Где-то между завтра и вчера

Бегство никогда не бывает окончательным выходом. Куда бы ты ни бежал — ты всегда бежишь от себя.

Сергей Лукьяненко
«Фальшивые зеркала»

Вы когда-нибудь задумывались над тем, что зачастую все происходило совсем не так, как изначально планировалось в голове. Жизнь сходила с заданного курса и бежала совсем по неизвестному направлению, увлекая за собой куда-то в далеко не самые приятные места. И ты, не имея возможности заставить притормозить запущенный механизм, подчинялся ему словно безвольная кукла, потому что судьбе было так угодно, и ты со своими идеями, мыслями, весь такой воодушевленный и радостный, просто не вписывался в новую постановку вещей. Уже никакие там выстроенные мечты о «долго и счастливо, и чтобы навсегда и без темных полос» не имели силы, их приходилось хоронить глубоко так, чтобы не откопали, а если такое и произойдёт, то буквально через такое безнадёжное «черт его знает когда». О каком там счастливом светлом существовании может идти речь, если жизнь — это тебе не красивая сказочка, а самая настоящая драма с щепоткой (а может и целой горсткой) мелодрамы во всей своей красе, с которой приходится бороться, выгрызая буквально собственными зубами право на перепись собственной истории, чтобы прямо по канону было с красивым, счастливым концом и желательно со всеми исполненным мечтами. Но пока дойдёшь до этого «долго и счастливо» сил как моральных, так и физических просто не останется. Да и все ли заслуживали это самое «долго и счастливо» или же приходилось довольствоваться тем, что будет дано, а выпасть ведь могло что угодно, и вряд ли каждый останется довольным.

В любом случае, искренне я уже не верил ни во что. Жизнь моя стала ещё теми американскими горками, с такими же крутыми подъемами и резкими, крышесносящими спусками прямо в котлован собственных проблем, страхов, разрушенных и упущенных мечт. Думаю, Netflix, если услышал бы историю моей жизни, побежал бы выкупать права на адаптацию, с руками и ногами забирая все мною им предложенное. Но я не в сопливой подростковой драме, а в реальном мире, где меня тыкали моими проблемами прямо в лицо, от которых я судорожно пытался убежать достаточно долго, чтобы в один не очень радостный и прекрасный момент для меня встретиться с ними снова. Не то, что я планировал, конечно, но будет ли старушка судьба спрашивать мое мнение? Конечно, нет. Кто я такой, чтобы чего-либо просить?

Ладно, Ноа, ты знал, что рано или поздно, это должно было произойти.

Легкий снег кружился в воздухе, ярко мерцая в свете огней ночного города, который встречал меня на расстоянии нескольких тысяч метров над землёй. Глядя в окно иллюминатора, я не мог поверить, что снова видел сияние родных краев спустя долгие годы моего отсутствия. Внутри меня все трепетало (читай: кричало и сходило с ума) от волнения, от которого слегка кружилась голова и холодели ладони. Пульс нервно отбивал чечетку ещё с момента вступления на борт самолёта, который спокойненько себе держал под умелыми руками пилота курс Нью-Йорк — Сеул. Мне хотелось спрятаться куда-нибудь или ещё лучше — вернуть время вспять и ни при каких обстоятельствах не садиться в самолёт несколько часов назад, дабы избежать всех последствий моего возвращения, которые всенепременно, словно по щелчку,начнутся сразу после того, как самолёт приземлится, а я официально ступлю ногой на родные земли. И нет, я не был сверхдраматичен, просто излишне встревожен, потому что возвращение домой звучало как самая ужасная идея в мире. Слишком много всего осталось в Сеуле, от чего я пытался убежать и старался не думать изо дня в день, но не мог. От проблем ведь не убежишь, однажды они догонят и заставят встретиться с ними лицом к лицу.

