33. Слезы
⸻
Прошла неделя. Учёба тянулась как в тумане, и мысли Софы, хоть она этого не хотела, всё чаще возвращались к Лу. К его взгляду, к его голосу, к его теплу. А может, просто к той уверенности, которую он излучал, — спокойной, тёплой, тихой. Такой, которой ей так не хватало.
В это воскресенье Айдана, почувствовав настроение подруги, предложила отвлечься. Они устроили вечеринку на двоих — с вином, с плейлистом "старые воспоминания", с глупыми танцами посреди кухни и кучей смеха, пока бутылка не опустела. И тогда... началось.
Смех перешёл в тихие всхлипы, потом в открытые рыдания.
— Я... я скучаю по нему, — выдохнула Софа, уже сидя на полу, — ты понимаешь? Я... блин... я его люблю. Вот как дура! Знаешь, как ДУРА!
Айдана что-то бормотала в ответ, уже почти засыпая на диване. Софа схватила телефон, и дрожащими руками начала набирать сообщение Лу. Потом стерла. Набрала снова. Потом позвонила. Вышла босиком на лестничную клетку, села на холодные ступени в шортах и футболке, не ощущая ни холода, ни времени.
— Алло?.. — голос Лу был тёплым, немного сонным.
— Лууу... — протянула она, почти рыдая, — я... я... люблю тебя... очень сильно... Ты слышишь?! Сильно... иди сюда... я скучаю...
Лу молчал секунду. Услышал, как она всхлипывает, почти захлёбываясь эмоциями. И уже через десять минут был у подъезда. Он не мог не приехать. Просто не мог.
Он вбежал на этаж, сердце билось тревожно. И вот — она. Сидит на ступеньках, глаза опухшие, волосы растрёпанные, в руках всё ещё телефон, пальцы красные от холода. Она была как сломанная звезда — красивая даже в слезах, в каком-то странном, тихом отчаянии.
— Софа... ты... — он замер, но сразу снял куртку и укутал её, — ты же совсем замёрзла. Где твоя куртка вообще?..
— Где-то... — она фыркнула и снова вцепилась в него руками, как будто боялась, что он исчезнет, — я скучаю, Лу... ты не представляешь как... Ты мне снишься... Ты... ты всё... я люблю тебя.
Он присел рядом, сдерживая дрожь не от холода — от этой смеси боли и нежности, которую чувствовал к ней. Она прижалась к нему, уткнулась носом в его шею.
— Ты пахнешь так же, как летом... — пробормотала она, — мне так... так хочется тебя... снова.
И она потянулась, почти поцеловала, губы коснулись его щеки, скользнули к губам. Но Лу... отвернулся. Осторожно, мягко, но чётко.
— Соф, — сказал он, — ты пьяная. Я не хочу, чтобы ты потом жалела.
— А я не буду... — прошептала она, — правда...
— Я знаю. Но я буду, если позволю себе сейчас. Ты важнее любого желания, понялa?
Софа застыла. Она молчала. А потом вжалась в него ещё сильнее, позволив себе просто сидеть. Не говорить, не объяснять, не строить стен. Просто быть рядом.
Он держал её. Молча. Его дыхание касалось её волос, его руки укрывали её плечи. Он был якорем. Домом. Теплом. Всегда был.
И где-то там, в глубине души, она поняла — его нельзя потерять. Не во второй раз.
Балкон был прохладным, стекла покрывались тонким налётом инея, но они не чувствовали холода — укрытые одним большим, тяжёлым пледом, сидящие в обнимку, будто в капсуле из прошлого и настоящего одновременно. Софа прижималась к Лу, уткнувшись лбом в его шею, её дыхание — тёплое и пьяное — оставляло крошечные следы на его коже.
— Прости... — пробормотала она, будто бы ниоткуда. — Я иногда бываю... дикой. Или злой. Или невыносимой. Но... просто... я не сразу научилась быть рядом с кем-то хорошим.
Лу не ответил. Только чуть крепче прижал её к себе, обвивая руками, как будто собирал все её осколки, чтобы вернуть ей саму себя. Он не перебивал. Он знал — ей нужно выговориться.
— До тебя... — начала Софа, глядя куда-то вглубь ночи за балконом, — у меня был один парень. Он... бил. Сначала словами. Потом руками. Иногда резко мог ударить по стене рядом. Или меня... чуть-чуть. Как будто «случайно». И я... я думала, что так и должно быть. Что любовь — это всегда чуть больно.
Голос её дрогнул. Лу молчал. Только провёл рукой по её плечу, медленно, как будто стирая следы прошлого, которых он не мог видеть, но чувствовал.
Софа перебирала пальцы на его руке. Её холодные тонкие пальцы скользили по его ладони, будто изучали его заново.
