Сад падающих звезд

— Как продвигаются твои успехи в теплице? — поинтересовалась Ольга за ужином.

Полина решила приготовить пасту с креветками в сливочно-чесночном соусе. Она даже попросила маму купить вина, чтобы разбавить вечер незаурядными разговорами.

Ну, и хотела хотя бы на несколько часов перестать думать о том, что ей оставалось чертовски много дней парной работы с Сашей.

Какой бы не была слаженной и хорошей совместная работа с Фихнеевым, она начинала думать о нём чересчур много. Это настораживало и заставляло задуматься, что в нём было такого притягательного.

Она не списывала это на интерес, проявившийся только сейчас, спустя два года после окончания школы. Думала, что это всего лишь надежда увидеть в нём человека, коим он в её глазах перестал тогда являться.

И эта надежда вовсе не была крохотной. Она была сильная, натяжная и очень волнующая. Полина искренне надеялась, что он перекочевал от состояния «дебила» до «способный, умный и выдающийся».

Полина убеждалась в этом уже третий день подряд, и ей становилось дурно. Она никогда бы не подумала, что грубиян вроде Сашки Фихнеева способен на обычные, полушутливые разговорчики без ругательств и обзывательств.

Они работали вместе, но держались на дистанции. Никто не решался спросить: «И как жизнь вне школы?», «Что нового произошло за два года?», «Как на личном?», «Чем собираешься заняться после университета?»

Они просто сосуществовали в пятой теплице третий день подряд, и это казалось вполне нормальным.

Полина не знала, как иначе описать ситуацию.

Просто убедилась в том, что юношеский максимализм, несдержанность и ярко выраженная агрессивность спали на нет.

Он не изменился кардинально за последние два года, но в нём уменьшился жаркий пыл, коим он ранее обладал. Жёсткий характер казался чуть мягче, с подпиленными углами и отшлифованный до идеальности.

Она отмечала исключительные плюсы, не забывая про столбик минусов, присвоенных ещё в школе, но не могла не признать, что эти отрицательные качества можно смело вычеркнуть.

Сегодня, в среду, Саша был крайне улыбчив. Сверкал своими идеально ровными зубами, пропадая в третьей оранжерее, где трудился над садовыми цветами, которые нужно было идеально подготовить к экскурсии. Полина же трудилась над горшками с фиалками.

Когда сказала, что уходит, время близилось к пяти часам вечера. Он оставался там, махнув на прощание рукой.

Она была очарована тем, насколько Саша был предан своему делу, задерживаясь дольше положенного времени.

Полина перевела взгляд на маму, делая глоток белого вина — сладкого, с мягким оттенком винограда. Задумалась над тем, как проходят её дни в теплицах. Ольга не вмешивалась в деятельность клуба, бросая всё руководство на Георгия. Полина не знала: хорошо это или плохо.

— О, всё в порядке, — честно ответила девушка.

— Даже с Сашей? — Ольга выгнула бровь, проявляя заинтересованность.

Полина призадумалась на минуту, вторую и третью. Пыталась подыскать правильные слова, как описать эмоции к Фихнееву.

— Когда он молчит, мне терпимо, — она вдруг скривилась, поэтому поспешно добавила: — Он хорош в цветоводстве, и я до сих пор в замешательстве от того, что он этим занимается.

— Очень мило, что вы нашли общий язык.

— Мам, мы не нашли общий язык, — начала объяснять Полина, начиная слегка нервничать и смущаться. — Просто... Мы же трудимся в одной теплице, поэтому...

Она закатила глаза, поёрзав на стуле. Мама умела задавать вопросы, от которых чувствуешь яркую неловкость. По телу прошлась горячая волна, и Полина шумно выдохнула.

Ольга смотрела с терпеливым ожиданием, скрывая за бокалом лукавую улыбку.

— А-а, я не знаю, что ты хочешь услышать.

— Ничего, просто твои мысли.

— Мам, я не знаю его, как человека, поэтому ничего не могу сказать. Хватит задавать такие странные вопросы!

Полина нервно скривилась, наматывая лапшу на вилку. Откусывала кусочек креветки, когда услышала:

— Он попросил выходные на четверг и пятницу, — сказала мама, опустошая бокал с вином.

