BAMBI

– Лобстер со спаржей и трюфелем был восхитительным, ты взял контакты кейтеринговой фирмы? Сразу видно, сегодня работали профессионалы, а ты заметил, как Синди выпрашивала рецепт брускетты с крабовым салатом? Хотя, должна признать, она была просто божественна в сочетании с розовой сальсой. – Без умолку щебечет Элизабет, сжимая руку мужа. – Неужели Синди думает, что у неё получится также вкусно?

Кира смотрит на родителей и каждые несколько минут закатывает глаза от тупости разговор матери. И как она раньше не замечала? Всё всегда сводится либо к дешёвым сплетням, либо к открытому самолюбованию. Иногда даже получается совмещать. «У Кларка сегодня явное расстройство желудка, смотри какой бледный, Теона должна научиться готовить, может, дать ей пару уроков?». И это говорит женщина, уже лет пятнадцать не стоявшая у плиты.

Роберт отвлекается от телефона и, подмигнув дочке, разворачивается к жене, готовясь поддерживать любое её слово, лишь бы не начинала нервничать.

– Я спрошу контакты фирмы завтра, что на счёт Синди... возможно, она всего-лишь хочет порадовать Джонатана своей стряпней. Домашняя еда, какой бы она ни была, всегда согревает сердце мужчины пониманием, что это сделали именно для него.

– Не говори, что намекаешь на меня. Если и так, я считаю, что, в первую очередь, женщина должна радовать глаз мужчины своим опрятным внешним видом.

– Не стоит списывать желудок со счетов, милая. – Роберт целует пальцы Элизабет, тем самым закрывая тему, и возвращает взгляд на окно, наблюдая за мелькающими людьми и машинами, но потом решает продолжить разговор. – Кира, а как считаешь ты?

– Женщина должна быть хозяйкой в своём доме, наличие помощницы говорит о её несостоятельности. Нет, ладно, я ещё могу понять, когда у тебя маленький ребёнок на руках и ты банально не успеваешь, или вы оба работаете допоздна, или у тебя огромный дом и ты вызываешь клининг каждый вторник и пятницу, но я искренне не понимаю семейных безработных женщин, в чьи обязанности входит лишь уход за собой.

Это прямая провокация. Кира, говоря всё это, смотрит исключительно на мать, сидящую напротив девушки и кипящую от злости. Но она не смеет заводить спор при водителе.

– Вот и я о чём! – Глава семейства проводит рукой по волосам, расстёгивая несколько пуговиц белоснежной рубашки.

– Вы издеваетесь надо мной? Чтож, Роберт, завтрак в семь утра. Что ты хочешь, тосты или омлет?

– Тосты с омлетом. И поджаренный бекон. И кофе с тремя ложками сахара. – Муж обворожительно улыбается своей жене, а Кира хихикает в ладошку от его тона про количество ложек сахара, давно забытое Элизабет. – Предлагаю дать Шарлотте выходной, бедная постоянно на работе.

Женщина лишь слабо кивает в ответ, не решаясь заводить новый спор.

К дому семья Картер подъезжает почти в полночь. Личный водитель Роберта останавливает авто и выходит, чтобы помочь Кире подняться. Она обхватывает его тёплую ладонь, искоса подглядывая, как мама делает то же самое с рукой папы. Они благодарят Майкла.

Дом встречает Киру темнотой и пустотой, Шарлотта давно спит, оставив легкие закуски в холодильнике. Но Элизабет не собирается молчать и сейчас. Она со звоном кидает ключи в небольшую вазу, стоявшую на высокой тумбе у входной двери.

– Итак. – Женщина скидывает меховую накидку, небрежно бросая её на софу, и разворачивается к дочери. – Теперь мы можем обсудить всё, что с тобой было. Но больше всего меня интересует, где ты набралась такой дерзости?