Я пытался успокоиться и выровнять дыхание, чтобы привести свои расшатанные поездкой нервы в порядок, но как-то несильно в этом преуспевал, ещё сильнее впадая в панику. Ободряющие слова из разряда «все будет хорошо, не о чем волноваться», которые крутились нон-стопом в голове последние несколько недель с момента планирования поездки в такой одновременно родной и доводящий до ужаса Сеул, ни разу не помогали. Серьёзно, я был настолько не в себе, что стюардессы во время всего полёта косо поглядывали на меня, то и дело справляясь о моем состоянии. Было малость неловко и каждый раз приходилось, краснея, бормотать что-то о том, что все просто прекрасно и это всего лишь маленький мандраж. Настолько маленький, что как только борт-проводницы стали предлагать напитки я, не сдержавшись, попросил виски для храбрости. Храбрее я, естественно, не стал, нервничать меньше — тоже; но вот малость захмелел — факт. Мама меня убьёт. Она в любом случае порвёт меня на кусочки с превеликим удовольствиям, растягивая его на изысканный манер. Ещё бы, она не видела нерадивого младшего сыночка последние четыре года, с тех самых пор как я не задолго до конца предпоследнего учебного года покинул родной дом, и до сих пор не смирилась как с моим побегом (ещё бы, какой родитель был бы в восторге отпускать свое несовершеннолетнее чадо в другую страну), так и диким нежеланием возвращаться. И я понимал ее чувства, а ещё был уверен, что матушка, как и отец (отношения с ним складывались на расстоянии ещё хуже, потому что его разочарование ощущалось гораздо сильнее всякий раз, стоило нашим взглядам изредка пересекаться во время видеозвонков или его нечастых поездок в Большое яблоко по работе)  так и не простили меня за принятые мной решения, и винить родителей я не смел, потому что сам себя простить за все содеянное не мог до сих пор, ибо сны, что превращались в такие уже привычные кошмары, из ночи в ночь напоминали о моих неудачах и разбитых мечтах. В любом случае, я в двадцати минутах от посадки, в сорока — от встречи со старшим братом, который любезно согласился меня встретить (на самом деле, проследить, чтобы я не убежал покупать обратный билет и не улетел первым же рейсом, и ведь отрицать такие мысли я не мог, потому что так и хотелось снова вернуться в безопасный для меня Нью-Йорк, который был мне вторым домом) и в часе с небольшим от встречи с мамой и папой. И я молился, чтобы это был единственный, не считая круга остальных родственников, перечень людей,  которых мне доведётся встретить за ту пару недель, что придётся провести в родном городе, но все мы прекрасно знаем, что это из разряда фантастики, и вероятность наткнуться в таком огромном Сеуле на кого-нибудь из знакомых мала, но она все же была. А я по жизни чересчур везучий, так что, наверняка повстречаю на своём пути старые лица.

— Пожалуйста, пристегните ремни, самолёт идёт на посадку, — раздался из динамиков голос пилота, который заставил меня вылезти из собственных мыслей и отложить самокопание и ткнул носом в приближающуюся реальность.

А ещё не поздно капитулировать? Выпрыгнуть из самолёта? Разбиться в лепёшку звучало сейчас более привлекательно, чем совершить посадку и встретиться с прошлым лицом к лицу.

Как там говорил мне Джейсон-хён, что рано или поздно жизнь заставит меня примчаться обратно домой, несмотря на все мое сопротивление? Вот, правда, кто бы мог подумать, что вернуться меня заставить собственный брат так удачно решивший сыграть свадьбу со своей девушкой в период рождественских праздников, в самый разгар семейных сборов и прочего столпотворения небывалого количества родственников в одном месте. Семейные праздники - то, чего я с таким рвением и так удачно избегал четыре года подряд, придумывая миллион и одну отговорку, чтобы не приезжать домой.

(Дни Рождения?

— прости, на учебе завал, передавай дедушке мои искренние пожелания.

Годовщины?

— Мне очень жаль, но я, по всей видимости, подхватил простуду, и не смогу выбраться.

— Воспаление хитрости ты подхватил, мелкий засранец, — ворчал Джейсон, усмехаясь и в очередной раз принимая гнев нашей милой матушки на себя, который следует обязательно, стоит брату передать мои слова.

Юбилей родителей?