Девушка внимательно посмотрела на Ольгу, которая добавила вина и вновь сделала глоток.

Полина сглотнула кусочек, едва не ставший поперёк горла.

Сразу же подумала, что дело в ней. Смочив горло, блекло поинтересовалась:

— Почему?

Ольга молчала несколько секунд, а потом глубоко вздохнула и качнула головой.

— У него умер дедушка.

Полина обомлела на секунду. На долгие секунды. Раскрыла рот от удивления, когда сердце уж слишком больно сжалось. Есть перехотелось, и она опустила вилку на тарелку, делая глоток вина, допивая остатки.

— Когда?..

— Сегодня. Узнала об этом, когда он резко засобирался домой. Ты уже ушла.

Мама выглядела болезненно бледной и скорбящей. Она, вероятно, знала этого человека лично, потому что Полине не доводилось встречаться с дедушкой Саши лицом к лицу.

— Ты... знала его?

— О, да. Он помогал нам с рассадкой в первые месяцы открытия оранжереи, помнишь?

Ольга сказала это, опустив глаза.

Полина не помнила, потому что это был период застоя и апатичного состояния. Она не хотела знать, чем занималась мама в своих глупых, не приносящих ничего хорошего, теплицах. Это были её мысли пять лет назад, когда всё только-только начиналось.

И, разумеется, она не видела дедушку Саши.

— Он достаточно долго проводил время в оранжереях. Высадил практически все садовые цветы, а потом помог с некоторыми растущими декоративными деревьями. Я благодарна ему за оказанную помощь.

Полина часто заморгала. Сердце сжалось, а в горле образовался ком, вставая поперёк и мешая нормально дышать. Глаза заслезились, и Иванова шумно вдохнула.

— Я... Я буду отсутствовать в пятницу. Меня пригласили на похороны, — сказала мама, выпив очередной бокал вина.

— Хорошо, — сказала Полина.

Остаток вечера прошёл в тишине. Каждая думала о своём, но их мысли пересекались. Они выражали соболезнования близким, но больше всего Саше, для которого дедушка был самым родным и дорогим человеком.

Ужин закончился тишиной и лёгким шуршанием воды в посудомойке. Ольга скрылась в своей спальне с полным бокалом вина, а Полина убирала кухню.

Нависло напряжение.

Она лежала без сна, глядя в потолок. Прошло несколько часов, как мама ушла в свою комнату, а она в свою. Отчего-то на душе было слишком тяжело. Полина ворочалась с бока на бок, поглядывая на электронные часы на тумбочке. За окном только-только стемнело, позволяя городу скрыться в ночи.

Она не могла перестать думать об ужине.

«Умер дедушка».

Она могла только догадываться, что мог чувствовать Саша от потери близкого человека.

Она не знала этого человека лично, но даже её сердце сжималось, отбивая бешеный ритм в груди.

Так не может продолжаться.

Часы медленно тикали, почти достигли одиннадцати часов ночи, когда девушка вскочила с постели, быстро натягивая джинсы и толстовку. Втиснувшись в короткие носки, схватила сумку и стремительно покинула сначала комнату, а затем и квартиру, предварительно засунувшись в кроссовки.

Спустилась во двор, оглядываясь по сторонам. Безрассудство — выйти поздним вечером одной в обитель ночи.

Полина не знала, куда податься, чтобы избавиться от внутреннего напряжения. Не понимала, почему так сильно беспокоит эта ситуация, в том числе и Фихнеев, который наверняка пребывал в самых худших чувствах.

Зарылась рукой в волосы, пытаясь придумать, что делать. И зачем она только вышла из дома? Для чего? Что собиралась сделать?

Найти телефон Саши — не проблема. Классуха собирала их в конце одиннадцатого класса, чтобы связаться после выпускного для встречи одноклассников. Полина не сходила ни разу, не желая видеть тех, кто ей был очень противен.

Она нашла скачанный файл со списком одноклассников, безошибочно находя номер Саши. Большой палец замер над экраном. Всего лишь одно движение останавливало от звонка.

