоре и обтрясла их, но на верхней одежде и шарфе всё равно виднелись остатки сильного снега.

– Холодно? – как могла беззаботно уточнила Женя, хотя очень хотелось поинтересоваться о другом.

– Да не, снега много валит. Завтра будем через него плыть.

Мама усмехнулась, скидывая сапоги. После чего она выпрямилась и тяжело выдохнула. Подняла глаза на Женю и нахмурилась.

– Ты чего такая красная? Заболела?

– Красная? – удивлённо проговорила Женя, дотрагиваясь до щёк, которые и правда казались раскалёнными печными плитами. Удивительно, что руки не были горячими, ну или были чуть холоднее – Женя не поняла.

– А ну, давай лоб.

Мама растёрла руки, подышала на них, и протянула ладонь вверх, Женя послушно чуть опустила голову и прильнула к невыносимо холодной, очень успокаивающей ладошке. В этот момент казалось, что никаких волнений дальше не будет, что всё на этом и закончится.

– Женька, да ты кипяток! – воскликнула мама. – И как тебя угораздило. Так, марш в комнату, под одеяло, сейчас я тебе всё принесу. Ишь, надумала, заболеть под конец четверти. Да и концерт же у тебя ещё, Женька!

– Ну я же не специально, – удивилась Женя такому напору.

– Ага, конечно. Иди давай в постель.

Мама помахала руками, прогоняя Женю, и она послушно поплелась в кровать. Переоделась в пижаму, залезла под прохладное одеяло, которое слегка остудило кожу. Женя только и успела подумать, что сейчас наверняка Димино тепло ощущалось бы обычным, но всё таким же трепетным, как пришла мама, суетливо начала раскладывать на столе всякие баночки и блистеры, футляр от градусника. Отчего там образовывался бардак.

– Уберёшь потом, ничего страшного, – видимо, мама увидела отчаяние и недовольство у Жени на лице. И продолжила: – Вот носки шерстяные, надевай. Там немного горчицы, аккуратней. Молодец. И градусник на, измерь температуру.

Мама начала просматривать принесённые блистеры, но резко отвлеклась и опять обернулась на Женю:

– Ты ела?

Женя отрицательно мотнула головой, вспоминая, что после школьного обеда выпила только чай.

– Ну что ж за ребёнок такой, – недовольно выдохнула мама и вышла из комнаты.

Она вернулась через десять минут, неся небольшую суповую тарелочку в виде носатого тигра, ноги которого были этакой удлинённой подставкой.

– Вот, держи бульон. Хорошо, суп с утра остался.

Мама сняла рюкзак со стула, подвинула его и поставила тарелку.

– Поешь, а потом таблетки выпьешь. И да, чай сейчас принесу, с малиной. Горло болит?

Женя глотнула, чтобы проверить, не совсем полагаясь ощущениям: ей казалось, что никакой болезни в ней нет, никакой простуды. Но молчала, принимала заботу, делала всё, что говорила мама.

– Нет, не болит.

– Это хорошо. Давай градусник и ешь.

Мама глянула на градусник, цокнула и ушла, что-то приговаривая. Женя отвлеклась на суп, успела съесть две ложки, как в коридоре послышался телефонный звонок стационарного телефона. Мама, громко топая, заторопилась успокоить трель.

– Да? – резко выдала она в трубку. – Дома-дома, но я пока... Наташ, подожди ты тараторить, я не могу говорить, Женька заболела, надо ей... Что?!.. С чего ты?.. Ай, блин, Наташа, да ну тебя. У меня ребёнок заболел, а ты такое сообщаешь, ну!.. Не говори ерунды. Так, давай я тебе позже позвоню?.. Хорошо.

Женя всё это время не двигалась, не ела и, казалось, даже не дышала. Вслушивалась, пытаясь уловить и слова, и настроение, и суть. Хотя суть-то как раз и была понятна: тёть Наташа успела рассказать даже за этот небольшой промежуток разговора, и за то время, что мама просила её не трындеть. Немыслимо!

Женя заметила в своей руке полную ложку – надо же, замерла, что даже бульон не вылился. Она обречённо опустила ложку в тарелку и откинулась на подушку. Хотелось провалиться, хоть куда-то пропасть, да пока не пройдут эти сплетни и разговоры. Ну почему-у?

Шаги, бормотание, запах липового чая и малины – в комнату зашла мама.

– Вот, держи, чай и... Чего не ешь, не поняла?

– Задумалась, – медленно выпрямилась Женя, не желая расстраивать маму. Ещё больше. – Кто звонил? Тёть Наташа?

Женя смотрела на маму. Внимательно и, как ей казалось, пытливо, стараясь в тоненьких морщинках, в любых изменениях на лице разглядеть истину, узнать, что там было сказано и в каком тоне.

– Да, она, – подтвердила мама. Раскрыла рот, чтобы что-то ещё добавить, закрыла. Прищурилась, всматриваясь в Женю, но сказала только: – Давай ты поешь, выпьешь чай и таблетки, а потом поспишь, хорошо? За ночь ничего страшного не случится.

– Хорошо, – кивнула Женя.

– Вот и молодец, – мама подошла и поцеловала её в лоб. Вначале Жене показалось, что та вновь проверяет температуру, но мама ещё успела заглянуть в глаза и нежно погладить по голове. – Не переживай и отдыхай.