Глава 48. Человек
Следующие два дня в Яотине шёл мокрый снег.
Взяв промасленный зонтик персикового цвета с нарисованными на нём двумя цветущими ветвями, Лю Синь направился в «Хмельной соболь».
Прикупив по дороге из лавки лекаря пару коробочек со сладостями для Ма Жуши, Лю Синь поспешил на улицу, на которой теперь жили все его друзья.
Они знали о его переезде, но всё никак не могли найти время, чтобы навестить его.
Целыми днями Лю Синь работал с Сяо Вэнем над созданием Бедового льва. А ближе к вечеру в «Хмельном соболе» собирались все городские торговцы, отрезая владельцам возможность насладиться компанией друг друга и провести вечер так, как им хочется.
Предыдущий хозяин таверны и самой большой в городе винодельни – дядя Шуя Ганъюна, спешно покинул город в первые дни, свалив всё дело на плечи племянника.
Сам Шуя Ганъюн не жаловался, ведь от дяди всё равно было мало толку. Тот только и делал, что снабжал дома куртизанок бесплатным вином за возможность полюбоваться их ножками и послушать комплименты о своей щедрости.
Когда Шуя Ганъюн стал главным в теперь уже своей таверне – а отдавать её обратно дяде он и не думал, – порядки здесь также изменились.
Если раньше Шуя Ганъюн лишь номинально числился владельцем, не смея всерьёз причинять вред посетителям, которые отказывались платить или дебоширили, то теперь, на правах хозяина, мог спокойно пустить в дело свой веер со стальными лезвиями.
Лю Синь уже видел в Хмельном соболе и в городе несколько человек с рваными шрамами на лице. Теперь попритихшие, они смирно пили своё вино, лишь изредка вступая в перепалки.
Веер тот, кстати, тоже претерпел изменения: ранее расписанный похабщиной и бранью, теперь на нём красовались персики и сливы, запах которых витал на втором этаже.
С лёгкой руки Ма Цайтянь преобразились не только жилые помещения в провонявшей вином таверне, но и сам хозяин.
Едва увидев её, Шуя Ганъюн враз прятал свои стальные лезвия как в веере, так и во взгляде, обнажая их в сторону тех, кто смел сказать в её адрес хоть одно неугодное слово.
Парочку таких особо языкастых он чуть не прикончил, когда те, завидев лишь тень помощницы Дун Чжунши в таверне, стали выкрикивать в адрес Ма Цайтянь оскорбления и ругательства.
Услышав со второго этажа, как Шуя Ганъюн на языке веера объясняет, что с ней так обращаться нельзя, Ма Цайтянь не сдержала улыбку и в тот же вечер позволила им двоим наконец избавиться от ненужной теперь ширмы, прикрывающей чувства.
Никто из их друзей слепым отнюдь не был, а Го Тайцюн так и вовсе вёл себя в отношении Шуя Ганъюна прямолинейно и бестактно.
Схватив его за ухо, Го Тайцюн на следующий же день напился с ним вместе, объясняя правила поведения с женщинами, ведь Шуя Ганъюн всю свою жизнь рос в окружении одних только жадных до денег куртизанок да ушлых торговцев.
Ма Жуши, глядя на мать и новоиспеченного опекуна, только закатывала глаза, видя, как они переглядываются и не решаются рассказать ей, что теперь вместе. Так что в один из дней Ма Жуши просто забралась на табуретку, пытаясь дотянуться до коробки с вышивкой, и попросила, чуть надув губы:
– Цзифу¹, помоги.
Шуя Ганъюн несколько раз растерянно моргнул, думая, что ему показалось, но тут же достал ей коробку. Спрыгнув с табуретки, Ма Жуши, не глядя на него, важно прошла мимо, сунула в рот очередной танхулу, которые он часто покупал ей, и вновь сказала:
– Спасибо, цзифу.