— У меня в этот день защита важного проекта, но я заказал букет цветов, его должен доставить курьер вместе с подарком. Мне очень жаль. Передай маме с папой, что я люблю их.

— Мама передаёт, что при встрече обязательно расцелует тебя этим самым букетом по твоему прекрасному лицу.

И так далее по списку)

Пропустить такое семейное торжество, как свадьба старшего брата я попросту не посмел бы. Даже не стал бы искать очередную отговорку, потому что как бы я не боялся возвращения домой и встречи с родными и не только, я не смог бы пропустить столь знаменательное событие и был обязан присутствовать на нем. Когда я ещё увижу, как мой до чёртиков влюблённый в свою девушку старший брат свяжет себя узами брака. Звучало до ужаса странно и непривычно, ибо кто бы мог подумать, что однажды Джейсон в принципе влюбится, потому что это правда было из ряда фантастики, ведь горячо любимый старший брат никогда не искал серьезных отношений, открещивался и отбивался от них, словно мог подхватить неизлечимую болезнь, ища спасение в мимолетных связях, благодаря которым можно было сбросить напряжение в перерывах между штудированием книг, зазубриванием материалов и упорных тренировок в университетской сборной по баскетболу. Репутация брата бежала впереди него, раз уж даже до меня в Нью-Йорке она умудрялась долетать, спасибо социальным сетям. Но кто бы мог подумать, что, не успев мой любимый хён два года назад отгулять выпускной и устроиться в адвокатскую контору младшим адвокатом, как умудрился вляпаться по самое не хочу, и как бы забавно это не звучало — влюбиться словно мальчишке. Видимо волшебство или чудеса и правда существовали, иначе другого объяснения тут не было.  Потому что всем известный факбой в один миг резко перестал смотреть на других девушек и ограничил свое внимание на одной единственной, что, едва завидев, Джейсона брезгливо фыркала, обходила десятой дорогой и всенепременно, стоило ляпнуть что-нибудь глупое, посылала того в далёкое эротическое, потому что Мэй (первая помощница адвоката) — девушка не простая и с мозгами, и на всякие сладкие речи и красивую мордашку никогда не клевала, о чем всегда говорила Джейсону, советуя ему повзрослеть и перестать смотреть на девушек, как на легкодоступный продукт в магазине. Сколько же нытья пережили мои уши, когда старший брат плакался мне по телефону в пьяном бреду, требуя выдать ему совет, а лучше десять, как подступиться и сломать возведённые стены вокруг, потому что ещё немного, и Джейсон бы правда на коленях молил бы дать ему крохотный шанс показать Мэй, что та действительно прочно засела в голове и уже давно обосновалась в сердце с самого первого презрительного в его сторону взгляда.

Когда я в первые услышал слова кричащие о влюблённости моего брата к кому-то, не поверил и громко засмеялся, потому что подобное звучало слишком абсурдно для кого-то, кого от слова «отношения»  воротило, но когда несколькими месяцами позже в середине моих летних каникул перед вторым курсом печальное лицо  старшего брата показалось на пороге квартиры (на минуточку — в Нью-Йорке), я понял, что Джейсон не шутил. В первые в жизни его глаза горели так ярко, словно сверхновая взорвалась в глубинах этих почти чёрных глаз, когда с губ его то и дело слетали слова, пропитанные  ничем иным как вселенским обожанием и полным преклонением. Но, к сожалению, не ускользало и от внимания то, как быстро гасли звезды в его взгляде, когда хён содрогался от невзаимности и отказа идти на контакт, падая в плен такой до крика приносящей боли невзаимной любви. Кто бы мог подумать, что однажды я собственным глазами увижу и буквально почувствую, какого это так отчаянно нуждаться в любви другого человека,  когда давно не знавший такого понятия хотел познакомиться с ним, выучить наизусть и никогда не забывать, полностью отдав себя в руки другому. Было больно наблюдать за тем, как когда-то собранный и знающий себе цену старший брат ломался словно карточный домик, почувствовав на себе какого это, не глядя отдать сердце и узнать, что заботиться о нем не хотят.

