12 ГЛАВА
— Ты такая красивая, Ксюш.
Смотрю в ее подернутые дымкой глаза и кайфую. Она молчит, только губы нервно кусает и смотрит на меня так, что меня на части рвет, и как бы ни старалась она, как бы ни хотела скрыть очевидное, ее реакция на мои прикосновения лучше всяких слов отражает истинное ко мне отношение. Она меня хочет, также как и я ее, может, не признаётся самой себе, противится, потому что в ее слишком правильной голове все это неправильно, но хочет.
— Красивая, — повторяю.
Ладонью поглаживаю оголенную часть ее бедра, приятно черт возьми. Александровна моя, такая нежная, мягкая, и пахнет так одуряюще, что я без всякого преувеличения готов ее сожрать просто. Меня же клинит на ней конкретно так и тот факт, что эта зараза правильная меня ревнует, просто башню сносит.
Продолжаю гладить свою малышку, нежно, осторожно, не напирая, усыпляя внимание, стягиваю с маленьких, до безобразия красивых ступней, туфли. Она позволяет, напрягается немного, но позволяет, а сдержаться не в состоянии просто, закидываю ногу на свое плечо и покрываю ее поцелуями, двигаясь выше.
— Егор, подожди.
Ну вот, зачем? Усмехаюсь, не позволяю ей даже двинуться, языком провожу по оголенной, внутренней части бедра. И собираюсь уже продолжить, окончательно развратить свою Александровну, когда в кармане начинает вибрировать телефон. Мне даже смотреть на экране не нужно, чтобы понять, кто решил сорвать мне столь приятный вечер.
Вздыхаю, отпускаю Ксюшу и поднимаюсь на ноги, знаю, что, если не отвечу, он не отстанет. Ксюшу звонок отрезвляет окончательно, нервно дернув головой, она поправляет платье, и тянется к туфлям. Смешная. Кто ж тебя отпустит, малышка? Одной рукой хватаю ее за талию и прижимаю к себе, другой вытаскиваю из кармана телефон и подмигнув Александровне, отвечаю на звонок.
— Да, пап.
— Ты где?
— В Караганде, — бесит.
— Не хами.
— Я занят, пап.
— Я уже понял, чем ты там занят, Егор, лучше по-хорошему оставь свое занятие и вернись в ресторан.
— Уже разбежался. Свой долг перед журналистами я выполнил.
— Егор.
— Все, пап, с Островскими пообщайся, я там не нужен.
Сбрасываю звонок и отключаю телефон. Я занят.
— Так на чем мы остановились?
Улыбаюсь, переключая внимание на Ксюшу. Правда, стоит наткнуться на испуганный взгляд Александровны, на полные страха глаза, как улыбка тотчас же сползает с лица. Всматриваюсь в красивые черты, чувствую, как Ксюша все сильнее напрягается, как дышит часто, словно воздуха не хватает и, кажется, даже слышу усиленное биение сердца. И, если две минуты назад я бы списал это на возбуждение, то сейчас это однозначно не та реакция.
— Ты чего, Ксюш? — касаюсь губами ее виска, а она ладонями в мою грудь упирается, оттолкнуть пытается.
— Отпусти меня, пожалуйста, мне нужно домой, а тебе стоит вернуться в ресторан.
Дрожь в ее голосе окончательно выбивает меня из колеи.
— Ксюш, какая муха тебя укусила?
— Никто меня не кусал, — уже увереннее, с раздражением даже. — Хватит, это вообще была плохая идея с самого начала, мне не нужно было приходить, я не знала, что… — у меня, отчего-то, складывается впечатление, что говорит она сейчас отнюдь не со мной. — Не ссорься с родителями, Егор, возвращайся в ресторан.
Говорит вроде уверенно, я и бы даже поверил, если бы не чувствовал, не понимал, что не хочет она подобного развития событий, иначе не стояла бы в моих объятиях, не отводила взгляд, не дрожала бы в моих руках.
Ну чего ты прячешься, чего боишься?