В тот же вечер Шуя Ганъюн, с не сходящей с лица улыбкой, разрисовал веер нежными цветами вишни и подарил Ма Жуши под ярко сияющим взглядом Ма Цайтянь.
Думая о том, сколь многое он пропустил за эти два с небольшим месяца, Лю Синь свернул за угол и вышел на улицу, где находился Хмельной соболь. Он почти дошёл до таверны, как вдруг увидел толпу смеющихся городских стражников.
Их ранее сияющее светло-голубое облачение за эти дни утратило свой лоск, словно вместе с этим являя гадливые улыбки, с которыми стражники и смотрели на Го Тайцюна, стоящего чуть поодаль с самодельным копьем.
Воины, посмеиваясь, показывали друг другу приёмы, которые Го Тайцюн пытался повторить. Он был настолько сосредоточен на своей тренировке, что даже не замечал: это представление организовано исключительно для него одного, и он был отнюдь не зрителем.
Слыша едкие комментарии о техниках друга, Лю Синь прошёл через толпу копьеносцев, задев нескольких из них плечом и стряхивая скопившийся на зонтике мокрый снег в их сторону. Холодные капли вмиг стёрли глумливые усмешки с лиц стражников.
Подойдя к Го Тайцюну и не обращая внимания на ворчание за спиной, юноша всучил ему коробки со сладостями.
– Эй, ты, хлыщ с зонтиком, – угрожающе пробасили позади Лю Синя.
Юноша развернулся полубоком, глядя на толпу стражников в нескольких чжанах от себя, которые, кажется, только и ждали очередное свежее мясо, как стая голодных псов.
– Тебя уважению научить? – сделал шаг к нему один из стражников, перехватывая своё копьё.
Лю Синь поднял руку с той стороны, с которой были стражники, и, выставив средний палец, медленно потер им свой висок, протяжно отвечая:
– Сам как-нибудь справлюсь. Благодарю за заботу, господа.
Трое стражников, полыхнув глазами, устремились к нему, но тут же были перехвачены сослуживцами.
Парочка из них тут же громко зашептала:
– Это какой-то очень знатный воин. Посмотрите на его меч!
Лю Синь чуть нахмурился и окинул взглядом свои висящие на поясе ножны. Вскинув бровь, он усмехнулся и, подхватив Го Тайцюна под руку, повёл его внутрь.
– Всё ещё хочешь примкнуть к ним? – спросил Лю Синь.
Го Тайцюн растерянно оглянулся несколько раз на стражников и непонимающе уставился на друга:
– Я просто хочу быть полезным городу!
Лю Синь окинул его внимательным взглядом:
– Что там с теми техниками, которые ты записывал? Я оставил тебе и несколько своих записей.
Го Тайцюн тут же помрачнел:
– Всё сгорело вместе с домом.
Лю Синь понимающе кивнул и прошёл через зал, где уже бесновалась толпа. В углу всё так же сидела главнокомандующая. За весь вечер к вину она по обыкновению не прикоснулась, однако бросила на проходящего мимо юношу заинтересованный взгляд из-под капюшона.
༄ ༄ ༄
На следующий день, едва перешагнув порог дома Сяо Вэня вместе с Тан Цзэмином, Лю Синь сразу же наткнулся на лениво развалившихся в гостиной Ван Цзяня и Пэй Сунлиня. Мужчины спорили о правдивости легенд, ходящих в их родных землях.
– Говорю тебе, Паньгу² зародился в курином яйце! – цыкнул Пэй Сунлинь, закидывая в рот орех и глядя в потолок.
– Да в каком курином-то, если в драконьем! – возмутился Ван Цзянь, кидая в него маленькую подушку, которую выдернул из-под своей головы.
Тоже зная эту легенду, Лю Синь улыбнулся и прошёл внутрь. Тан Цзэмин закрыл дверь, после чего снял с его плеч белый плащ, забрал зонтик и тут же направился на кухню, чтобы подогреть чай.