Джейсон всегда был упёртым, немного хамоватым и наглым, он будто смотрел на людей свысока, но на самом деле он был самым настоящим, таким самим собой только с теми, кого подпускал близко, доверяясь всецело, потому что людей он видел насквозь, читал их как раскрытую книгу и всегда сторонился тех, от которых чувствовал угрозу, рядом с такими всегда проще носить маску, оправдывая только те ожидания, которые все вокруг хотели получить. Брат мог казаться нахальным, говорить, что вздумается, но все видели только тот образ, который он им позволял видеть , и они никогда бы не догадались, что за всей этой бравадой, прятался не по годам взрослый и рассудительный парень, знающий чего он хочет от жизни, чуткий и внимательный по отношению к близким, который костьми ляжет, защищая ценное — семью и друзей. Джейсон всегда был моей опорой, человеком, которому я доверял все свои страшные тайны и к которому бежал за советом. Лучший друг, старший брат и крепкое плечо, на которое можно опереться в сложные времена. Если бы не хён, то дров, которые я когда-то наломал, было бы в разы больше, и кто знал, что как бы сложилась моя моей жизнь сейчас, если бы я гораздо чаще передерживался советов брата, а не переиначивал все по своему?

В любом случае, единственное, что я пытался вдолбить своему горячо любимому и такому жутко невозможному старшему брату, чьи истерики и нытьё я слушать больше не мог (простите, но две недели своего отпуска что Джейсон провёл со мной немного пощекотали мои нервишки), чтобы с Мэй снимал одну из своих социальных масок и показал хотя бы кусочек настоящего себя, того, кто смотрит на девушку как на равную, с которой не нужно включать все свое обольщение, а наоборот свести его до минимума, и сначала попытаться хотя бы стать коллегами, затем друзьями, а потом, если будет готов, а ситуация позволять, то и ступить на ступеньку повыше.

— Думаешь, сработает? — спросил тогда Джейсон, устало потирая лицо руками. Выглядел он обреченно, немного помято и разбито. Другие варианты и не приходили в голову, а те полгода, что он работал вместе с Мэй, ясно показали, что, да, выбирать Джейсону было особо не из чего.

— Знаю наверняка, что настоящий ты ей понравишься больше.

И этих слов было достаточно, чтобы привести нас к сегодняшнему дню, когда я сидел в самолете, направляясь домой только ради того, чтобы стать шафером для такой взрывоопасной парочки.

Только им двоим могло прийти в голову сыграть свадьбу в канун Нового года, сразу после едва ли отгулянного и отпразднованного Рождества. Им показалось — это решение весьма романтичным, потому что когда, как в не такое сказочное время связать себя узами брака, скрепляя свою любовь в самую волшебную ночь.

Их мнения я особо не разделял, сторонясь, любого упоминания о Сеуле, не говоря уже о том, чтобы приехать в период зимних праздников. Возможно, у Мэй Рождество и Новый год ассоциировались с чем-то светлым и сказочным, особенно, если играть собственную свадьбу в эти дни, для меня же этот период походил на мой самый худший кошмар, вынудивший меня когда-то сбежать и больше не возвращаться, потому что память прочно и надёжно хранила воспоминания, связанные с самыми худшими днями моей жизни, которые отняли у меня слишком многое и которые я ненавидел всей душой, не имев возможности стереть их или исправить. В сердце все ещё кровоточила рана каждый раз, когда страницы календаря сменялись на декабрь и подходили ближе к зимним каникулам. И сейчас в груди все ныло и жгло, и с каждой минутой становилось все невыносимее, словно, когда я окажусь дома — мое сердце хватит удар, настолько страшно мне возвращаться туда, откуда я бежал сломя голову, по собственной вине уничтожив свою жизнь.

Сеул — город, подаривший мне счастливое детство, хранивший миллион ценных воспоминаний и помнящий каждый мой промах и ошибку. Город, который я любил до дрожи в коленях и не хотел бы покидать когда-либо, потому что я жил и дышал вместе с ним.

