Расплата за любовь
Сидя на небольшом потёртом диване по правую руку от неподвижной более фигуры дворецкого посреди пустынной залы, мальчик молчал, запрокинув голову, он наблюдал за тем, как по потолку разбегаются причудливые трещины, словно вспышки молнии, поражающей небесную гладь, а затем кусочек за кусочком, откалываясь, исчезают в неизвестности, оставляя после себя зияющие дыры, сквозь которые виднелись лишь клубящиеся чёрные миазмы. Убегая от страшных кошмаров реальности, он погрузился глубоко в мир своих фантазий и размышлений. Наблюдая за расползающимися всё дальше и дальше прожилками, словно тёмная густая кровь, текущим по извилистым венам глубоко под кожей, мальчик размышлял о любви. Любовь - болезнь. Любовь - это та самая чёрная болотистая жидкость, плавно растекающаяся по венам, порождение пленительных миазмов. Она может замереть на пол пути и растаять, а может достать до самого сердца, заполнив его до краёв, пропитав его насквозь, и чем более молодо и неопытно оно, тем больше, словно новенькая пористая губка, втягивает в себя каждую частичку клубящейся чёрной миазмы, со временем сердце само становится этой самой чернотой, и чем более оно чисто и восприимчиво, тем глубже пропитывается. Любовь становится зависимостью, ещё более страшной и сладостной болезнью, самой прекрасной ложью. Любовь становится мерзким, отвратительны, тягучим и завораживающим болотом. Любовь - это красота и ужас. И он желал её, он её жаждал. Тик-так.
Мальчик устало прикрыл глаза, его грудь щемило, словно с каждой секундой кто-то всё сильнее сжимал трепещущее сердце в огромные ржавые и скрипучие тиски. Это ощущение не было болезненным, однако изнемогающим, изводящим. Он всё сильнее зажмуривался, прижав обе руки к груди и сжимая рубашку, словно силясь отодрать от себя невидимые длани своего мучителя. Мальчик поджал дрожащие губы и, коснувшись безвольно лежащей рядом тыльной стороны запястья дворецкого, тихонько всхлипнул, чуть сжимая непослушные пальцы. От мертвенно бледной, шершавой, словно кукольной руки мужчины не исходило никакого тепла, не ощущалось более сокращение выпуклой толстой вены под тонкой старческой кожей.
Стонали старые водостоки, гудели вековые стены особняка, скрипели где-то вдалеке старые деревянные половицы. Казалось, словно дом исполнял какую-то свою дьявольскую проникновенную мелодию, льющуюся плавными потоками гармонии из самой преисподни. Однако, прислушавшись, мальчик понял, что уже на протяжении нескольких минут действительно играет музыка. Из глубины особняка доносились мягкие переливы клавиш старого рояля. Он медленно, словно в полусне сполз на пол, отпуская запястье дворецкого, и двинулся вперёд, ведомый непрерывным течением мелодии, бегущей вдоль нотного стана.
Шаг за шагом, с каждым глухим стуком невысоких каблучков на лакированных ботиночках, с каждым тихим отрывистым тиком мелодия становилась всё громче, отчётливее. Рояль, подчиняясь рукам неизведанного, беспрекословно исполнял всем известный отрывок из оперы Лебединое озеро. Казалось, что звучал он именно так, как и положено, загадочно, торжественно, величаво, музыка лилась непрерывным потоком сливающихся воедино звуков, однако было в этом исполнении что-то, что вызывало неприятное ощущение тревоги, некоего неизведанного, потаённого, самого глубинного трепета, который отделяла от страха лишь тонюсенькая, практически невесомая грань, которая дрожала и становилась всё слабее с каждым более сильным ударом по клавишам. Чем ближе звучала мелодия, тем сильнее мальчик ускорял шаг. С каждой секундой сердце его трепетало всё сильнее, словно в отчаянии пытаясь вырваться из грудной клетки, оно жаждало быть ближе к зале, из которой доносилась мелодия, подобно певчей птичке, запертой в крошечной клетушке, что в неистовстве мечется из стороны в сторону, обрывая о прутья свои пёрышки и ломая хрупкие крылышки, она жаждет свободы, но не может её получить, а может лишь измучать себя до смерти в жалких попытках вырваться.