Оправив подол халата, Лю Синь вошёл в зал со словами:
– Если Паньгу был первым человеком, то когда он пробудился ото сна восемнадцать тысяч лет спустя, откуда же взялся топор, с помощью которого он создал мир?
Ван Цзянь и Пэй Сунлинь тут же вскинули головы, услышав голос Лю Синя, и мигом подскочили со своих мест.
– Т-топор? – нахмурился Пэй Сунлинь.
– Ага, – тихо посмеиваясь, Лю Синь посмотрел на него, после чего перевёл взгляд на Ван Цзяня. – Кто его выковал?
Оба северянина крепко задумались. Лю Синь прошёл мимо, слыша, как спустя несколько мгновений они снова начали собачиться друг с другом, перебирая теории и оставив в покое природу яйца.
Тан Цзэмин, усмехнувшись в сторону двух мужчин, пошёл вслед за Лю Синем, но чуть не запнулся о груду коробок и свёртков, которыми была завалена мастерская.
Сяо Вэнь вынырнул из этой кучи и с радостной улыбкой поприветствовал:
– О, вы пришли!
Оглядев помещение и всё так же стоя на пороге, Лю Синь перевёл на лекаря вопросительный взгляд.
– Это всё подарки, – закатил глаза Сяо Вэнь, вновь ныряя в груду коробок. – У меня не было времени их разобрать. Пока мы были на Севере, наши благодарные клиенты оставляли их на заднем дворе. Так что пока настаивается очередная вытяжка, я решил тут ... – лекарь упёр руки в бока, растерянно оглядываясь по сторонам, – прибраться.
Лю Синь ещё с минуту смотрел на этот бедлам, после чего закатал рукава и прошел внутрь.
Тан Цзэмин, которому не нашлось места в заваленной мастерской, сидел в главном зале с остальными мужчинами, греясь у камина.
Спустившийся мрачный Гу Юшэнг, от которого сильно разило выпивкой, рухнул на софу и, потирая висок, поставил перед собой кувшин вишнёвого вина.
Тан Цзэмин повёл носом и посмотрел на чарки, от которых исходил приятный аромат.
Вспомнив, что Лю Синь любил вечерами сидеть в зале их дома и читать под треск камина, попивая белое грушевое вино, Тан Цзэмин внезапно испытал желание попробовать напиток и разделить это чувство.
О книгах он даже не вспомнил.
Тан Цзэмин любил рассказы Лю Синя, однако сам никогда не читал легенд или повестей, предпочитая биографические записи или трактаты об отношениях знаменитых и выдающихся людей прошлых столетий, как они вели войны и сражались за свои права. Наверняка Лю Синю бы показалось это жутко скучным, поэтому Тан Цзэмин никогда не поднимал тему о своих чтениях.
Посмотрев на сидящего рядом Цзина, который уснул под бубнёж двух северян, мальчик потянулся к его так и не тронутой чарке с вином, но почти сразу же получил шлепок по руке.
– Рановато тебе пить, малец, – усмехнулся Гу Юшэнг.
Тан Цзэмин прищурился и сложил руки на груди:
– Мне уже тринадцать.
– Тебе ещё тринадцать.
Гу Юшэнг осёкся и вмиг нахмурил брови, о чём-то задумавшись.
Не став больше тянуться за вином, Тан Цзэмин поднял с пола большую зелёную черепаху, которую они принесли с собой, и направился к лошадям на задний двор. Байлинь, у которого только что отобрали друга, тут же поскакал вслед за ним.
Когда Лю Синь вместе с Тан Цзэмином собирались уходить, решив отказаться от ужина, – их уже ждали в другом месте, – юноша внезапно замер возле порога. Обернувшись, он внимательно посмотрел на всё ещё спорящих о чём-то у камина мужчин.
༄ ༄ ༄
На следующий день, едва небо посветлело, Лю Синь ступил на разрушенную рыбную улицу.
Мародёры уже растащили всё ценное, что здесь было, не оставив даже ободранных шелковых занавесок.