Сеул — в тоже время город, которого я стал бояться и желал больше не видеть; отобравший у меня мечты и омрачивший ценные воспоминания. Город, в котором мне больше не было места и в котором я собственными руками сломал самое ценное, что хранило мое сердце все детство и подростковые годы и берегло по сей день, как бы я не пытался с корнем вырвать это.

Сеул — город, который попрощаться со мной навсегда не намеревался, силой возвращая меня обратно домой.

Вот только был ли он все ещё моим домом, не известно. Внутри почему-то не теплело от вида этого никогда не спящего мегаполиса, а только холодело и неприятно покалывало.

— Наш самолёт совершил посадку в международном аэропорту Инчхон. Сейчас 20:37. За бортом -8 градусов. Спасибо, что выбрали наши авиалинии.

Что же, видимо, Добро Пожаловать домой, Ноа.

***

Наверно, не стоило даже заикаться о том, что мои ноги отказывались сходить с трапа и мечтали зашагать обратно в салон, чтобы намертво пристегнуть себя к креслу с единственным желанием улететь обратно за океан? Вот только персонал самолёта не разделял мои мысли, провожая меня долгим взглядом, так и говорящим: «обратной дороги нет, пошевеливайся, мы тоже хотим попасть домой, и так весь полёт сводил с ума своими нервными метаниями». Бросив напоследок ещё один грустный взгляд за плечо в сторону самолёта, я глубоко вздохнул и с гулко бьющимся сердцем сошёл с трапа и ступил на землю.

Что же, я действительно снова в Корее, во что верить до сих пор не хотелось, и самое печальное — ощущения были не из лучших. Кажется, меня вот-вот стошнит или того хуже — упаду в обморок. Прилетать обратно было ужасной идеей, но обратной дороги действительно не было, оставалось только зашагать вслед за остальными пассажирами в сторону автобусов, а затем, оказавшись в здании аэропорта, получить багаж и отыскать в зале ожидания единственное родное лицо, рядом с которым я смогу унять ненадолго тревогу в душе.

Выполнив все действия на автомате, я старался не зацикливать свои мысли на негативных вещах, по крайней мере, до того, как я не окажусь в родительском доме, а там можно по-новой впадать в истерику, потому что нет ничего лучше для расшатанной психики, как оказаться в месте, что кишило старыми воспоминаниями, которые с удовольствием пройдутся по ещё не до конца затянувшимся ранам, заставив их по новой разболеться и снова кровоточить. Да и к тому же никто не спасет меня от праведного гнева дорогой матушки, что так сильно истосковалась по непутевому младшему сыну, которого она сначала заобнимает до смерти, а потом прибьёт со всей любовью, а еще и нет мне спасения от разговора с отцом, который обязательно поднимет тему о моем возвращении домой на постоянную основу, потому что негоже, чтобы семья была настолько сильно разделена, ведь это никак не вписывалось в его видение семейных ценностей, и кого волновало, что в штатах у меня уже сложилась своя собственная жизнь, и вроде бы отец не должен так сильно препятствовать моей любви к Америке, в конце концов, я родился там, в точности как и он когда-то, но почему-то ему совершенно не нравилась сама мысль о том, что я был так далеко. Часть моего сердца принадлежала Нью-Йорку, я любил этот город не меньше, чем родной Сеул; и именно в Большом Яблоке я обрёл утраченное, но все же фантомное спокойствие, и получил, правда ненадолго одолженную, но все же возможность начать жизнь с чистого листа. Возможно, когда я уезжал в Америку, то был ещё несовершеннолетним, уязвлённым и совсем нестабильным. Родители, скрипя сердцем, отпускали меня за океан, для этого пришлось потратить не один час за разговорами, за которыми решалась моя дальнейшая судьба и пути к восстановлению, но благодаря уговорам, а также рекомендациям лечащего врача я получил разрешение улететь в другую страну в надежде построить новую жизнь. Пусть меня отпускали под опеку бабушки и дедушки (родителей отца, которые все ещё жили в городе больших надежд), и мне все ещё нужен был надзор старших, но сейчас я был достаточно взрослым, чтобы принимать самостоятельные решения и теперь я сам мог выбрать, где бы мне хотелось остаться жить после завершения учёбы в университете. В мои планы не входило возвращаться в Сеул когда-либо и уж тем более для того, что вернуть былую жизнь и прожить ее до самой смерти. Я больше не доверял этому городу, не чувствовал себя тут как дома. Родители должны были понимать это, ведь на их глазах я ломался и пытался собрать себя все то время, пока не рассыпался окончательно и не улетел залечивать раны за несколько тысяч километров от родного дома, оставив весь тяжелый багаж позади. И пусть это решение было все ещё самым сложным в моей жизни, за которое я расплачивался и по сей день, слушая в своей голове голос, ни разу не уснувшей за четыре года совести, что так и напоминала мне о том, какой я эгоист и трус; но я имел право сам выбирать, чего я хотел и в чем нуждался; нуждался я только в двух вещах: спокойствии и прощении, — правда, о последнем мне лучше было даже не заикаться и даже не думать. Тем не менее, я понимал стремление родителей вернуть меня в отчий дом, чтобы я был хотя бы в одной с ними стране, они скучали, волновались и не видели меня много лет, за исключением редких видеозвонков, и им бы хотелось, чтобы их ребёнок был дома, там, где всегда должен был. Но, я не ребёнок. Больше нет. Я скучал по семье, по дому, по старому себе; по жизни, которая была до, но... это больше "но" разделило мою жизнь на до и после, в этом «после» я не видел себя больше, проживающим снова в Сеуле.

