4 ГЛАВА
— Егор, пожалуйста, не…
— Тихо, Александровна, тихо.
Не позволяю ей договорить, не хочу слушать уже привычное «не надо, это неправильно». Потому что впервые за прошедший год я понимаю, что вот так правильно. И тогда, год назад тоже было правильно, просто я дурак, отпустил, не удержал.
Она что-то шепчет, оттолкнуть пытается, руку освободить, глупая.
— Чего ты испугалась, Ксюш? — спрашиваю, глядя в ее нереально красивые глаза.Где ж тебя такую сделали?
— Ксения Александровна, — она старается придать строгости своему виду, а вот голос подводит, срывается на последних буквах, дрожит. — Егор, это не смешно, пошутили и хватит.
— А кто сказал, что я шутил?
— Егор, прекрати немедленно и дай мне уйти, я тороплюсь, меня ждут.
— Кто? — усмехаюсь, ждут ее. Ничего подождут, а может и не дождутся вовсе.
— Семья, — выплевывает мне в лицо и смотрит пристально, с вызовом. Смешная, правда думает, что меня это остановит?
— Муж, стало быть? — я улыбаюсь, смотрю на нее, внимательно отслеживаю реакцию.
— Да, — отвечает на выдохе.
А я вижу, что врет. По зрачкам расширившимся, по участившемуся дыханию, по взгляду растерянному. Я, отчего-то, практически уверен, что нет там никакого мужа. И эта уверенность теплом разливается по венам. И только где-то глубоко внутри, какой-то противный червь грызет, сомнения во мне зарождает.
— Мужик из клуба? — напоминаю ей о нашей внезапной встрече в неформальной, мать его, обстановке и она кивает, слишком быстро реагируя, даже не задумываясь, а я понимаю, что врет, ну врет же.
Или мне просто хочется видеть то, чего нет?
И я, наверное, сейчас в ее глазах полным уродом буду выглядеть, но ничерта с собой поделать не могу, я должен убедиться. Отстраняю Ксюшу, двигаю в сторону, она такая маленькая, легкая, словно пушинка, что мне даже напрягаться не приходится, и хватаю со стола женскую сумку, самым наглым образом в нее заглядывая.
Ну давай же, только не говори мне, что ты из тех, кто по городу без документов шастает.
Бинго!
— Ты что себе позволяешь, а ну отдай.
Она пытается отнять у меня свой паспорт, но кто бы ей позволил. Быстро листаю страницы, пока не добираюсь до графы «Семейное положение» и улыбаюсь как умалишенный, рассматривая пустые страницы. Она не замужем и не была никогда. А я идиот. И от радости теряю бдительность, Александровна все-таки вырывает у меня из рук документ, а мне уже в общем-то все равно. Стою и продолжаю лыбиться, как дебил последний, глядя на разъяренную Ксюшу.
Да, я скот. Да, это было некрасиво, только мне совершенно плевать, потому что теперь она точно будет моей, я же больше не отпущу.
— Это ничего не значит, — чеканит строго и убирает паспорт в брошенную мною на стол сумку. Нервно тянет собачку молнии, в попытке закрыть сумку, а та не поддается.
— Ты её сейчас порвешь, дай сюда, — я выхватываю из ее рук многострадальный предмет, убираю застрявшую ткань, закрываю сумку и отбрасываю в сторону.
А потом хватаю свою занозу в заднице, тяну на себя и одним рывком приподнимаю над землей, сажая на большой преподавательский стол. И в голову закрадываются совершенно неуместные мысли о том, что я в общем-то не против опробовать этот чертов стол и не только его.
— Кораблин, отпусти меня немедленно, или я буду кричать, — шипит моя злючка.
— Конечно, будешь, малыш, обязательно будешь, — шепчу, покусывая маленькое ушко, именно ушко, потому что Ксюша вся такая миниатюрная, хорошенькая до ужаса и вся моя, даже если пока этого не понимает и признавать не хочет, но я же упертый, я все равно своего добьюсь.