Запах гари и уныния накрыл это место. Было так тихо, что, казалось, можно услышать тихо падающий с неба снег, так похожий на пепел.
Лю Синь окинул взглядом чёрные обугленные балки некогда красивых лавок, у которых всегда до самого позднего вечера толпился народ, и двинулся в сторону знакомого дома. Точнее, того, что от него осталось.
Пройдя через главный зал и видя сгоревшую практически дотла крышу, он вышел на задний двор.
Го Тайцюн стоял посреди сожженных копий и тренировочных чучел, словно потерявшийся призрак, погрязший в печали.
Даже со спины Лю Синь чувствовал его боль от потери дома, который за столько лет стал ему родным.
Услышав шаги, Го Тайцюн обернулся и тут же в удивлении приоткрыл рот, после чего слабо улыбнулся.
– Надо же... ты смог пробраться по этой улице, не замарав свои светлые одежды углём, а я даже свои серые всегда умудряюсь запачкать, – удрученно произнёс он и взглянул на подол собственного халата, на котором были следы сажи. – Наверное, А'Мянь опять на меня разозлится.
Лю Синь ничего не ответил, только улыбнулся уголками губ.
Го Тайцюн молчал некоторое время. Казалось, он совсем забыл, что здесь есть кто-то ещё. Все эти дни он был единственным, кто навещал это место. Ни Сы Мянь, ни её отец не желали видеть свой разрушенный дом, который теперь одним своим видом причинял тянущую боль в груди.
Когда Го Тайцюн снова поднял взгляд, то внезапно увидел за спиной Лю Синя двоих мужчин. Оба высокие и широкоплечие, они с не предвещающими ничего хорошего ухмылками смотрели на Го Тайцюна, сложив руки на груди.
Парень распахнул глаза и отступил на шаг, видя, как двое незнакомцев вдруг двинулись к нему. Закружив вокруг Го Тайцюна, мужчины оглядывали его сверху донизу, комментируя:
– Хилый.
– Потенциал есть.
– Может, лук?
– Или короткие клинки?
Слыша спор двух северян, Лю Синь улыбнулся и развернулся к выходу, не обращая внимания на жалобный голос Го Тайцюна, просящего забрать его от этих двоих.
༄ ༄ ༄
Снадобье Бедового льва должно было быть готово через семь дней.
Ни Лю Синь, ни Сяо Вэнь не уведомляли Дун Чжунши о своём возвращении в Яотин, чтобы раньше времени не навлечь на себя его безумие, которое могло помешать приготовлению лекарства.
С таким мощным и крайне опасным снадобьем нельзя было спешить, но Сяо Вэнь старался как мог. Он работал даже ночами, после того как Лю Синь покидал его дом. Все эти дни лекарь спал от силы пару часов в сутки. Нельзя было сказать, что такой темп жизни ему непривычен: он частенько увлекался созданием новых рецептов, неделями забывая про нормальный сон.
Зная об этом, Лю Синь перешагнул порог дома лекаря со свёртком чая с Западных земель, которые были родными для Сяо Вэня и по которым он очень скучал.
Шумный лекарь отчего-то не встречал его этим утром.
Пройдя в мастерскую и не найдя там Сяо Вэня, юноша решил спросить о нём у Цзина. Гу Юшэнг также сидел в гостиной, но на него Лю Синь даже не посмотрел, не желая начинать новую перепалку, которыми в последние дни заканчивались все их разговоры даже по пустякам.
Цзин, посмотрев на Лю Синя, ответил по обыкновению спокойным размеренным тоном:
– Он уехал на вызов. Сказал, будет через пару часов.
Но ни через пару часов, ни через пару дней Сяо Вэнь так и не появился.
Лю Синь пытался вызнать у мужчин, куда он делся, но те и сами не знали.