Вот справа промелькнул округлый обеденный стол, накрытый запылившейся скатертью, и перед глазами выросли высокие белоснежные двери. Мальчик замер, не в силах сделать последний шажок, отделяющий его от цели, он стоял, вслушиваясь в замысловатые переплетения нот, которые словно сливались в единую гармонию с отрывистым стуком его сердца и мерным тиканьем часов. Нервно сглотнув, он с большим усилием сделал шажок вперёд и толкнул вперёд тяжёлые двери. Они отворились беззвучно, добродушно приглашая мальчика внутрь.
Прохладный рассеянный свет, с трудом проникая сквозь ткань белых занавесок, мягко стелился по вычищенному до блеска паркету, окрашивая его в серебро, растворялся, не имея достаточно силы, чтобы охватить всё пространство залы. В воздухе витал непривычный едкий запах. Чуть в отдалении, частично растворяясь во тьме, поблёскивала лакированная поверхность чёрного рояля, ослабший свет плавно скользил вниз по краю страниц распахнутой нотной тетради, время от времени успевал захватывать ловко скользящие по клавишам тонкие пальцы, особо подчёркивал точёный профиль молодого женского личика. Её светлые волосы светились холодным серебром. На ней было лёгкое чёрное платье без рукавов, отчего и без того бледная кожа казалось идеально белой, и лишь щёки рделись лихорадочным румянцем. Мальчик медленно опустил взгляд и заметил ещё одну маленькую фигурку. Она сидела, прислонившись спиной к ножке инструмента и сложив ручки вместе, расслабленные веки были чуть опущены:
-О, ты пришёл! - приглушая мелодию зазвенел высокий и сильный женский голосок, - Как раз вовремя.
Покинутая на секунду оторвала глаза от клавиш рояля, приветливо улыбаясь:
-Ева? Ева, как ты здесь оказалась?! - он бросился вперёд, падая на колени перед девочкой, нежно коснулся её плеча и с тревогой заглянул в светлые глаза, - Ты же была...Нет, с тобой всё в порядке? Ну да, идём же, нам пора...Да, Ева? Да, да, всё верно.
Мелодия резко оборвалась и повисшую всего на мгновение тишину пронзил звенящий заливистый смех, похожий на звон колокольчика:
-Ну какой же ты всё-таки смешной! - воскликнула девушка, изящно протирая подушечкой пальца уголок глаза от образовавшейся крохотной слезинки, - Зачем ты разговариваешь с мертвецом, братец? Ты же знаешь, что она тебе не ответит.
Он вздрогнул, словно от удара, поднимая полный ужаса взгляд на смеющееся лицо девушки:
-Что ты такое говоришь, Покинутая? - с губ срывался лишь слабый шёпот - Что за ужасы ты говоришь? И зачем? Ты же сама слышала. Ты слышала, как Ева только что мне ответила!
Девушка молчала, но продолжала неотрывно наблюдать, практически весь её силуэт сейчас растворялся в тени залы, и лишь глаза, которые раньше казались серыми, сейчас сверкали во тьме словно два топаза. Нервно сглотнув, мальчик медленно опустил голову, аккуратно прислонившись ухом к груди Евы, и замер. Спустя несколько секунд звенящей тишины из его груди вырвался прерывистый вздох:
-Нет... - руки его задрожали, глаза наполнились слезами, - Нет, Ева! Ева, прошу тебя, очнись! Ева! Пожалуйста! Этого не может быть...Это ты? Ты сделала это с ней! Ты убила мою Еву!
Мальчик вскрикнул в отчаянии, обхватывая руками холодное и безвольное тельце и крепко прижимая его к себе, из глаз его хлынули горькие слёзы, к горлу подступил ком, всхлипы и рыдания стали душить его, всё тело била мелкая дрожь, а из груди вырывались болезненные стоны:
-Нет, Ева...
Девушка молчала, спустя время и он замолк, продолжая прижимать к себе тело девочки, неожиданно по всей зале разнеслось эхо громких и частых хлопков:
-О, браво! Это было гениально! Да, роль ребёнка тебе всегда давалась лучше, чем роль взрослого, - с наигранной усталостью вздохнула девушка, расправив складки на подоле платья, она встала из-за рояля, пальцы её больше не касались клавиш, однако, мелодия продолжила литься сама собой, - Но ты прав, полагаю, я действительно убила мою малышку, когда отдала её тебе.