– О чём речь, мама? – Кира не торопится снимать туфли, в которых ноги безумно болят от постоянной ходьбы. Так она кажется выше и, следовательно, значимее. Увереннее. – Не понимаю тебя. Сколько можно мусолить одну и ту же тему? Разве тебе недостаточно того, что я вернулась?

– Недостаточно! Посмотри на себя, испортила такие чудесные волосы, что это за ужасная причёска? Огрызаешься на людей, которые совершенно не желают тебе зла! Хамишь собственной матери! – Выкрикивает Элизабет, замечая, как Роберт пытается влезть в разговор. – Не надо, Роберт, мне нужны ответы, а ты постоянно её защищаешь, мне это надоело. Кира, объяснись! Сейчас же!

Кира поднимает руку, останавливая взволнованного отца.

– Папа, всё хорошо, если она хочет скандал, она его получит. – Тон девушки смягчается на мгновение, но когда она снова смотрит на мать, злость находит выход во взгляде. – Чтож, мама, начну с того, что мои волосы не требуют такого внимания, это моё дело, с какой причёской ходить, во-вторых, меня не волнует твоё мнение. Дерзость... они заслужили! Каждый на этом приёме жалкий эгоист, выдающий себя за крутого мецената! Да что вы вообще знаете о науке и искусстве! Сомневаюсь, что ваши деньги действительно дойдут до адресатов, что уж и говорить о помощи! Такие вечера только повод для новых сплетен: кто во что одет, кто какой рецепт спрашивал, кто как готовит. Мама, ты сама-то уже сто лет не готовила папе! Как ни стыдно сначала улыбаться в лицо, но при первой же возможности бежать и обсуждать за спиной?! Ни мне должно быть стыдно, а тебе. Я общаюсь с тобой так, как ты того заслужила. Жаль, что раньше я этого не понимала, но сейчас мои розовые очки треснули.

– Да как ты смеешь, жалкая девчонка?! – Элизабет подходит вплотную к Кире. – Без нас ты никто: мы дали тебе звучную фамилию, заботились о тебе, с нашей помощью ты получила место в престижной школе, именно мы, а не ты, обеспечили хорошее будущее, выбрали факультет с востребованной профессией, и сейчас ты имеешь наглость что-то вякать против меня? Бессовестная, нахальная! Я дала тебе всё, чтобы ты жила и ни в чем не нуждалась, и вот какой монетой ты мне платишь? – Элизабет часто машет руками у своего лица. – Роберт, воды! Мне дурно от этой неблагодарной!

– Нам всем нужно успокоиться. – Мистер Картер отдаёт стакан с водой и льдом, заботливо потирая плечо жены. – Сейчас на эмоциях вы наговорите друг другу ерунды, а потом поймёте неправильность своих слов, но будет уже поздно! Девочки, прекратите немедленно.

– Папа, послушай меня. Я понимаю, что положение требует от тебя всякий раз вставать на защиту этой ненормальной, поэтому я не злюсь. Просто, пожалуйста, прими её сторону, но лучше не вмешивайся. С тобой я точно не хочу ссориться.

В глазах Роберта мелькает боль от понимания, что дочь права. Он всю жизнь обязан принимать сторону Элизабет, лишь потому что та его жена, но это совершенно не значит, что он с ней солидарен. И даже сейчас он не может по-другому. Поэтому он молчаливо кивает и удаляется на второй этаж, в свой кабинет, где с яростью мерит его шагами. Во всей этой ситуации он видит два вывода: первое, его жена действительно не обоснованно жестоко относится к Кире, выбирая, вместо радости, нападение. В такое сложное для семьи время она решает усугубить ситуацию, задевая Киру любыми способами.

Вторая мысль кажется Мистеру Картеру намного приятнее, ведь его дочь за время её отсутствия стала такой взрослой и мудрой. За полтора месяца у неё, наконец, сместились приоритеты в правильном направлении, теперь она видит их маски насквозь. Теперь, когда Кира знает корень проблемы, она сможет не стать такой же. Роберт искреннее надеется, что дочь не пойдёт по стопам матери.

