Глава 4
На четвёртый день своего пребывания в здешнем городе меня одолело огромное желание играть. В конце концов мне нужно было себя чем-то развлечь в этот день, и, как я уже говорил, рулетка была одним из немногих моих развлечений.
Я шёл по красочным улицам, и на душе у меня было необъяснимое чувство удовлетворения. Мне всё вокруг нравилось, и было так легко. Меня охватили собственные мысли, посещавшие всякий раз, когда я оставался наедине. Но не успел я полностью погрузиться в них, как услышал, что кто-то звал меня:
— Анатолий Степаныч! Анатолий Степаныч!
Я оглянулся и увидел серую фигуру, бежавшую ко мне: мужчина среднего роста и тонкого телосложения. Он приблизился, и я тотчас узнал своего давнего товарища Мазунина.
Это был человек весьма невзрачный: его тонкое телосложение и серые наряды никогда не выделяли его из общей массы. Такого человека вы бы и не заметили, если бы совершенно неожиданно он не подошёл к вам за тем только, чтобы вежливо поздороваться и тотчас снова раствориться в толпе. Мазунин был одним из тех, кто всегда может поддержать разговор, даже если речь идёт о том, чего он вовсе не понимает. Однако по большей части он всегда отмалчивался, а когда всё же вступал с кем-то в разговор, обходился совершенно без жестов и тем самым выдавал всю скрытность своего характера. Впрочем, он был совершенно таким же, как все, и ничто его вовсе не выделяло за исключением одной едва заметной детали. Во всех его действиях была какая-то робость или даже трусость. Многие приписывали эту особенность его скромному, по их мнению, характеру. Однако Мазунин был вовсе не скромен: он был именно труслив. И делал он всё, как все, только потому, что сам хотел быть похожим на остальных. Человек этот имел всегда весьма небольшой достаток, но всеми возможными способами пытался скрыть это своим поведением, скопированным с поведения окружающих, что было, конечно, забавно. Кроме того, он был человеком завистливым. Это была одна из причин, по которым Мазунин стремился подражать высшему обществу и по которым я его презираю. Я понимал, что человек этот испытывает сущую неприязнь ко мне; испытывает только потому, что я существенно богаче его. Деньги никогда не составляли моего счастья, но для Мазунина они были смыслом всей его жизни. И он нашёл способ поправить своё нищее положение: он женился на богатой вдове, которая была влюблена в него уже долгое время. Она не посещала встреч высшего общества, не каталась в дорогих каретах и не разбрасывалась деньгами направо и налево, и Мазунин никогда бы и не посмотрел на эту женщину, если бы не узнал о её немалом состоянии. Конечно, уже не оставалось сомнений, что свадьба на богатой невесте есть едва ли ни единственный для него способ разбогатеть. Теперь же он достиг желаемого: он богат, и может позволить себе путешествия в любой уголок Европы: сейчас же вовсе неожиданно мне довелось встретить его в Страсбурге — совершенно одного, без сопровождения своей супруги. Ничего не могу сказать об отношениях его со своей женой. Лишь одно знаю точно: любит он не её, а деньги, так легко доставшиеся ему. И всякий раз ему удаётся дурить свою жену, прибирать в свои руки всё больше и больше денег из её кармана, и как у него это всегда получается — уж чёрт его знает.
Его длинное худое лицо всегда было идеально выбрито и не имело вовсе никаких изъянов, будто малейших шрамов или бородавок. А вообще зачастую оно было весьма бледно. Его тёмные глаза всегда оставляли странное ощущение; всякий раз, как не посмотришь в глаза человеку, можешь тотчас сказать, что творится на душе этого человека; но прочитать что-либо по глазам Мазунина было едва ли возможно. Помимо того у него были короткие русые волосы и маленький остренький нос. Сам по себе же он был достаточно высок и худощав. Он никогда не носил при себе дорогих украшений, даже после удачной женитьбы.
— Гаврила Романыч, вы какими же судьбами? — сказал я, пожимая тонкую руку Мазунина.
— Да вот… приехал во Францию. Захотелось, знаете, посмотреть, что да как здесь… Ведь всяко интереснее будет, чем у нас.
— Вы что же, без супруги?