— Дура ты, Иванова, — прошептала себе под нос, блокируя экран телефона.

Было только одно место, куда мог пойти Саша, и оно было очень неблизким. Буквально на другом конце города.

Полина узнала о нём совершенно случайно, когда услышала от его лучшего друга, что они отдыхали на заброшенном причале. Сказал, что это место по-своему хорошо для Фихнеева, и он там чувствовал себя свободно, забывая о приближающихся экзаменах и поступлении в университет.

Решение вызвать такси стало самым оптимальным.

Через двадцать минут она была в не самом лучшем районе города, летя мимо подозрительных кирпичных пятиэтажек, которые вовсе не внушали доверия.

Толпы мужиков, собравшихся возле подъездов, нагоняли панику, поэтому ускорилась, выбираясь в кооперативный гаражный сектор, который вёл прямиком к заброшенной пристани.

Несколько десятков метров отделяли её от неизбежной встречи.

И зачем она пошла? Что скажет? Какая дикая глупость!

Полина замедлилась лишь на секунду, не зная, зачем пришла.

Сердце подсказывало, что нужно было идти вперёд и как можно скорее, поэтому она почти сорвалась на бег, вылетая на пустынный пляж с поломанным деревянным пирсом.

Пообещала себе, что подумает о своём поступке позже. Когда — непонятно. Возможно, не в ближайшее время.

~*~

Саша лежал на сломанном причале, думая о сегодняшнем дне, как о самом провальном.

Ровно в шесть часов позвонила мама и сказала, что дедушка умер.

Эта новость принесла слишком много боли. Фихнеев даже не сдержался. Его глаза слезились, пока он ехал домой, к родителям, где уже все были в курсе ситуации. Антон, старший брат, уже вылетел из Питера, чтобы побывать на похоронах, которые состоятся в пятницу.

Дедушка Ваня, как его называл маленький Саша, скончался от онкологии в возрасте семидесяти лет, так и не дожив до своего семьдесят первого дня рождения, которое должно было состояться в конце сентября.

Саша ненавидел жизнь-суку, грёбанных лживых врачей и незнание тонкостей болезни дедушки.

Врачи, обследовавшие его в частной клинике, твердили, что Иван Фёдорович начал чувствовать себя более стабильно. Даже смог немного прогуляться по двору клиники под присмотром медсестры.

Это было две недели назад.

А сейчас ему сообщают, что он скончался. Сегодня днём, ровно в пять часов вечера.

Пять лет назад, когда узнали, что у Ивана появилась доброкачественная опухоль, его отказались оперировать — могло не выдержать сердце. И только тогда, когда семья Ивановых забила тревогу и обратилась в лучшую клинику города, всё стало ясно — доброкачественная переползла в злокачественную.

Дедушка Ваня умолял не говорить об этом Саше, знал, что внук будет сильно беспокоиться, но он всё равно узнал. Скрывать не было смысла, потому что Фихнеев оказался умнее и находчивее. Маленький сад у дома, над которым работал дедушка, совсем завял. Видно было, что за ним никто не ухаживает. Слова родителей, что дедушка отправился в санаторий, где плохо ловила связь — блеф.

Саша навещал деда часто, но не слишком. Врачи были против, потому как мужчина был под постоянным наблюдением. Пускали ненадолго — на час или два максимум, но этого хватало, чтобы хлебнуть горечи и едва не разреветься, потому что с каждым днём тяжело больному Ивану становилось всё хуже и хуже.

Он до последнего не верил, что дедушка Ваня просто возьмёт и покинет его. А как же сад? Как же их совместное хобби, принёсшее столько радости?

Теперь, когда он узнал о трагической потере, не наблюдал смысла в цветоводстве, будто хобби встало поперёк горла. Резко пропал интерес и желание что-либо делать.

Саша глубоко затянулся сигаретой, смотря на фильтр.

Winston silver, как жёсткое и особенно больное напоминание о дедушке, который курил точно такие же сигареты. Фихнеев начал таскать их ещё в пятнадцать, когда отдыхал у него на даче. Иван замечал, но не ругал ребёнка, скорее провёл воспитательную беседу, строго сказав: «Если куришь, не прячься. Не таскайся по углам и не бойся. Возьми сигарету и спокойно покури. Можешь даже вместе со мной, здесь, возле дома».