— А потом ты появился... — шепнула она, — и всё было не как обычно. Ты не требовал. Ты не давил. Ты просто был. Помнишь... лето?
Она чуть улыбнулась. Лу повернулся к ней, глядя в глаза. Да, он помнил. Очень хорошо.
— Тогда, когда мы остались вдвоём... — она засмеялась сквозь слёзы, — все ушли, а я, дурында, полезла на дерево за черешней. Ты тогда сказал, что я точно из мультика сбежала.
— Так и сказал, — усмехнулся Лу, — а потом стоял внизу и ждал, пока ты свалишься на меня.
— Я и свалилась. Прямо на тебя. Смешно было.
— И больно. У тебя локоть острый.
Софа тихо рассмеялась, носом касаясь его щеки. Смех был пьяный, но настоящий. Как будто она опять та — летняя, свободная, несломанная.
— Тогда... — она начала считать родинки на его лице, медленно касаясь подушечками пальцев, — вот одна. И вот. Это я помню. Я помню, как гладила тебя по волосам, а ты притворялся, что тебе всё равно, но ты замирал.
— Не притворялся. Просто не хотел спугнуть, — ответил Лу, а она чуть смущённо улыбнулась.
— Тогда было тепло. Черешня, смех, костёр. А сейчас зима, и всё другое. Только... ты всё ещё здесь.
— Я никуда не уходил, Соф.
Она замолчала. Просто легла на его плечо, закрыв глаза, и прошептала:
— Если бы ты знал, как страшно мне сейчас быть счастливой.
— А мне страшно делать тебя несчастной, — мягко ответил Лу, прижимаясь щекой к её макушке.
Тишина снова окутала их. Но в ней не было холода. Только дыхание, только воспоминания и тёплый плед, который согревал меньше, чем объятия, но больше, чем всё, что было до этого.
______
Балкон был заворожён тишиной ночи, где всё казалось чуть более откровенным, чем должно быть. Уличные фонари отбрасывали тусклый свет сквозь снежинки, и город дышал внизу — медленно, как будто боялся спугнуть тишину.
Софа всё ещё сидела, прижавшись к Лу, слегка зябко, но уже без слёз. Тишина между ними стала мягкой. Не напряжённой — скорее тёплой, как старое одеяло, в которое можно завернуться с головой.
Лу достал мятую пачку сигарет, протянул одну Софе. Та молча взяла, и он прикурил. Они курили на двоих — по очереди, перекладывая сигарету друг другу, пальцы касались, дыхание сплеталось в дыму, а в голове у обоих стоял звон. Нервы, алкоголь и близость — опасное сочетание.
Когда Лу снова потянулся к ней, чтобы забрать сигарету, она задержала его взгляд, зрачки расширены, губы приоткрыты. Он не успел отреагировать — она сама сделала "цыганочку", медленно, тянуто, от его губ к сигарете. Их губы коснулись — мимолётно, но с искрой, которая сразу взорвала небо внутри.
— Прости... — прошептала она, и снова слёзы навернулись. — Я не понимаю, почему всё так. Почему ты... рядом. После всего.
Он отложил сигарету, взял её за щёку, поднимая взгляд.
— Потому что ты — это ты. И даже когда ты непереносимая, вредная, бешеная... ты настоящая.
Софа всхлипнула и, вместо ответа, прижалась к нему ещё крепче. Но на этот раз — не со слезами, а с какой-то упрямой игривостью, которая вспыхивала в ней как защита.
— Ты слишком хороший, Лу... — сказала она и вдруг укусила его за шею. Не больно, но достаточно, чтобы он вздрогнул.
— Эй, — хрипло выдохнул он, — ты пьяна, тебе надо отдохнуть.
— Не отнекивайся. Я знаю, ты скучал. — Её голос стал хрипловатым от сигаретного дыма, и в нём было столько искушения, сколько боли раньше. — Я просто... хочу оставить след. Чтобы ты не забыл.
— Я не забуду, — мягко ответил он, но она уже снова целовала его шею, оставляя крошечные следы — следы боли, следы желания, следы того, что пряталось в ней с лета.
Он пытался отстраниться, но не с грубостью — с теплом.
— Соф... ты пьяная. Я не могу так. Ты потом будешь ненавидеть и себя, и меня.
— Я не буду. Просто... останься.
Он не ушёл. Конечно, не ушёл. Он укутал их пледом, прижал к себе, как будто мир рушился снаружи, а здесь, на этом балконе, осталась только хрупкая, неидеальная тишина.
Софа всё ещё перебирала пальцы на его руке, но уже в полусне. Она дрожала немного, он гладил её по спине, а потом, как в детстве, уложил её себе на грудь. Они уснули под звёздами, под еле слышным шорохом зимы. Он держал её, будто оберегал самое важное. А она во сне всё ещё цеплялась за его футболку.