— Да, ты знаешь, я, пожалуй, вернусь в ресторан, — соглашаюсь, чувствуя, как она расслабляется. Да что ж такое? — Но только при одном условии, — добавляю.
— К…каком? — она отстраняется, устремляет на меня усталый взгляд своих нереально синих глаз, полных наивной надежды, что я ее сейчас оставлю, что просто так позволю уйти.
Нет, Александровна, мы с тобой еще не закончили.
— Ты в глаза мне сейчас скажешь, что ничего ко мне не чувствуешь и правда хочешь уйти, — называю свое условие, четко понимая, что Александровна, зараза такая, скажет. Ну скажет ведь, она же правильная вся такая. Через себя переступит, но соврет.
— Не чувствую и хочу, все это просто… временное помутнение, Егор, я прошу тебя, хватит, найди, пожалуйста, себе ровесницу, встречайся, живи, а меня оставь в покое, я всего этого не хочу, — говорит твердо, уверенно даже.
Ты ж моя хорошая. И даже глазом не моргнула, все так ровненько, складненько, даже голос перестал дрожать. Год назад она также уверенно вещала, когда облапошила меня и заставила поверить в наличие жениха.
— Прекрасно, — ухмыляюсь, — только есть одна проблема, — скалюсь, словно зверь оголодавший.
— Какая?
— Я тебе не верю, Александровна.
И вот на этой ноте мне окончательно надоедает это не несущий смысловой нагрузки разговор, я просто зарываюсь пятерней в ее волосы и набрасываюсь на манящие губы, вгрызаюсь грубо, подавляя любое сопротивление. Ничего не хочу больше слышать, все равно ничего интересного не скажет. Она сначала пытается сопротивляться, даже челюсти сжимает, но я же упертый, надавливаю свободной рукой на ее подбородок, вынуждаю разомкнуть челюсти и проталкиваю язык ей в рот. Я ее сожрать готов, черт возьми, нельзя, просто нельзя быть настолько сладкой.
Мне же крышу рвет от тебя, малышка. Ее сопротивление длится не долго, до слуха доносится уже знакомый, обреченный стон и она включается в поцелуй, также нетерпеливо, как и я, сплетает наши языки, отвечает так, что я дурею просто, и вздрагивает, когда я, подцепив собачку на платье, резко тяну ее вниз.
— Егор…
— Помолчи, Ксюша, просто закрой, пожалуйста, рот.
Резко, даже грубо, разворачиваю ее спиной к себе, утыкаюсь носом в ее шею, стягиваю платье с плеч, резко дергаю вниз и оно падает к нашим ногам. И я готов просто сдохнуть лишь только потому, что моя Александровна сейчас в моих руках, практически обнаженная. Я точно на ней повернулся.
— Моя, моя, не отпущу.
Шепчу какой-то беспорядочный бред, целую шею, плечи. Руками шарю по желанному телу и кайфую, когда, выдохнув громко, Ксюша откидывается назад, подставляя шею под мои поцелуи, позволяя ласкать себя, трогать.Вашу же мать!
— Красивая моя, самая красивая девочка, — продолжаю шептать, ладонями обхватываю небольшую грудь, сжимаю, глажу, окончательно теряя рассудок и сильнее прижимая к себе Александровну, чтобы чувствовала, чтобы понимала, насколько я возбужден и как сильно хочу ее одну. Одной рукой спускаюсь ниже, к животу, и под тонкую резинку белья.
Видно, очнувшись от морока, Ксюша хватает меня за запястье, в попытке остановить, но поздно. Поздно, Александровна. Я уже сошел с ума и тебя сведу, но ты все равно моей будешь. Не получается у нас иначе, не умеет она слушать, значит будет чувствовать. И мне вот вообще ни разу не стыдно, пусть хоть телом, но будет моей, раз мозг пока сопротивляется.
Но ее попытка остановиться выбешивает. Хочет же, я же чувствую, что хочет.