Саша искренне возненавидел эту жизнь за потерю самого близкого, родного и важного человека. Иван был тем, кто учил нравственности, добропорядочности и аккуратности. Не забывал напоминать, что в каждом человеке существуют принципы и границы, с которыми нужно быть аккуратнее.

Внушал, что люди — это механизм, крутящийся в мире, как белка в колесе. Одни уходят, другие приходят — это замкнутый круг, который никогда не выйдет из системы.

Саша считал, что дед слишком рано ушёл из жизни. Семьдесят — это не предел. Можно жить и процветать дальше. Кто-то решил свыше, что всё кончено, а вот Фихнеев считал иначе.

Столько воспоминаний, смазавшихся в сумбурный ком, заставляющий задыхаться от собственных тяжёлых чувств.

Самое яркое и живое воспоминание — это когда дед решил, что Саша обязан научиться кататься на велосипеде. Было лето, и Саше исполнилось восемь, когда Иван подогнал раздолбанный, старый, с пробитым колесом велосипед. Сразу видно, что откопал в сарае, будто знал, что пригодится.

Колесо было починено, тормоза проверены, седушка подкручена — вот Саша пытался проехать несколько метров.

Тогда он пару-тройку раз свалился, заработал разбитые ладони и колени. Его улыбка была широкой и яркой, пока он испытывал велик на прочность. Педали крутились легко, без особого нажима, руль мягко, но заедающе поворачивался из стороны в сторону.

Зато сколько эмоций получил!

Долго благодарил дедушку, несмотря на грязную и местами порванную одежду.

А потом, через год, родители подарили хороший, новомодный велосипед с разными скоростями и отвезли его на дачу, где Саша проводил всё лето. Тогда он испытал первое счастье выбраться куда-то дальше посёлка — на глубокие карьеры с маленьким озером. Или до соседнего посёлка.

Воспоминание было болезненным, потому что дедушка Ваня казался вполне здоровым и самым живым! Казалось, что его жизнь будет длиться бесконечно.

И бам.

Резко оборвалась, будто это конец.

Фихнеев не мог поверить, что всё — это предел. Он не сможет больше увидеть морщинистое лицо, мягкую улыбку, тёплый взгляд и почувствовать, как дрожащие руки касались его плеч — это завершение.

Саша зажмурился, будто из него вырывали живую клетку. Ему было по-настоящему больно. Так, что сводило внутренности. Они сжимались, изворачиваясь и сплетаясь в крепкие узлы.

Будто всё хорошее, что с ним происходило, померкло. Оно становилось ветхим и неважным, потому что сейчас было главное одно — не запутаться, не забыться, не уйти в глубокую печаль.

Саша не хотел быть тем, кто проявлял слабость. Дед говорил, что это удел девушек — быть слабыми и чуткими. Мужчины должны всегда оставаться мужчинами, со стойким терпением, железным стержнем и холодной уверенностью.

Но отчего-то было слишком гадко и противно, чтобы не уйти в депрессию.

О, Иван никогда не признавал, что депрессия существует на самом деле. Думал, рассуждая, что депрессия — это лишь внутреннее убеждение, что всё серо и блекло. У молодых и здоровых ребят, у которых вся жизнь впереди, не могло быть депрессии, ведь у них всё ещё только начинается.

Насущные проблемы — это всего лишь временные трудности, которые обязательно закончатся. Нужно запастись терпением, силой и уверенностью, что всё будет в порядке.

После чёрной полосы всегда шла белая.

Саша думал, что чёрная полоса, молниеносно ворвавшаяся в его жизнь, была началом конца. Он не представлял, как выбраться из неё, чтобы не быть заложником собственных переживаний. Она затянула, и он хотел быстрее выбраться из этой трухи.

— Почему ты оставил меня, — прошептал Фихнеев, затягиваясь сигаретой.

«Ты знаешь, что это было неизбежно», — ответил внутренний голос.

— Я не успел попрощаться.

«Тебе выпадет возможность».

