Ликорис

Полтора года спустя.

Вечность, так похожая на мгновение, уходила сквозь плотно сжатые пальцы, вытекала, исчезая навсегда. То, что прежде казалось таким далёким и призрачным, теперь и вовсе превратилось в очередной обычный пустой день.

В двенадцать лет, смотря на высоких студенток, так прилежно сжимающих чёрные кожаные сумки и протирающих аккуратные очки, София думала, что придёт день — и она станет такой же: вечно спешащей, улыбчивой, знающей какие-то совершенно нереальные, сложные слова. Деканат, коллоквиум, дендохронология, палеолит, курган.

Практикантка, преподающая историю — смешная девочка двадцати двух лет, постоянно поправляющая волосы. Заикалась, читая свои потрёпанные книжки, даже на класс не смотрела.

«Исследование наскальной живописи, в частности изображения шаманов, до сих пор считается важнейшим историческим деянием. Изучение рисунков помогает не только историкам, но также географам, искусствоведам и, несомненно, психиатрам. Уверена, кто-то из вас слышал, что упомянутые мной ранее изображения шаманов рассматриваются в медицине как примеры раздвоения личности...»

София слушала её, затаив дыхание, как наследник престола, внимающий законам правления. Быть такой же умной, светлой, знающей все эти невероятные кровавые сказки — как же не верится, что всё было здесь, на этой планете, на вот этой земле, — студенткой исторического.

Но вот Софи такая же взрослая, как и та практикантка, и что случилось-то? Будущее, что виделось ей совсем уж другим, расплылось, как нечёткий снимок: что-то да можно рассмотреть, но в целом картина жалкая, хоть в мусорку. Почему никто не говорил, что будущее вообще никогда не наступает? Вечное, секундное настоящее и огромное прошлое. Шаг — прошлое. Шаг — прошлое. Перед гробом оглядываешься, и, боже, сколько же я прошагал?

Своё двадцатилетие София встретила с книгой в руках — бульварный роман, глупый, но до ужаса трогательный, с ношей на сердце, с рваными мыслями в голове.

Читать было проще без этих мыслей, потому что книги открывать стоит только на пустую, готовую ко всему голову — иначе это неуважение к писателю, как ни крути.

Наверное, каждая девочка, рождённая в России, начинает с тривиальной «Анжелики» — той самой, которая де Сансе де Монтелу, графиня де Пейрак де Моран д'Ирристрю, маркиза де Плесси-Бельер. Тулуза, моя Тулуза, Париж, Король-Солнце, радость любви, гарем Султана, Новый Свет. И вот они — целый парад девочек с тонкими косичками на манер молодой Анжелики, мечтающие о большой и светлой. Вот только почему-то с годами всё яснее становилось, что никому они, умные и смелые, не нужны, да и графы в жизни совершенно другие. Чем дальше в лес, тем отчётливее было видно: тут не «Анжелика» и даже не «Золушка», пора уж «Русалочку» перечитать.

И как бы ни хотелось вернуть прошлое, снова встать в ту точку, с которой на будущее открывался великолепный вид, есть вещи, вернуть которые никто не в силе.

Книга вернулась на стол. Беспорядок там стоял изрядный, сколько бы раз София ни обещала клятвенно убраться. Достала из кармана телефон. Ни одного пропущенного звонка. Она взволнованно облизнула нижнюю губу. Бабушка, счастливо чмокнув её на прощание, уехала на дачу и обещала приехать через неделю. Связь там ловила ужасно. И это несмотря на все рекламы, так навязчиво рассказывающие про улучшение сети вдали от городов.

Звонков от мамы Софи не ждала — больно было ждать. Говорят же, что мечты сбываются, когда о них забываешь. Может, у матери всё было новым, не только работа и местожительства, но и сама жизнь. И в ней Софи не было ни места, ни времени — даже на один телефонный звонок. Ей было стыдно за свои мысли, но София, даже став старше, не могла не нуждаться в близости матери. Хоть какой. Хоть редко. Хоть...

Но это неважно. Постепенно принятие того, что их жизни расходятся, взрастало в её сознании, как семя в плодородной почве.

Вика не звонила, потому что дура.

София крепче сжала телефон. Дура-дура-дура. То, что она творит в последнее время, пугает и выходит за рамки всякого понимания. Впрочем, сама Софи тоже не безгрешна. Когда кто-то сверху, кто-то властвующий, попросит плату, Софи будет покорна.

Учёба в Москве совсем затянула Эллу, и она звонила только по пятницам. Да и не всегда. Обычно молчала. София так и не поговорила с ней нормально после того лета. Уж слишком быстро пронеслось время. А Эллу будто кто-то гнал из города. Едва приехав, сразу же собрала вещи и улетела в Москву. Один раз София смогла разговорить её — видит бог, разве что силу не приложила. Телепатическую. Элла выпалила что-то про судьбу, неправильных мужчин, мёртвого отца. Только София спросила про Диму, Элла бросила трубку. Они были знакомы так давно, что ни одна бы не вспомнила, сколько точно лет. Элла никогда не позволяла себе столь спонтанные, почти что истеричные эмоции. Даже в школе. Никогда. Поэтому София не смела упоминать о Диме. Хотя очень и хотела.