Такие отлучки были крайне редкими, но всё-таки происходили. Порой состояние больного не позволяло оставить его, и лекарю приходилось задерживаться. Иногда Сяо Вэнь возвращался в приподнятом настроении и спустя несколько дней получал в дар очередную вещицу от выздоровевшего пациента, а иногда просто запирался на несколько долгих часов в мастерской, никого к себе не пуская.
Лишь спустя три дня, когда Лю Синь и Тан Цзэмин шли из травной лавки по центральной площади, они случайно встретили Сяо Вэня.
Лекарь был необычайно мрачен и брёл не поднимая глаз, еле передвигая ногами. Немного сгорбленная фигура казалась ещё меньше, чем обычно. Сяо Вэнь не отличался исполинским ростом и был ниже Лю Синя лишь на пару цуней, однако когда он шёл по улицам города, то всегда выделялся из толпы своей аурой, подобно бессмертному небожителю, спустившемуся в мир для просвещения смертных. Сегодня Лю Синь узнал его только по Байлиню, который тихо ступал рядом с понурым видом, словно чувствуя настроение своего человека.
Сяо Вэнь случайно столкнулся плечом с одним из прохожих и, не извинившись, побрёл дальше, не заметив преграду. Оскорбленный таким поведением мужчина вдруг схватил Сяо Вэня за плечо, разворачивая к себе с намерением выяснить отношения.
Лю Синь быстрым шагом подошёл к ним и подхватил едва не рухнувшего друга под руку. Казалось, Сяо Вэнь держится на одной силе воли и больше походит на тень, чем на живого человека.
– Вали отсюда, – мрачно посмотрел на прохожего Лю Синь.
Мужчина открыл рот, но тут же захлопнул его, увидев выражение лица мальчика, который медленно вышел из-за спины юноши. Тан Цзэмин не отрывал своего тёмного взгляда от прохожего до тех пор, пока тот не отшатнулся, опустил голову и вжал ее в плечи, словно желая стать меньше.
Проводив глазами словно сдувшегося мужчину, который в спешке уносил ноги, Лю Синь вновь обернулся к Сяо Вэню. Лекарь, казалось, и вовсе не обратил на только что произошедшее никакого внимания.
– Вэнь-гэ, – позвал Лю Синь, но видя, что лекарь продолжает отрешенно стоять, просто обнял его за плечи и повёл домой.
Едва они переступили порог, Тан Цзэмин тут же поставил на низенький столик кувшин вина и чарки. Гу Юшэнг и Цзин молчаливо наблюдали за ними, сидя на кушетках.
Лю Синь помог лекарю снять плащ и усадил его на подушки.
– Выпей, – поднес он к лицу Сяо Вэня чашу, помогая сделать глоток.
Лекарь повиновался, после чего просто уставился перед собой покрасневшими померкнувшими глазами, поверхностно дыша. Лишь долгое время спустя он глухо сказал:
– Я в порядке. Не нужно сидеть со мной. Пожалуйста, идите по своим делам.
Лю Синь нахмурился, подливая им обоим вина и подкладывая Сяо Вэню закусок:
– Не говори глупостей, поешь.
Лю Синь уже видел у него такой взгляд. Тогда, на горячих источниках, когда выносили тела людей, которых Сяо Вэнь знал лично. В тот момент он держал лицо перед стражниками, не позволяя себе слабость, но не сейчас, не в родных стенах, где он мог быть просто самим собой.
Лекарь опустил голову, выдыхая:
– Кто-то вырезал буддистский храм в горах близ Яотина. Я столько трупов с войны не видел. – Помолчав, он добавил: – Точнее, даже на войне такого зверства я не встречал. Тела просто разрублены надвое. Там были дети.
Лю Синь почувствовал, как что-то холодное и скользкое ползёт по спине.
– Мао Цимэй?
Лекарь кивнул:
– За него живого назначена награда. Гильдия допрашивала меня всю ночь. Они подозревают меня в соучастии.
Лю Синь вспыхнул и воскликнул, не веря своим ушам:
– Что за чушь?! При чём тут ты?