— Я не хочу прощаться так. Не тогда, когда он будет таким.

Его голос был слегка надорван, хрип и очень тих. Словно было очень сложно говорить.

Он уехал из родительского дома примерно час назад и решил пойти в излюбленное место — заброшенный пляж со сломанным пирсом. Здесь было очень тихо, редкий народ мог собраться днём, а вот ночью сюда никто не сунется — слишком страшно быть в такой глуши.

Саша сделал затяжку, когда услышал чей-то приближающийся топот.

Ему стало интересно на секунду, но потом подумал, что это всего лишь случайно забредший в неизвестность человек. Скоро он свалит, когда поймёт, что здесь нечего ловить, кроме шума лёгких волн, пребывающих на берег, прохладного ветра и чистого неба со звёздами. Не самое романтичное место, но всё же по-своему прекрасно.

Быстрые шаги заставили Сашу приподняться, опираясь на локоть, и оглянуться.

К нему в буквальном смысле бежала Иванова с ошалевшим взглядом, слезившимися глазами и сбитым дыханием.

Он резко поднялся на ноги, вставая перед ней и собираясь спросить, какого чёрта она тут забыла.

Уж кто-кто, а Полина Иванова точно не была в курсе, что этот заброшенный пирс был его маленьким, секретным и уединённым местечком, где можно было поразмышлять.

Не успел, потому что Полина ни на секунду не замедлилась.

Она подбежала к нему, не сдерживая слёз, крепко обхватила торс дрожащими руками и прижалась носом к выемке между ключицами.

Саша стоял, как статуя, не решаясь двинуться с места. Всё словно вылетело из головы. Стоял, словно его лишили голосовых связок и чувств.

Он был словно камень.

Тупой бесполезный кусок бетона, не знающий, что сделать, что сказать.

Что происходит?

Полина крепче прижалась к нему, и тогда он поднял руку, нерешительно опустил на её голову, чувствуя мягкость и шелковистость волос.

Склонившись, сделал вздох, и шлейф персика, пробравшийся в лёгкие, заставил его задрожать. Он прикрыл глаза.

Чувство одиночества, жёстко ласкающее внутренние стенки тела, оказалось слишком восприимчивым и ущемлённым.

Полина, словно ураган, вторглась в его личное пространство. Влетела, как грузок. Вмазалась, как ошмёток грязи.

Это было чем-то ненормальным и за гранью здравого мышления, потому что — подумайте сами — Полина Иванова — это Полина Иванова, которая всегда воротила нос, задирая к небу, неумело хамила, пытаясь казаться дерзкой, и светила своими коготками детской ненависти.

Она та, кто раздражал больше всего в классе.

Такая неправильно правильная девочка с бутылкой пива в одной руке, а в другой — с учебником по истории.

Противоречивая и настоящая.

Она — это смесь чего-то хорошего и плохого одновременно.

Спокойного и агрессивного. Ледяного и горячего. Умиротворённого и будоражащего.

Результат — идеальный, но неотшлифованный, кристалл.

И сейчас, когда ему по-настоящему хреново и больно, он не в кругу друзей с фальшивыми масками скорби и лживыми соболезнующими словами, а с ней — всхлипывающей, зарёванной, дрожащей и такой настоящей.

Они даже не друзья, чтобы вот так просто стоять и обниматься, делиться теплом и откуда-то взявшимся сопереживанием.

Они просто Фихнеев и Иванова.

Люди, ненавидящие друг друга, но работающие в паре в клубе цветоводства.

Она всхлипнула, буквально зарываясь носом в его ключицы, и он обнял её второй рукой, крепче прижимая к себе.

Вопросы, сверлящие дыру в черепе, могут немного подождать, пока окончательно не пробьют дыру.

А вопросы, суетящиеся в мозгу, определённо хотели вырваться наружу.

Как она узнала? И знала ли вообще? И почему она здесь? Почему пришла?

Она сжала его футболку в кулачки, продолжая стоять и задушено выдыхать.

Саша чувствовал влажность на ткани, горячее дыхание в грудь и запах персиков, от которого начинала кружиться голова.

Следите за новостями в телеграмм-канале: https://t.me/xeni_niellse