Тем временем Кира продолжает свой жаркий спор с Элизабет:

– Да, да, да! Вы сделали для меня всё! Я действительно вам признательна и благодарна, спасибо. Но вы никогда не думали, что делаете это скорее для себя, чем для меня? Мама, когда ты последний раз спрашивала чего я хочу? Или хотя бы предоставляла выбор? А, мама? Я такого вспомнить не могу, всё это было для красивой обложки идеальной семьи Картер. Теперь мне ясно, как нужно себя вести – молчать в тряпочку и во всём тебе потыкать, тогда ты будешь довольна, но стоит мне только заиметь своё мнение, различное твоему, всё, я сразу никчёмная нахалка. Браво, мама!

Элизабет Картер, не смотря на свой волевой характер, роняет слезу, оставляющую после себя мокрую дорожку, уходящую к шее.

– Довольно, Лоррейн! Ты показала себя, достаточно. Если ты такого мнения, то тебе больше нечего делать в этом доме. Убирайся туда, откуда вылезла!

– Ха! – Кира нервно хихикает. – Не переживай, я бы и так ушла. Оставаться в такой атмосфере я не намерена. Знаешь, те полтора месяца, что я провела с совершенно незнакомыми мне людьми, выглядят куда более привлекательно, чем жизнь с тобой под одной крышей. – Кира готовится к последнему удару. – Отныне у тебя больше нет дочери, а у меня матери! Забудь меня! Скажи, что я умерла!

Кира разворачивается на каблуках, проносясь мимо Элизабет, и летит в свою комнату, громко цокая по дорогому паркету.  Слёзы льются рекой, стоит ей оказаться наедине с собой. Она, забыв про макияж и платье, начинает судорожно искать необходимые вещи и скидывать их в сумку и чемодан. То, что сегодня произошло, можно считать окончательной точкой в их отношениях с мамой. Столько грязи никто и никогда не выливал на Киру. Мама победила всех, перечеркнула всё немногочисленно хорошее, что их связывало.

Кира беззвучно рыдает, боясь издать хоть писк, чтобы не обрадовать мать. До какого состояния она её довела! В груди болит, руки дрожат, а легкие давно играют против Киры, не давая вдохнуть жизненно необходимый кислород. Боль разочарования заставляет девушку упасть на колени у высокой кровати, сминая простыни и пряча в них лицо.

Кира даёт себе несколько минут, чтобы нарыдаться и выплеснуть все накопившиеся эмоции, стараясь охладить взбудораженный и поражённый разум. У неё катастрофически мало времени до того, как в комнату ворвётся отец и будет умолять остаться. Как бы сильно она этого не хотела, жить с мамой больше не представляется возможным. Они сгрызут друг друга за несколько дней, и всё закончится точно также, как и сегодня. Только будет больнее. Обратного пути нет – мосты сожжены дотла.

А куда идти? На всем белом свете не найдётся места для Киры. Она никому не нужна, она не знает, что делать дальше. Как жить? Где жить? На что жить? Взрослая жизнь резко показалась на горизонте, с силой ударив Киру по щеке.

Единственное спасение – Крипсы, по словам, готовые принять её обратно в любое время. Но гордость девушки не позволяет активировать сим-карту и набрать номер Йока. Она действительно жалкая! Не смогла справиться со своей семьей! Её хватило ровно на полдня. И от этого на душе ещё поганей.

Кира встаёт на ноги совершенно другим человеком, больше не теряясь в истеричных слезах. Они не помогут ей найти выход из, как кажется девушке сейчас, безвыходной ситуации, а только всё усугубят.