В любом случае, сейчас я уже не смог бы повернуть время вспять и что-либо исправить, жизнь ведь не перепишешь; не сотрёшь прошлое и не заменишь его на более радостные события, остаётся только мириться и двигаться дальше, ища возможность написать такое сегодня, которое станет прекрасным завтра с этим его «долго и счастливо». И поэтому, собравшись с мыслями, я должен был взять себя в руки, чтобы пережить предстоящие несколько недель в родительском дома, которые будут не из лёгких, в этом я был уверен точно.

Не успел я прилететь, уже чувствовал, как моим нервам требовалась передышка, мало того, что перелёт был до неприличия долгим (четырнадцать с половиной часов — это вам не шутки), и все, о чем я мечтал — провалиться в долгий и непробудный сон, потому что в самолёте поспать особо не удалось из-за мыслей, что кружили роем в голове и не давали тем самым ни на секунду сомкнуть глаз; но, предвидя, что дома меня минимум будут ждать семейный ужин и разговоры по душам (скорее допрос не хуже, чем под пристальным взглядом прокурора), отдохнуть я смогу не раньше, чем окажусь снова в своей квартире в штатах. Где и как ловить на время пребывания в Сеуле хотя бы призрачное спокойствие, я ни имел никакого понятия, а оно мне было позарез как необходимо, потому что я буквально кончиками пальцев ощущал накатывающуюся панику, но единственное, что я мог —предложить своим расшатанным нервишкам поискать спасение либо на дне бутылки чего покрепче, что вряд ли оценят семья и моя печень (а ее мне жалко), либо в виде блистеров с успокоительными таблетками, которых, естественно, у меня с собой не было, потому что давно уже отказался от них за ненадобностью. Видимо, снова пора идти за рецептом.

Внутри международного аэропорта Инчхон за несколько лет отсутствия не поменялось абсолютно ничего, в прочем как и в другом любом аэропорту: все тот же огромный поток людей: встречающих, провожающих и улетающих. Кругом одни слёзы, слова и эмоции. Правда теперь долетающая речь до моих ушей звучала по-особенному: на родном и понятном корейском. Удивительно, но я правда скучал по знакомым звукам и словам; по лицам людей и атмосфере, что была присуща только Корее. Воздух здесь ощущался совсем по-другому, и голову закружило от легкой эйфории. Буквально на секунду, я ощутил себя на своём месте, там, где я всегда должен был быть, но это было мимолетное ощущение, и на место легкой ностальгии, снова вернулись нервозность и паника. Где же носило старшего брата?