Разворачиваю ее к себе, набрасываюсь на припухшие от моего напора губы, подхватываю свою заразу нереальную под бедра и несу к кровати. И плевать, на все совершенно плевать. Хочу ее и она хочет. Никогда так никого не хотел, а ее хочу, так сильно, что больно.
Бросаю свою драгоценную ношу на кровать и пока она не успевает опомниться, стягиваю с себя пиджак, бросаю в сторону и приступаю к пуговицам на рубашке. И, наверное, я бы и дальше ничего не соображал, если бы не тихий всхлип моей девочки. Ничего не понимая, устремляю на ее взгляд и леденею. Прикрыв руками грудь, Ксюша смотрит на меня жалобно, а в уголках глаз скапливаются слезы. И так паршиво становится, так мерзко. Я же не мог, просто не мог ошибиться. Она меня хотела! Я точно знаю, что хотела. Или нет? Откуда эти слезы? Я же никогда, никогда бы ее против воли не взял.
— Ксюш, — подлетаю практически к кровати, сажусь рядом с Александровной, тяну ее на себя и усаживаю на колени. — Ксюш, ты чего, тебе же нравилось, малыш, я бы никогда тебя… я бы никогда… — никогда не страдал косноязычием, а сейчас слов подобрать не могу. — Я силой никогда, слышишь, тебя особенно.
— Я не хочу, — еще один всхлип, — я не хочу так, не могу, понимаешь, как какая-то шлюха в номере отеля, я не такая, не такая, я… господи, какая же я дура, — она снова всхлипывает, утыкается лицом в ладони, а до меня только теперь доходит, какой я конченный, все-таки, дебил.
«Пять лет» — всплывают в мыслях сказанные Александровной слова, и я перестаю дышать.
Дебил.
И только сейчас, только теперь, до меня доходит, что несмотря на свой возраст и наличие дочери, Ксюша просто маленькая, неопытная девочка. Моя девочка.
Обнимаю ее, пальцами цепляю подбородок, в глаза смотреть заставляю.
Она мне душу рвет. Я дурак, как я раньше не понял.
— Сколько раз у тебя был секс, Ксюш?
Молчит, только моргает часто и губы поджимает, а потом взгляд отводит.
Я уверен, теперь отчего-то уверен, что опыта у нее нихрена и еще столько же.
— Ксюш, я ведь не из праздного любопытства интересуюсь, — говорю, как можно мягче, чтобы перестала себя накручивать. — Один...а потом ты забеременела и…
— Прекрати, — прерывает меня раздраженно, подтверждая тем самым мои слова, ведет плечами, в попытке сбросить мою руку, а я улыбаюсь, как идиота кусок и ничерта с собой поделать не могу.
— Ксююшаа, — зарываюсь носом ее волосы, руки сами тянутся лапать ее тело.
Все-таки я скот. Но она… она же просто до невозможности притягательная. Ну как держать себя в руках? Никак.
— Расслабься, я только тебя поласкаю, да? — шепчу ей в волосы. — Просто позволь мне, тебе же хорошо со мной было, тогда на кухне? Хочешь, будет еще лучше?
Не вижу, но точно знаю, что она краснеет, даже всхлипывать перестала. А я, кажется, сошел с ума, потому что полноценного секса у нас сегодня точно не будет, она же себя сожрет с потрохами, а на остатках тараканы ее ламбаду оттанцуют. Была бы на ее месте другая, не думал бы даже, а с ней нельзя, просто нельзя так. Наклоняюсь, целую ее. Теперь уже нежно, осторожно, едва касаясь.
— Не думай ни о чем, и о глупостях всяких не думай.
— Так нельзя, — выдыхает тихо и смотрит так доверчиво, что меня ломает просто, на части рвет. И хочется орать: моя, моя, моя.
— Со мной можно, Ксюш, со мной все можно тебе.
Прежде чем она успевает опомниться, опрокидываю ее на кровать, нависаю сверху, и, черт возьми, просто наслаждаюсь видом своей Александровны. Губы припухшие, порозовевшие щеки, темные волосы, разметавшиеся по подушке. Красивая до умопомрачения, ну как тут сдержаться?