Она краснеет, на щеках появляется румянец, да, блин, у нее даже уши краснеют. Она меня с ума сведет или в могилу.
— Ты… ты просто… Прекрати, я не хочу, слышишь, я тебе в прошлый раз сказала: ты меня не интересуешь!
— Не интересую значит? — ухмыляюсь, потому что врать она так и не научилась, а я дурак, что в прошлый раз повелся на плохо поставленный спектакль. Еще бы знать, что за мужик с ней был, но это потом.
— Нет, — продолжает ломать комедию, а сама дрожит и совсем не от страха. Я чувствую.
— А так…
Не даю ей возможности осознать происходящее, просто тяну на себя и буквально вгрызаюсь в такие желанные губы. Пальцами зарываюсь в волосы, не позволяя отстраниться. Раньше они были длиннее, зачем отрезала?
Целую жадно и впервые за долбанный год чувствую себя настолько живым, что кажется меня сейчас разорвет от переизбытка эмоций. Александровна сопротивляется, а мне так даже больше нравится, нравится подавлять ее сопротивление, нравится, когда наконец сдавшись, она со стоном обвивает руками мою шею, сама тянется и отвечает на поцелуй, зарываясь своими тонкими пальчиками в мои волосы. Углубляю поцелуй, сплетаю наши языки и кайфую, от того, какая она сладкая, мягкая, податливая. Не интересую, как же.
— Врать ты так и не научилась, Александровна, — шепчу ей в губы, и она дергается, словно от удара. А потом удар получаю я.
Заслужил, наверное.
Смотрю на свою кошку бешеную. Губы припухшие, взгляд молнии метает, волосы растрёпанные, грудь тяжело вздымается.
Ты ж моя хорошая.
— Это был последний раз, когда я позволил тебе себя ударить, ясно? — беру ее запястье, сжимаю крепко в своей ладони.
— А то что? — выплевывает злобно.
— Возьму тебя прямо на том месте, где это произойдет, Ксюша. Детство закончилось, теперь только по-взрослому.
— Да ты, ты… Да как ты смеешь вообще, я твой преподаватель и…
— Нет, малыш, ты просто моя.
Мне нравится ее злить, нравится слушать, как она запинается, теряется, век бы смотрел. И я понимаю, что если сейчас не уйду, то просто выполню свое обещание и осуществлю свои грязные, совершенно непристойные фантазии с участием Ксюши и стола.
— Я дам тебе время на осознание и принятие сего факта, — говорю и прежде, чем она успевает ответить, разворачиваюсь и ухожу, не оборачиваясь, потому что вернусь, точно вернусь и реализую все, что сейчас творится в моей воспаленной башке.
*
Закрываю за собой дверь, борясь с желанием вернуться. Нельзя, Егор, нельзя. Не сейчас. Пусть осознает, примет что ли мое неизбежное присутствие в своей жизни. Клянусь я больше не буду сетовать на судьбу. И Александровну не отпущу больше. Идиот я, конечно. Как вообще поверил в ту несусветную чушь. Какая свадьба? Какой муж? Идиот!
И пока я себя жалел, пока трепал нервы родителям, пока представлял ее с другим, где-то там, далеко, она была здесь, она, мать его, все это время была здесь. Я дебил, просто конченный дебил.
Я же не проверил даже, не пришел к ней, просто поверил и жалел себя. А она… Она все также дрожит в моих руках, я ведь чувствую, что ничерта ей не безразличен. И сопротивление это, явно страхом порожденное, потому что в голове ее не укладываются такого рода отношения. И я даже в чем-то ее понимаю, наверное.
И строгость вся ее эта наигранная, тоже страхом продиктованная. Я по глазам видел, по реакции ее на мои прикосновения, на мои поцелуи, что тогда, что сейчас. Просто я дурак… Был дураком. Больше не буду. Не сбежит от меня больше трусишка. А над страхами и сомнениями мы поработаем, обязательно поработаем. И о спектакле том с мужиком поговорим обязательно.