Нет, эти люди не должны были звонить. Софи и не питала иллюзий, что может услышать их голоса в ближайшее время. Так что вернее будет сказать так: ни одного пропущенного звонка от Алисы.

И чувство такое, будто паук на мгновение позволил своей жертве ощутить свободу.

Но София слишком привыкла к этой паутине и не могла жить вне неё. Она набрала номер.

— Днём я сплю, — раздался недовольный голос Алисы, — а ты меня будишь.

— Ты не звонила, я беспокоюсь.

— Правда?

— Ну да. Вдруг ты попала в переделку? Без меня.

— Без тебя? — хохотнула Алиса. — Ну как же.

— Если с тобой всё в порядке, то... то я не буду мешать. Спи.

— Погоди-погоди! — вскрикнула Алиса. — Это очень здорово, что ты позвонила мне именно сейчас. Утром я видела просто великолепную шляпу в одном магазине. Чёрная, с невероятно широкими полями. Ты представляешь, какая я в ней буду красивая. Представила?

София молчала. Тяжёлый вздох. Она уже улавливала сети того капкана, что радушно готовит для неё рыжая.

— Последний эскиз я продала неделю назад, да и то все деньги ушли на еду. А клиентов всё меньше и меньше. Партнёр скоро слиняет к другому мастеру, и я вообще не знаю, что буду делать с арендой помещения. Короче, — она вздохнула, переводя дух, — мне нужна шляпа, но денег у меня нет.

— Я тебе займу, — еле слышно предложила София. Она знала, что Алиса спокойно бы нашла деньги. Ей было нужно другое.

— Нет, нет, нет. Никаких денег мне не надо. Хотя вру, не отказалась бы от пары миллионов, что спонтанно упадёт мне на голову... Но мечты-мечты. Ладно, ты же понимаешь, что я хочу?

Пальцы сильнее сжали телефон.

— Ты хочешь украсть эту шляпу.

— Рада, что у нас такое превосходное взаимопонимание, София.

Алиса гналась за кроликом в известной сказке, но в реальности всё было иначе: трусливого крольчонка хитрая Алиса манила за собой в самую тёмную из нор.

Зима пришла, как обычно, внезапно — лёгкой поступью вошла в дома, нежной рукой коснулась деревьев да цветов. Белая владычица накрыла город снежной пеленой. Солнце — белая точка, окутанная дымкой, — шею печёт. Декабрь был по-настоящему суров, холоден и колюч.

София куталась в куртку. Такую большую и широкую, что превращала девушку в нечто совершенно необъятное. Белая шапка постоянно спадала на лоб, и Софи, только недавно выйдя из дома, уже устала её поправлять. Снег хрустел под сапогами, как свежая капуста. Хрум-хрум.

Из-за плохой чистки дорог автобус ехал медленно. Софи стояла напротив пожилой женщины, крепко держась за поручень. Окна сильно запотели, ничего не видно. Ничего, кроме хлопьев снега, что будто приклеились к стеклу. В душном транспорте было жарко, Софи расстегнула куртку. Молния тихо взвизгнула и застыла. Вообще, лучше не опаздывать. Алиса ждать не любит.

Алиса, впрочем, ничего не любит, если честно.

Автобус застрял, кажется, надолго, запертый в снежную тюрьму. Женщина напротив мирно дремала. Рука устала держаться за поручень. Шапка снова сползла на глаза. София устало зажмурилась. Почему это случилось? Как, господи, зачем?

***

Ту чашку из кафе она спрятала в ящике стола. Подальше от глаз. Каждый раз, открывая ящик, просила своё сознание всячески эту чашку игнорировать. Иногда получалось.

Ладно-ладно, посуду ещё можно как-то забыть, но вот что делать с Алисой? Даже закрывая глаза, Софи видела сквозь простирающую черноту огонь волос Алисы. Мелодичный смех, переливами звучащий в голове. Тёплые руки. Мама и Элла — в Москве, Вика — в себе. Что уж скрывать, София нуждалась в ком-то, кто будет рядом, даже если этот кто-то поведёт её на самое дно.

— Расскажи про своих родителей, — попросила как-то Алиса.

Софи вопросу не удивилась. Был у Алисы навык: вопросами стрелять в цель.

— Отца никогда не видела, дедушка умер за шесть лет до моего рождения. Поэтому у меня есть только мама и бабушка. Мама — талантливая учёная, я вот ничего в науке не понимаю, видно, не в неё пошла, — Софи усмехнулась, — она очень красивая, знаешь, я слышала, даже какой-то художник был в неё влюблён. Никогда не спрашивала у мамы о её мужчинах, думала, что это невежливо, да и неловко было как-то. А может, и стоило спросить, как думаешь?