Лекарь сделал глоток вина и прикрыл глаза:
– На мне проводили технику Единения душ. Они разглядели в моих словах возможное подстрекательство Мао Цимэя в ту ночь. Я сопротивлялся как мог, но они увидели несколько фраз, за которые не могли не зацепиться.
Тяжело дыша, Лю Синь спросил:
– Почему ты просто не показал им всю правду?
Лекарь слабо усмехнулся:
– Синь, в моём разуме есть то, что никому нельзя видеть. Военные тайны империи и самого Императора. Думаешь, они остановились бы на той сцене в горячих источниках? – Сяо Вэнь посмотрел на юношу. – Открой я им свой разум и отпусти поводья, они бы вытянули из меня всё до последней капли. Я не мог этого допустить.
Чувствуя кипящий в груди гнев, Лю Синь выдохнул, вперившись взглядом в стол и раздумывая над тем, что если бы дело происходило в императорских землях, то гильдия уже болталась бы на воротах своих резиденций, казнённая за использование запрещенных техник. Но вольные города на то и вольные – у них свой свод законов и правил, не выходящих за границы их земель.
– А если это именно гильдия всё и подстроила? – подал голос до сих пор молчавший Тан Цзэмин, сидя рядом с Лю Синем.
Лекарь улыбнулся уголком губ словам мальчика, который размышлял, чуть прищурившись.
– Пока судья копалась в моём разуме, я тоже успел кое-что рассмотреть. Она не замешена в этом деле. Дун Чжунши я не видел, но по разговорам понял, что он находится в уединённой медитации где-то в резиденции. По словам судьи, это Дун Чжунши отдал приказ ещё до того, как скрылся за дверьми.
– Но что-то же они замышляют? – нахмурившись, спросил Лю Синь.
Сяо Вэнь помолчал немного, о чем-то раздумывая. Наполнив чарку, он сказал:
– Я был одним из тех, кто пытался предотвратить создание вольных городов. Однако много лет назад у меня не осталось выбора, кроме как бежать из империи именно сюда, прося убежища в обмен на услугу в будущем. Гильдия не упустит шанса отомстить одному из князей за дела минувших лет, когда искажение ци начинает сводить с ума их главу. Даже когда мы создадим лекарство, Дун Чжунши не отступится от своего приказа. Вся гильдия была свидетелем сегодняшней ночи. – Осушив чарку за один глоток, он выдохнул: – Когда Мао Цимэя схватят, меня будут судить, и он определённо не упустит возможность подставить меня, применяя тёмные техники и искажая события той ночи в своём разуме.
Встав, лекарь перевёл дыхание и скрылся в своей мастерской, предупредив, чтобы его не беспокоили до завтрашнего утра.
Лю Синь остался сидеть на том же месте, глядя на капли красного вина, что пролились из чарки Сяо Вэня на стол. Лекарь был настолько подавлен, что не мог скрыть дрожь в руках.
Цзин и Гу Юшэнг, сидящие неподалеку, за всё это время не сказали ни слова.
Чуть повернув к ним голову, Лю Синь спросил:
– Единение душ без согласия... на что это похоже?
Гу Юшэнг, не глядя на него, ответил:
– На изнасилование.
Лю Синь почувствовал, как внутренности словно ошпарило кипятком. Втянув в себя потяжелевший воздух, он посмотрел на мужчин.
Уловив его состояние, Цзин продолжил, мрачнея с каждым словом:
– Когда в разум человека проникают без его согласия, это в самом деле можно сравнить лишь с изнасилованием. Хоть разум вещь нематериальная, копание в нём, выуживание тайн и подробностей жизни причиняет ощутимую боль всему телу. После того как человека так глубоко унижают перед всеми и бросают в середину под глумливые смешки, выудив из него его страхи и боль, немногие могут прийти в себя.
В следующий момент Лю Синь встал с подушек.