А сейчас бы деда нужно навестить, а потому на пары оставшиеся я благополучно забиваю. И предварительно созвонившись со стариком, еду к нему. С родителями у меня отношения всегда были ровные, а вот доверительные были только с дедом. Перед ним я в общем-то тоже виноват, потрепал старику нервы, сорвавшись год назад и, наверное, сильно упав в его глазах. Он тогда даже говорить со мной не хотел, словно не существовало меня для него. И видеть разочарование — полное и беспросветное — в глазах деда, было в сотни раз больнее, чем отхватить по роже от мужика Славкиного.
Я потом прощения просил, как дебил последний, сопля школьная, стоял напротив деда и в глаза ему смотреть не мог, так стыдно было, что хоть вой.
Дорога занимает меньше получаса, и уже подходя к квартире, слышу голоса, а следом массивная дверь открывается, едва не сбив меня с ног.
— Женя, не лезь в это…
— Ты мог посоветоваться со мной.
Стою, смотрю на орущих друг на друга отца и деда, меня совершенно на замечающих.
— Я свои решения с тобой обсуждать не собираюсь, не лезь я сказал.
— Ты…
Отец собирается что-то ответить, но в этот момент краем глаза замечает меня и замолкает.
— Что ты тут делаешь?
— Мне теперь отчитываться о каждом визите к деду? — получается грубо, но сам виноват, тон бы сменил.
Отец поджимает губы, переводит взгляд с меня на деда и, махнув рукой, отчаливает, даже не прощаясь.
И что это было?
— Чего это он? — вхожу в квартиру и запираю за собой дверь.
Воздух вокруг буквально искрит от скопившегося в нем напряжения.
— Не бери в голову, это наши с ним дела, — отмахивается дед, а я смотрю на него и понимаю, что скрывает он что-то, точно скрывает.
И мне это совершенно не нравится, потому что дед у меня один и не дай Бог с ним…
— У тебя что-то со здоровьем? — спрашиваю в лоб, а сам боюсь услышать правду, как сопляк десятилетний. — Что-то серьезное?
— Ты дурак что ли? Я здоровее вас всех вместе взятых, — бурчит недовольно дед, а у меня гора с плеч падает.
— А че тогда?
— Не «че», а «что».
— Что.
— Вот так-то лучше, проходи давай, — качает головой и уходит из прихожей, и от ответа за одно.
А у меня любопытство взыграло. Дед с отцом никогда не сорятся, ну почти никогда. У нас это в семье вообще не принято как-то.
— У тебя сегодня еще две пары, — бросает дед, когда я появляюсь на кухне.
А я глаза закатываю, начинается.
— Только не говори мне, что у тебя мое расписание есть.
— Есть.
— Ты серьезно?
— Вполне, — повернувшись ко мне, без тени улыбки отвечает дед. — Я тебя покрывать не стану, не надейся даже, не будешь учиться, вылетишь к чертовой… в общем ты меня понял.
Да, а я-то думал, что он отошел уже, после тех моих выкрутасов. Ошибся. Никогда не думал, что он у меня такой злопамятный, а ведь не показывал, улыбался, с универом в два счета решил, даже не удивившись моему решению вернуться домой. И вроде даже рад был. Или мне показалось?
— Ты еще долго будешь плохое вспоминать? — вздыхаю и иду в ванную, руки мыть.
Знаю, что сейчас еще и за это достанется.
И все никак не дает мне покоя их с отцом разговор, вот вроде ничего такого, а задница чувствует, что это меня касается. Вот только дед может быть противным до зубовного скрежета, хрен из него выдавишь что-то, если сам говорить не захочет. А он, судя по всему, не хочет.
Возвращаюсь на кухню и сразу же натыкаюсь на суровый взгляд.
— Дед, да ладно тебе, ну первый день, я больше не буду.
Он вздыхает, сверлит меня взглядом, и покачав головой, кивает на стул, мол, садись давай.
— У тебя точно все нормально? — все никак не могу успокоиться.
— Прекрати меня хоронить. Есть будешь?