Набрасываюсь на ее губы словно одержимый, она больше не отталкивает, осторожно, неуверенно кладет руки на мои плечи, с ума меня сводит своей доверчивостью, податливостью. Целую ее и понимаю, что мне мало, что хочу видеть, как ей хорошо, хочу, блин, слышать ее стоны. Чтобы забылась, чтобы просто отдалась нашему с ней безумию. Отрываюсь от губ, нависаю над ничего не понимающей Александровной, усмехаюсь и начинаю покрывать поцелуями ее лицо, шею, ключицы, спускаюсь ниже. Я готов покрывать поцелуями каждый миллиметр ее кожи, медленно изводить свою малышку, но не сейчас, не сегодня, ибо слишком велики тараканы в ее голове. Стягиваю маленькие черные трусики, почему-то уверен я, что не в ее они стиле от слова совсем. Ее я в других трусишках представляют, простеньких совершенно, потом проверю свою догадку.
Резко развожу в сторону стройные ножки, именно ножки, она же вся такая маленькая, хрупкая, нежная. Одуреть просто можно. Зависаю на несколько долгих секунд от потрясающего просто вида. И, кажется, даже слюной истекаю. Моя, Ксюша, Александровна моя невероятная, везде красивая. Смотрю на розовую сердцевинку и понимаю, что сдохну, просто сдохну, ну как тут не попробовать!?
— Егор, я… не надо, это же… — она приподнимается на локтях, краснеет, словно девственница, губу прикусывает. В общем-то девственница и есть, практически. Она же не знает ничего, не умеет. У нее было всего лишь раз и то,не пойми с кем. Бросил ее с ребенком.
— Легла обратно, руки на простыню… — грубо, да, зато отрезвляюще, я тут стараюсь вообще-то.
— Я…
— Кайфуй, Ксюш, в этом нет ничего плохого, — подмигиваю, и предупреждая ее дальнейшее сопротивление, касаюсь языком розовой плоти.
Вообще ни разу ничего подобного не делал, не тянуло, а с ней хочется. С другими...по другому, только членом,а тут... С ней вообще всего хочется. Много. Долго. Чтобы голос срывала.
Понятия не имею как надо, но ее реакция дает понять, что делаю все правильно. Раздвигаю губки, и ныряю в нее, в свою девочку, дурея от запаха ее фруктового, сладкого.
То ли я умом тронулся окончательно, о ли она реально вся такая фруктовая у меня. В очередной раз на нее зверем набрасываюсь, не умею, не знаю как, просто делаю, на инстинктах. Лижу ее, крепко удерживая норовящие сдвинуться ножки, и дурею, рассудок теряю от вкуса ее. Хочу. Хочу. Хочу. Только ее хочу. И реакция ее меня только подстегивает. Какая же она красивая, вкусная, моя.Она дрожит, постанывает тихо, сдерживается, потому что в голове у нее все еще эта дурость, не ясно откуда взявшаяся. Ну какая шлюха? Стал бы я шлюху вылизывать! Да никого бы не стал, а ее — да. Она, конечно, сопротивляться пытается, но я чувствую, что ей нравится, по дрожи, по реакции ее, по тому, как простыню в кулачках сжимает. И это заводит, понимание, что ей нравится заводит так, что крышу просто сносит и искры из глаз сыпятся. И когда она кончает, вскрикнув, начинает дрожать, в спине выгибается, я едва сдерживаюсь, чтобы не опозориться вот так просто, прямо в трусы. А потом глажу ее, целую, слизывая отголоски оргазма и, черт возьми, мне пипец как это нравится.
После поднимаюсь выше, ставлю руки по обеим сторонам от ее головы, смотрю на свою малышку и не могу сдержать улыбки. Она снова краснеет, с ума меня сведет. Не выдерживаю, наклоняюсь и снова целую.
Кажется, я готов целовать ее всю жизнь.
•
Актив=глава
______________
Ставь ⭐ пиши комментарии ❤️🔥