В последний раз мысленно пробежавшись по списку вещей первой необходимости, она с громким щелчком застегивает чемодан, приходясь по нему руками, вовремя вспоминая про ещё один пункт – наличка. Девушка достаёт небольшую шкатулку с полки и вытаскивает оттуда все деньги, накопленные жесткой экономией. Возможно, здесь долларов семьсот, но этого должно хватить на первое время. Натягивает на себя какой-то чёрный пиджак, запихивая в карман сложенные купюры, и выкатывает единственного друга в широкий коридор второго этажа, направляясь к лестнице и попутно вытирая лицо от следов своей слабости. Никто не должен знать, что она позволила себе плакать.

На удивление Киры, никто не старается её задержать по пути к входной двери. В доме тишина, будто вообще никого нет. Из-за этого она кажется себе оглушительно громкой со своим цоканьем каблуков и звуком чемоданных колесиков, эхом отражающихся от высоких стен. Ещё одно разочарование, она до последнего надеялась, что хотя бы отец выйдет попрощаться, но этого не случилось.

– Чтож, прощай. – Произносит она в пустоту, осматривая прихожую, и захлопывает дверь со стороны улицы.

2

Отойдя от дома на несколько кварталов, Кира пытается вызвать такси, однако для этого нужно вставить симку, чего ей делать абсолютно не хочется. Девушка уверена, что в таком состоянии она не выдержит и, в конце концов, наберёт Йока. Нельзя! Поэтому, гоняя в голове разные мысли, она блуждает по ночному Оквуду в поиске работающего таксофона.

Она спускается вниз по Уэстерн-авеню, дойдя до станции Уилшайр Вэстерн, где иногда ей встречаются прохожие, не спящие в такой поздний час. От них разит алкоголем, но Кира ловко огибает каждую из парочек и заходит в круглосуточную аптеку, таща за собой уже надоевший ей чемодан и оставляя его при входе.

Девушка бездумно шатается между прилавков, надеясь внезапно найти хоть какое-то решение проблемы. Но на ум ничего не идёт. Кира сгребает с полки минеральную воду без газа, какой-то батончик и небольшую туристическую карту с названиями и номерами хостелов, что приравнивается ей к огромной победе.

На кассе с неё просят 5 долларов, она вежливо протягивает смятую стодолларовую купюру, заставляя бровь кассира взметнуться вверх.

– У меня не будет сдачи. Найдите купюру поменьше.

– Да что же это такое! – Кира от злости стукает кулаком по прилавку. – Хорошо, ничего не надо.

Плюхнувшись на круглую скамейку около входа в метро, Кира потирает руки от холода и пытается сообразить, что делать. Так она проводит полчаса, начиная замерзать и всё больше кутаясь в полы пиджака. Пьяных людей, громко поющих песни заплетающимися языками, становится больше, видимо, они расходятся по домам из клубов, и её окутывает страх. Точно такой же, как в ту страшную ночь. Она абсолютно одна.

Именно страх заставляет её достать мобильник, заряд которого оставляет желать лучшего. Но выбирать не приходится. И, собрав всю свою волю в кулак, она возвращается в аптеку с твёрдым намерением выбить стационарный телефон на пару минут.

– Извините, могу ли я позвонить? Понимаете, у меня внезапно размагнитилась сим-карта, и я не могу банально вызвать такси. – Ложь с лёгкостью слетает с губ девушки.

– Воспользуйтесь таксофоном, он за углом.

– У меня только крупные.

Через несколько секунд игры в гляделки перед Кирой появляется старенький телефон с проводной трубкой. Она благодарит женщину и начинает внимательно набирать нужные цифры, сверяясь с экраном своего смартфона.

– Возьми трубку, чёрт возьми! – Шипит она в динамик. – Возьми. Гребанную. Трубку.

Монотонные гудки сменяются громкой музыкой на том конце провода, заставляя Киру заметно оживиться. От волнения предстоящей беседы она хватается за стойку.

– Алло! Я думала никогда до тебя не дозвонюсь! Йок, у меня проблемы.