— А тебя это волновало?

— Нет. Я всегда хотела, чтобы она была со мной. Моей. Честно говоря, я даже не думала о том, что происходит с ней, просто... мама должна быть со мной.

— Это нормальное желание для ребёнка.

— К моей радости, мама и была со мной всё время. Она даже шутила, что мы как сиамские близнецы. Мы часто гуляли вместе, и я крепко-крепко сжимала её руку. Это была счастливая пора. А потом кое-что случилось, — София посмотрела на Алису, будто пыталась понять, стоит ли говорить так много, достаточно ли она доверяет девушке. — У меня была сильная депрессия.

— А мамы рядом не было?

— Точно.

— Выходит, судьба распорядилась так, что, когда мать была тебе нужнее всего, она была далеко?

— Она работает, — растерянно сказала Софи. — Мне ли быть против?

— Но ты скучаешь?

— Немного. Привыкла и теперь принимаю её отсутствие как данность.

— Не звонишь и не требуешь её назад?

София невольно засмеялась. Точно уж не от радости.

— Мне что, двенадцать? Ну, а бабушка у меня строгая. Шапка, все пуговицы застёгнуты, рукавички — никогда не отпускала меня гулять без полного обмундирования. Помню, в школе, когда училась, у меня хромала математика. Я часто лажала в тетрадке, и она заставляла меня всё переписывать. Ты представляешь, вырывала страницы, и я сидела, писала снова. Я так злилась на неё, что кидалась драться. А она сильная... до сих пор кастрюли тяжеленные передвигает... просто обнимала меня крепко-крепко и говорила, что надо больше стараться. И я старалась.

Алиса улыбнулась.

Про свою семью и слова не сказала.

Софи, откровенно говоря, ничего не знала про Алису, хотя та говорила порой, не умолкая. Где живёт, кто родители, есть ли братья или сёстры, встречается ли с кем, о чём мечтает. Ничего. Паук, обвивший её паутиной, был не опознан.

Но гуляли они часто. Поймав за хвост идею изменить Софи, Алиса с упрямством ослицы не собиралась сдаваться. София рыпалась. Честное слово, рыпалась. Игнорировала звонки, делала вид, что занята. Но по раскалённой летним зноем земле к её дому, к её жизни уже подбирались рыжие щупальца. Когда в сентябре в каком-то супермаркете (Софи уже не вспомнит, в каком именно, — уж слишком их было много за это время) Алиса шёпотом велела: «Бери», — пришлось сдаться. Что-то внутри с грохотом рухнуло. Здравый смысл, наверное.

Алиса шла чуть впереди, нарочито небрежно размахивая аккуратным клатчем. Софи не оглядывалась по сторонам, кажется, даже не дышала. Они прошли мимо очереди, мимо касс, стараясь не смотреть на продавщиц, занятых своей работой, мимо охранника, сложившего руки на груди и рассеянно глядящего по сторонам, мимо банкоматов, мимо орущего мальчика, что упрашивал мать купить ему жвачку, мимо всей прошлой, нормальной жизни.

— А ты боялась, — усмехнулась Алиса, стоило им только выйти из супермаркета. — Я же говорила, что будет легко. Никто и не заметил.

Софи разжала кулак: на ладони была маленькая шоколадка.

— Я... я не должна была.

Глаза Алисы едва уловимо расширились.

— Не должна что? Быть смелой? Решительной? Давай, скажи мне, София! Помнишь, когда мы были в кафе, ты сказала мне, что хочешь измениться, стать другой? И вот я даю тебе это право: сделать свой ход, взять уже судьбу за поводья. Но что ты, глупая, творишь? Ты пытаешься оттолкнуть мой дар!

— Ты не бог, Алиса, не тебе дары приносить.

— Кто вообще говорит о боге?! Найди в себе уже силы нести ответственность за свои поступки, а не винить других. Давай, скажи, что не хотела сделать так, как я просила. Скажи!

— Я не стану.

— Потому что хотела.

— Я не хотела воровать. Это... это неправильно.

— Это всего лишь шоколад, — фыркнула Алиса. — Но ты сейчас в шаге от того, чтобы стереть себя, понимаешь?

— И в пол шаге от ада.

— Значит, в аду мы будем обе, — просияла Алиса, — на соседних сковородах.

София закрыла глаза. Ей больше всего хотелось просто остановить это, погрузив мир во тьму. Сердце билось как ненормальное. Её колени тряслись от волнения.

— Я тебя ненавижу, ненавижу.

— Нет, Софи, ты ненавидишь себя, свои слабости, волю, что сгибается, как тетива, презираешь одиночество, свои страхи, но никак не меня. Я в этой истории единственный твой друг.

— Мы не друзья.

— О, — Алиса замерла, будто что-то вспомнила, — ты просто ещё не знаешь. Мы лучшие друзья, Софи.