Она тихо хмыкнула, проводя кончиками пальцев по блестящей поверхности инструмента, бросила задумчивый взгляд на безжизненное личико девочки, обрамлённое золотистыми кудрями:
-Но это ведь ради благой цели! - вдруг восторженно и с трепетом воскликнула девушка, значительно повеселев, она словно вся засияла, и теперь стало ещё отчётливее заметно, как лихорадочно блестят её глаза, - Ох да, это определённо того стоило! Все эти жертвы, мой дорогой, сначала я боялась в глубине души, прости меня за это, - она порхала из стороны в сторону словно в забытье, продолжала радостно щебетать, - Но как же это было великолепно, прекрасно, восхитительно, шедеврально! Такая версия нашей жизни мне понравилась гораздо больше! Я ведь хорошо справилась? Ох, но я временами так ревновала тебя! Ах глупо, так глупо. Ведь в конечном итоге она не могла бы заменить меня, может я и породила её, но она не смогла бы заменить тебе меня! Ну как же жаль, что матушка с батюшкой не сумели понять твой гений, твоё искусство...
-Ты...Ты совсем сошла с ума. Как ты могла всё это сотворить? Ты была самым прекрасным ангелом, так что же с тобой стало? И за что ты так с несчастной Евой?!
-...Я сошла сума? Я сотворить? Несчастной Евой?! - девушка замерла прямо перед ним, медленно опустилась на пол, заглядывая в глаза, взгляд её вдруг стал пустым, уставшим, измученным, - Ты заигрался. Ты забыл. Ты забыл, кто ты такой, - перед глазами, словно кадры фильма в быстрой перемотке замелькали картинки: разгневанные зелёные глаза, полные ненависти и отвращения, он никогда не любил меня, я был не его; светлые серые глаза, полные боли и отчуждения, я был её, но она тоже никогда не любила меня, - Ты забыл, что сделал - звуки взрывов, страшные картины человеческих мучений, бегство, чья-то мольба, старческое уставшее лицо в крови, кровь, кровь, река крови- Ты забыл, что именно ты сам меня создал, старший братец, - солнце, отдалённая часть сада и оголённая белая ручонка, ну будь же моей, ты претворялась, что не хочешь, все эти сопротивления лишь игра.
Мужчина улыбнулся:
-И ты любишь меня?
-Я всегда любила тебя.
Девушка медленно поднялась на ноги и, вновь приблизившись к роялю, замерла на несколько секунд, в задумчивости оглядывая инструмент, лишь на секунду глаза её наполнились холодом. Протянув вперёд худенькую белую ручку, она выудила лежащий в тени на крышке коробок и ловко чиркнула спичкой, завороженно наблюдая за появившимся крошечным огоньком:
-Спектакль окончен, теперь по традиции пора опустить занавес, - с трепетом прошептала девушка, - Как тебе красный?
Тонкие пальцы разжались, и, словно в замедленной съёмке, огонёк полетел вниз, опаляя края страниц нотной тетради и наконец касаясь деревянной поверхности паркета. Тиканье часов прервалось и по всему особняку разнёсся оглушительный бой часов. Бом-бом-бом-бом. А мелодия всё усиливалась, подойдя к своей кульминации. Огненные языки тут же взвились к потолку, заливая всё пространство залы красным обжигающим светом, с каждой секундой разрастаясь всё сильнее, они, словно в неистовой дьявольской пляске метались из стороны в сторону, то вспыхивая ярче, то чуть утихая, пламенное море с каждой секундой всё сильнее наполняло всё пространство, охватывая каждую его частичку, так что казалось, что в мире не осталось ничего, кроме бушующего алого занавеса:
-Матушка с батюшкой уже заждались нас, мой дорогой, - успела вымолвить девушка с улыбкой, прежде чем её тонкую фигурку охватили, скрывая за собой всполохи пламени.
Мужчина стоял на коленях, с немым восторгом, не мигая, наблюдал за вспыхивающими искрами. Он медленно поднял руки вверх:
-Я сделал это...Я сделал это гениально.
И стал хлопать что было силы, до изнеможения, он хлопал, когда кричал от нестерпимой боли, пока пламя медленно охватывало и жгло его тело и кожу, поджаривая её до чёрной корочки слой за слоем, сжигая волосы и обугливая обнажённые кости, мышцы. Он апплодировал, когда кипящие капли крови и жира стекали по пылающим рукам с ладоней, кричал всё громче, но не останавливался, не прекращал своих оваций до тех пор, пока руки его сохраняли даже малейшую возможность к движению, пока мышцы его не истлели в пламени и после продолжал отчаянно, в конвульсиях дёргать плечами, пока огонь не поглотил его целиком, вместе с особняком и садом. И лишь четыре каменных надгробия, покрывшись слоем копоти, стояли недвижимо, окутанные искрами пламени.