эпизод 24
В утренних сумерках появился первый гость. К этому моменту я уже отвык постоянно оглядываться на часы, стрелки потеряли значимость. В данной плоскости и обстоятельствах часы казались лишним элементом, некой преградой для ощущения естественности. Легче было соотносить происходящие события с внешними явлениями, как в больнице или на отдыхе.
С третьего этажа было любопытно наблюдать как зеленый «форд» медленно проплывал по сельской дороге через поле. Он словно скользил по льду, разрезая сумерки желтыми фарами. Из машины вылез крепкий парень в куртке болотного цвета. Лицо показалось знакомым, но при каких обстоятельствах и когда я мог его видеть? Он открыл багажник и с усердием пытался извлечь что-то огромное. Словно он врач, а машина роженица. К нему вышел Соломон, последовало дружеское объятие и перекур. Удвоенные усилия. Машина заходила взад-вперед, рывок — и освежеванная туша в целлофане вышла из стальной капсулы. Чуда не произошло, бездушное не может дать живого начала.
Я долго мялся, спуститься ли мне вниз. Возможно, стоит дождаться всех остальных.
— О, ты здесь! — Соломон сначала прохрипел, после прокашлялся. — Трёхин-младший приехал.
— Скоро спущусь. Альберт тоже будет?
— Возможно. Он любит приезжать без предупреждения. Спускайся на бокал красного. Кэмм приготовила завтрак.
К обеду подтянулось несколько машин. В японском пикапе прибыла пара, друзья Кэмм. Он — длинный лысый баклан, учитель физики, она — владелица небольшого ресторана. Имена их пролетели мимо ушей, такая мелочь мне не доставляет неудобств. После третьего бокала я уже спокойно тыкал, обращаясь к ним, — «крашеная», «длинный», «жираф».
Алик примчался на чёрном «мини» с каким-то стариком. Он обновил авто, значит, дела идут в гору. Дедок оказался весьма забавным, его седые волосы были подстрижены подозрительно аккуратно, на худых плечах — кашемировое пальто, дорого поскрипывают ботинки из крокодиловой кожи. Приятель, ты не ошибся мероприятием, перепутав дружескую посиделку с неделей высокой моды?
Появилась семья Камиллы: два младших брата и мать с отцом. Мать Роза, потомственная цыганка, отбившаяся от корней. Отец — не самый практичный еврей. Такого специально не придумаешь, суровая ирония на злобу дня. Смотря на них, ощущаешь слаженность и смирение, выработанное временем и обстоятельствами. Именно перспектива притертой бытовой гармонии устрашает во всех подобных затеях. Неужели мы стремимся к этому осознанно? Или слепо веруем в иную, счастливую участь?
Мы отмечали помолвку. Я честно старался, но проникнуться событием, никак меня не трогающим, оказалось сложно. Меня не покидало чувство отчуждения, эгоизм игнорировал дух праздника. Единственное, что было в моих силах, —постараться не обосрать вечер. Мало нас учили радоваться за других...
К сумеркам разожгли большой костёр в круглом костровище, вынесли плетёные кресла и пледы. Звучал блюз, грел коньяк, кружилась голова. Глаза Кэмм горели от вина и начинающейся сказки. Ей сегодня позволено всё, даже выпить. Вообще она обычная баба с очевидными желаниями, но это не её вина. Язык не повернется назвать Камиллу глупой. Она осознает всю силу прощения, а подобное дорогого стоит. В итоге Соломон получил второй шанс, а Кэмм, видимо, лик святости.
Стильный дед присел рядом со мной и неоднозначно улыбнулся.
— От тебя сегодня ни слова. Не очень рад или немой?
— Конечно, рад! Они оба заслужили спокойствие. Даже путём творческой кастрации. Давайте выпьем за них!
— Началось! Вы, молодые, стремитесь к свободе и, по большей части, вслепую. Вот и ломаете головы, что с ней делать, когда начинаете ощущать хоть какие-то её признаки. А ведь свобода —дело индивидуальное, далеко не каждый к ней готов. Она требует огромной воли и высокой самоорганизации, иначе просто не выжить. Вот поэтому ты болтаешься в своей голове, как дерьмо в сточной канаве... Я был такой же... Все мы похожи.
— Резковато!
— Ничего, не рассыплешься. Плесни ещё.
— Не сочтите за грубость, а вы кто такой? Не думаю, что мы раньше встречались.
— Можешь оставить свою любезность. Я брат отца Макса и Алисы.
— То есть, дядя...
— То есть, да. Прилетел к племяннику на помолвку. А вот кто ты такой?.. Сможешь ответить?
Ответить и правда нечего. Кто я? Отвалившийся хвост ящерицы, которая спаслась от опасности и уже успела отрастить новый. Настроение покатилось вниз, последними каплями по стенке стакана.
— Ты кажешься самым потерянным среди присутствующих. В чём дело?
— Семь лет назад я был новым и свежим. В смысле, жильцом города, заканчивал университет и искал. Что конкретно, сказать трудно, но многие бы сказали «себя». Алису встретил через год в баре, на тот момент я уже был не нужен ни себе, никому другому. Влюбился в неё сразу, мой друг говорил о ней как о самой невыносимой, которую он встречал. Тот апрель был холодный и пьяный, но один четверг выдался живым. В половину девятого она зашла, и заказала граппу. Тогда мне приходилось бороться с похмельем почти каждый день. Но даже плавая в этом мутном аквариуме, я все равно не смог бы ее пропустить. Оказывается, есть люди, к которым невозможно быть равнодушным. Они вряд ли ощущают свое присутствие, но являются неувядающим источником печали и нежности. Это происходит на уровне впечатлений, моментальное очарование. Словно впервые видишь снег или августовский звездопад.
— А когда иллюзии начали рассыпаться?
— Практически сразу. Я ее не интересовал и в целом приходилось довольствоваться короткими моментами общения, в основном, в компании Макса.
— Это нормальный процесс. Если бы не было распада, то кто бы оценил синтез?..
— То, что Алиса и Макс сделали на последней выставке, было непонятно, но сильно. У людей открывались рты и глаза выкатывались от возмущения. Это был императивный костер-жертвоприношение, пугающая вспышка для обывателя. Как минимум, претензия на самый смелый акт в искусстве за последние двадцать лет. Хотя, мне абсолютно мерзко это признавать.
— Они за этот перформанс заплатили достаточно. Это их право не давить газ до упора. Макс за последние три года сделал больше, чем за предыдущие двадцать шесть. Нужно уметь извиниться перед собой и окружающими. Сделать в жизни что-то настоящее человеческое не только ради художественной концепции! Или для чего было трахать прилюдно свою сестру?!
— Не знаю, делаете вы это специально или не думая, но мне стало ещё хреновей. Наливайте!
Дед отрицательно покачал головой, встал и направился в сторону костра. Слишком вычурно он смотрелся на фоне одурманенных радостью и алкоголем родителей Кэмм. Я же остался на месте безучастным, всматриваясь из темноты в огонь и силуэты.
Брёвна трещали и отплевывались искрами в ночь. Когда никого нет поблизости, можно послать скромность и прикладываться прямо к горлышку. Требовался эффект лобового столкновения. Благодаря плотному ужину коньяк растворялся медленно, но прекрасный семилетний уже начал отравлять мысли.