— Буду.
Встаю со стула и сам иду к холодильнику. Открываю дверцу и зависаю на несколько долгих секунд, разглядывая аккуратно сложенные контейнеры, набитые едой. На верхней полке замечаю большую кастрюлю.
— В кастрюле борщ, — напоминает о себе дед.
Я, кивая на автомате, достаю полную кастрюлю борща, ставлю на стол и возвращаюсь к холодильнику. Там же нахожу контейнер с котлетами. Беру его в руки, поворачиваюсь и вопросительно смотрю на притихшего деда. Со стороны бы показалось, что ничего удивительного не произошло, подумаешь, котлеты, борщ и еще неизвестно чем забитый холодильник, вот только на деда моего это совершенно непохоже. Сам он много не готовит, никого в помощь себе бы точно не нанял, а потому у меня на лице вполне себе справедливо отображается вопрос.
— Тебя это не касается, — бурчит дед и взгляд отводит. Как ребенок ей-богу.
— Да лаааадноо? — улыбаюсь во все свои имеющиеся двадцать девять зубов. — У тебя кто-то появился?
Он молчит, как партизан, только взглядом меня недобрым окидывает, а я еще шире улыбаюсь. А чему я в общем-то удивляюсь, дед у меня еще о-го-го, фору и молодым даст. Шестесят три — это не возраст. А он даже не выглядит на него. Высокий, подтянутый, за собой следит, немного седоват, но так это сейчас модно, зато плеши нет. Красавец.
И я в общем-то рад за него очень. Сколько можно для нас жить, пора и о себе подумать.
— Дееед.
— Не твое дело я сказал. Ты есть, кажется, хотел.
— Ладно-ладно, не лезу, — произношу примирительно, а потом некоторое время вожусь с едой.
Раскладываю на двоих, под пристальный взгляд деда. Он, конечно, не собирался передо мной палиться и видно свои отношения скрывает, но рано или поздно все равно знакомить придется.
— Егор, я серьезно, повторения прошлого года…
— Дед, я же сказал, этого больше не повторится, — перебиваю его и беру ложку.
Не хочу вспоминать не лучший период своей жизни. Да и гордиться там нечем, съехал с катушек, себя жалел, ее проклинал. Заноза моя синеглазая, и как я в нее так вляпался? И ведь нравится же мне, нравится это ощущение. И она мне вся нравится, а вот на расстоянии от нее совсем не нравится. Чего, спрашивается, ушел? Время осмыслить дал. Дебил неисправимый.
И тут совершенно не к месту в голове мелькает мысль.
А если Александровна опять сбежит?
— Не торопись, сколько раз говорил, жуй нормально, — дед хлопает меня по спине, пока я собственным кашлем давлюсь.
Ох нет, не надо такое представлять. Никуда она не сбежит. За столько времени не сбежала, а теперь уже подавно.
— Я ведь знаю, что тогда произошло, — после некоторой паузы продолжает дед и смотрит на меня выжидающе. — И из-за кого — тоже знаю.
Сглатываю вставший поперек горла ком из котлеты и вперяю взгляд в деда. Я ему ничего не говорил, отец бы тоже вряд ли встал вдаваться в подробности. Я тогда чудил сильно, отец только и успевал, что откупаться от кого надо и не надо.
— Дед…
— Не перебивай меня, так вот, о чем я, — он замолкает задумавшись, — ах да, Макарова…
И вот на этом моменте я конкретно так подвисаю, потому что он нихрена не должен о ней знать.
— Дед…
— Тебя уже отпустило или…
— Или, — откладываю ложку в сторону и смотрю на деда.
Разговор этот мне все меньше нравится, я вообще не привык свою личную жизнь обсуждать, даже с дедом. Он молчит некоторое время, только разглядывает меня внимательно, словно впервые видит. А меня это конкретно так напрягать начинает, потому что, если он сейчас шарманку заведет о том, что мне ее лучше забыть, я, блин, его пошлю. Я вообще всех пошлю. А потом вспоминаю, что он вообще-то ректор, блин, универа и вот этот момент я как-то упустил.