Я огляделся по сторонам в надежде отыскать знакомое лицо в этой толпе, но это было гиблым делом, и, не обнаружив никого, вытащил из кармана телефон, чтобы позвонить Джейсону, потому что ещё секунда и я на радостях побегу (на самом деле, нет) за обратным билетом, ну, или от волнения потеряю сознание, потому что я правда не чувствовал себя в порядке. Я не на своём месте. Я здесь чужой. Сеул больше не мой дом. Правда, которая отдавалась болью на сердце.

— Возьми трубку, — бормотал я, нервно осматриваясь, пока на той стороне провода звучали монотонные гудки, которые сменились голосом автоответчика, сообщившего, что абонент не отвечает. Потрясающе, а вовремя то как. Так, главное дышать. Вдох — выдох. Как там меня учил мой психотерапевт? Вдох в течение 5 секунд, задержать на парочку, и семисекундный выдох, затем повторить. Руки слегка подрагивали. Вот этого я и боялся, что, оказавшись снова в Корее, демоны вернуться обратно и отыграются на моем разуме в полной мере, возвращая меня в мир постоянных ночных кошмаров и адского пламени. Дыхание стало затруднительным и поверхностным, включилась гипервентиляция лёгких, которая служила первым звоночком приближающейся панической атаки. Их не было вот уже последние полтора года, и сейчас я четко ощущал как она касалась меня холодными и доводящими до ужаса и обморока пальцами. Нет...нет, не хочу снова попадать в ее цепи, я только научился дышать полной грудью и не бояться всего вокруг, особенно собственных мыслей. Я зажмурил глаза, судорожно поглощая кислород, в надежде заполнить им легкие и успокоить начавшее сходить с ума сердце. На висках выступил пот, в ушах все звенело, и я уже готов был рухнуть на пол, зажимая голову руками, чтобы закрыться от внешнего мира и приглушить какофонию звуков вокруг.

— Потерял? — послышалось откуда-то сбоку. Я облегченно выдохнул, почувствовав, как паника отступила на шаг назад. Джейсон-хён, как вовремя.  Его голос, знакомый и такой ехидный, приправленный весельем и чём-то таким родным, повеявшим с детства, ах, да, подтруниваниями старшего над младшим, — вечная сага, — звучал для меня словно спасательный круг. Я был так чертовски рад услышать его.

Обернувшись, я наткнулся на старшего брата, который, ухмыляясь, смотрел прямо на меня. Бровь изогнута, а глаза хоть и искрились весельем, которое было больше напускным, чтобы немного развеять обстановку, но больше в них сияли тоска, радость от встречи, благодарность за то, что я смог пересилить страхи и всё-таки приехать, и волнение. Гремучая смесь.

— И где же тебя носило, хён? — в ответ раздалось такое же поддразнивание, словно не я собирался ещё с минуту назад устроить истерику, но почему-то хотелось показать брату, что я смогу держать себя в руках, не поддаваясь эмоциям, что лучше мог контролировать свое тело. Вот только оба с ним мы знали правду и понимали, что все моя напускная уверенность — обычный фарс, игра на публику. Да и кого я пытался обмануть? — Ещё бы немного, и тебе пришлось бы объяснять маме, как из под носа ты упустил любимого младшенького, который поддавшись твоему промаху, улетел обратно.

Джейсон рассмеялся и, покачав головой, притянул меня за шею и просто обнял. Я судорожно выдохнул, отпустил ручку багажа, прикрыл глаза и обнял в ответ, почувствовав себя в безопасности впервые за долгое время.

— И я скучал, младший братец, — тихо сказал он, ещё крепче сжимая меня в своих объятия, почувствовав, как я, уткнувшись носом ему в шею и подавив всхлип, задрожал от нахлынувших эмоций, которые буквально переполняли всего меня, и ещё немного и я разрыдаюсь прямо на плече у брата по среди аэропорта в окружении тысячи людей. — Наконец-таки ты вернулся домой.

____
Добрый день!
Глава добавлена в качестве пробы и моего собственного восприятия на нее.

Пожалуйста, дайте знать, что вы о ней думаете