— Анна Григорьевна осталась в Петербурги…
— Анатолий Степаныч, — добавил он, немного помолчав, — вы один из немногих людей, которым я имею право говорить всё, как есть на самом деле. Так вот, признаюсь вам, Анна Григорьевна уверена, что я сейчас здесь по поручению консульства выполняю особо важное дело… А вообще мне просто захотелось остаться, так сказать, одному на несколько неделек.
Именно через Анну Григорьевну он и пробился в консулы. И то, стоит признать, занимает самую низшую должность. К слову, Мазунин знает, что я прекрасно понимаю всю его сущность и замыслы. Только поэтому он разговаривает со мной настолько откровенно: он знает, что ничего не сможет утаить.
— Вы нынче куда?.. — спросил он.
— До ближайшего казино.
— Ой, и я иду туда же!
Не думаю, что он шёл туда. Вероятно, ему стало нужно в казино только потому, что я иду в казино.
— Скажите, почему же я вас застал в Страсбурге? — спросил я его. — Почему же не Париж? Вам ведь так приятна роскошь — столица была бы для вас прекрасным местом.
— Столица!.. Столичная жизнь больно дорога, Анатоль Степаныч. Куда дороже, чем здесь…
В ответ на услышанное я лишь самодовольно улыбнулся.
Мы зашли в казино и сходу принялись за рулетку. Первая моя ставка была в двести франков, и она оказалась выигрышной. Затем пять раз я проигрывался, но последующая ставка — в тысячу франков — покрыла эту неудачу.
— Je parierai sept mille sur Zéro (Ставлю семь тысяч на Zero), — сказал я и уверенно посмотрел на дилера.
— Анатолий Степаныч, да вы никак с ума сошли, — сказал мне Мазунин, бледное лицо которого выражало сущее потрясение. — Вы хоть понимаете, как мал шанс того, что выпадет…
Он не успел договорить своей фразы, как дилер объявил, что выпало Zero. Мазунин трясущимися глазами смотрел, как я забирал свой выигрыш. После я выиграл ещё три тысячи франков, и Мазунин смотрел на меня таким пылающим взглядом, что я тотчас понял: ему очень хочется повторить мой успех. Забавы ради я уступил ему место за рулеткой. Сперва он поставил двести франков, как и я, — и проигрался. Он повторил свою ставку, и выиграл. Третья, четвертая, пятая ставки оказались выигрышными.
— Непременно повышайте, — сказал я ему.
Он повысил до семисот франков, и проигрался. В то время как Мазунин был увлечён игрой за рулеткой, я заметил невысокую широкую фигуру, так пристально наблюдавшую за нами. Я пытался вглядеться в черты этой фигуры, но попытки мои разобрать что-то были тщетны. Это точно был какой-то низкий полный мужчина в цилиндре, причём настолько незаметный, что я не обратил бы на него ровно никакого внимания, если бы мой взгляд случайным образом не упал прямо на него. В какой-то момент он заметил, что уже не он наблюдает за мной, а я наблюдаю за ним. Он засуетился, замешкался и, оглядываясь, поспешно вышел в дверь.
Мазунин проигрался ещё трижды и, злобно стукнув по столу, вскрикнул:
— К чёрту эту игру!..
— Неужели вам так досадно проигрывать чужие деньги, Гаврила Романыч? — обратился я к нему с насмешкой. В ответ он раздражительно посмотрел на меня: его сильно раздражали подобные речи.
Желания оставаться в казино у Мазунина не было, и он пригласил меня в ресторан.
— Не желаете ли взять экипаж? — обратился он ко мне.
— Никак нет, — ответил я.
— Я всё же настаиваю на том, чтобы взять экипаж, — повторил Мазунин. Он нанял коляску, и кучер довез нас до ресторана, где мы весьма скромно пообедали.
На предложение Мазунина заехать к нему я согласился. Он похвастал своим богатым просторным номером, рассказал о том, как прекрасна жизнь в Европе, и насколько номера Петербурга тусклые в сравнении со здешними.
— Вы не желаете ли испить чаю? — спросил он у меня.
— Вовсе нет. Мне самое время возвращаться к себе.
— Позвольте хоть я вам тогда найму экипаж.
— Право, не надо.
— Но позвольте, вы ведь в каком-то роде гость, и я просто обязан…
— Гаврила Романыч, вы крайне гостеприимны, но до своего номера я доберусь сам.
Он не стал спорить и закрыл за мною дверь. Я поймал первого попавшегося извозчика и поехал к себе.