— Не трогай ее, — вырывается у меня прежде, чем я вообще что-либо сообразить пытаюсь.
Меня вообще, оказывается, клинит сильно, если ей что-то грозит, даже потенциально.
— Значит знаешь уже, — хмурится дед. — Видел?
Не отвечаю ничего, сам понять пытаюсь, что за игру он ведет.
— Перестань, сейчас пар из ушей пойдет, не трону я твою Ксюшу, не для того я ей помогал устроиться.
И вот на этом моменте у меня окончательно челюсть отпадает.
— Если не серьезно у тебя, блажь просто, — продолжает он, а потом рукой махнув, добавляет: — хотя о какой серьезности может идти речь…
— Серьезно… — цежу сквозь зубы.
Бесит просто. У меня еще с прошлого года все, блин, серьезно, как бы тупо это ни звучало. Я ее из-за собственной инфантильности только отпустил.
— Серьезно, — усмехается дед и снова качает головой, а меня уже этот жест порядком раздражать начинает. И тон дедовский, снисходительный — тоже. — Ты Егор не ершись, в восемнадцать лет кажется, что…
— Я не намерен это с тобой обсуждать и свое снисходительное «бла-бла-бла» при себе оставь, а в мою личную жизнь лезть не надо, я с ней сам разберусь.
— Ты в прошлом году уже разобрался, — справедливо замечает дед.
Прав он, а потому еще сильнее бесит.
— Я сказал, что не буду с тобой это обсуждать, значит не буду, — поднимаюсь из-за стола, собираю грязную посуду и направляюсь к мойке. Чувствую на себе пристальный взгляд, но дед молчит. Сполоснув посуду, погружаю ее в машину и оборачиваюсь к следящему за мной деду. — Я поеду.
— Сядь.
— Дед…
— Сядь, я сказал, — произносит своим фирменным тоном, и я не решаюсь перечить, возвращаюсь на место. — Не надо на меня волком смотреть, у тебя еще ветер в голове, тестостерон в крови бурлит, а она тебе не девочка-одногруппница, ты репутацию ей уже однажды чуть не подорвал. Себя спроси, как долго эта твоя «любовь» продлится? Девочка рано или поздно поддастся, я тебя знаю, ты своего добьешься. Уверен, что потом тебе скучно не станет? Добьешься своего и все, интерес пропадет, с ней что будет?
— Так все, я эту чушь слушать не буду.
Снова вскакиваю с места и иду к выходу из кухни. Не собираюсь я бред этот выслушивать и объяснять ничего не собираюсь. Скучно станет. Да я бля…
Выскакиваю в коридор, натягиваю кроссы, стремясь свалить подальше, чтобы не наговорить лишнего, потому что в этом состоянии я вообще не уверен, что смогу держать язык за зубами. И я не столько на его слова злюсь, сколько на сам факт, что он меня таким козлом считает. Что в его глазах я таким подонком быть могу.
— Да подожди ты, смотри какой гордый стал, слова не скажи, — дед выходит за мной в прихожую, руки на груди скрещивает.
— Я тебе все сказал.
— Сказал он, — усмехнувшись, он подходит к стоящему у стены комоду, вдвигает верхний ящик, достает из него что-то небольшое и бросает мне. Только поймав предмет, осознаю, что это ключи… От машины. На стальном брелоке красуются четыре кольца. Поднимаю на деда непонимающий взгляд, может шутит. — Чего смотришь? Не нравится? Так давай в салон верну.
— Я тебе верну, — ухмыляюсь, понимая, что мне только что вообще-то тачку подарили. — Спасибо, — все что могу сказать.
— Пошли смотреть, Ромео недоделанный, а над словами моими подумай, Егор, хорошо подумай.
Нечего там думать, я уже все надумал и придумал. Но этого я, конечно, вслух не произношу.
•
Актив=глава
_______________
Ставь ⭐ пиши комментарии ❤️🔥