– Не ходи к нему. Он сильнее, чем кажется, и будет в порядке.
Проигнорировав Гу Юшэнга, юноша направился к мастерской, на ходу попросив Тан Цзэмина сходить домой и принести несколько их вещей на пару ночей.
Зайдя внутрь, Лю Синь тихо прикрыл за собой дверь.
Сяо Вэнь стоял к нему спиной, упершись одной рукой о стол.
Услышав шорох позади, лекарь тут же выпрямился. Голос его подрагивал, когда он сказал:
– Я же просил не беспокоить меня.
Лю Синь сделал несколько шагов к нему.
Резко развернувшись, лекарь уставился на него и яростно выкрикнул:
– Я сказал тебе убираться отсюда! Пошёл прочь!
Глаза Сяо Вэня обычно походили на растаявший мёд, который он любил добавлять в чай. Сейчас же они пребывали в состоянии расплавленной меди, в которую от души плеснули грязной воды из сточных канав, очернив его разум.
Сяо Вэнь поджал начавшие дрожать губы, не сводя с Лю Синя взгляда.
Стыд и злость, которые он сейчас чувствовал, невозможно было описать словами. Ему хотелось содрать с себя всю кожу, больно бы всё равно не было – тело дрожало от словно пронзающих игл, что посылал в него поражённый рассудок.
Руки до сих пор болели от вервий, которыми были связаны его запястья всю прошлую ночь.
В былые времена Сяо Вэня не смогли бы удержать и цепи, но то было раньше.
Все те, кто пытал его этой ночью, знали, что теперь он был лишь человеком, и не упустили возможности вдоволь насладиться зрелищем поверженного Западного князя.
Не выдержав сочувствующего взгляда Лю Синя, который и не думал уходить, Сяо Вэнь опустил глаза в пол и увидел падающие прозрачные капли.
Будучи всегда собранным и прилежным, он не чувствовал необходимости делиться с кем-либо тем, что у него на душе, полагая, что никому до этого нет дела. Никто за тринадцать лет не спрашивал, как он, а сам Сяо Вэнь никогда ни на что не жаловался. Привыкший решать чужие проблемы вместо своих, лекарь полагал, что горести его жизни не такие тяжёлые, как у других.
Ни один из старых друзей так и не спросил его: «Сяо Вэнь, как ты прожил все эти годы? Тебе было тяжело?»
Ни один из них не спросил и сегодня, как он чувствует себя после ночи пыток.
А он ждал. Ждал все эти годы и ждал до сих пор.
Было ли дело в том, что Сяо Вэнь слишком ослаб за последние годы, не испытывая на себе тяжесть военного бремени, или же в том, что по природе своей всегда тянулся к людям, ища доброту, – никто не смог бы ответить точно.
Человеку, даже сильному, собранному и привыкшему решать проблемы за себя и других, иногда просто нужен человек.
Сяо Вэнь распахнул глаза, почувствовав тёплые объятия, с которыми к нему приник Лю Синь. Юноша, мягко поглаживая его по спине, своими тёплыми ладонями словно разгонял боль, что тёмными тучами клубилась внутри Сяо Вэня, проливая ядовитые капли на его душу.
Лекарь уронил голову ему на плечо.
Так, не издав ни единого звука, они стояли долгое время, пока Лю Синь чувствовал, как намокает его плечо.
_________________
1. Цзифу (继父) – отчим.
2. Паньгу (盤古) – творец Вселенной, первопредок, первый человек на земле. Согласно китайским мифам, изначально во Вселенной был бесформенный хаос. Со временем в хаосе возникло вселенское яйцо, из которого позднее появился первый человек. Считается, что взмахом огромного топора Паньгу отделил инь от ян и сотворил землю и небо. Более лёгкие, чистые и светлые его части (ян) поднялись вверх и образовали небо, а тяжелые, мутные части (инь) опустились вниз и стали землей. Чтобы инь и ян не соединились, Паньгу каждый день отталкивал небо от земли.