«Сломленный наркотиками»

Утро выдаётся на редкость отвратительным. Настроение на нуле, а уровень спокойного сна и того ниже. А всё потому, что добрую половину ночи я пытаю себя догадками о происхождении этого злоебучего сообщения, выкуривая все имеющиеся у меня сигареты и вспоминая все матерные слова, какие когда-либо слышал. Импровизация приветствуется, поэтому неизвестный мне ублюдок, что раскидывается требованиями в адрес малышки, получает по меньшей мере полсотни нецензурных прозвищ с моей стороны. Руки до сих пор чешутся размножить его туловище доброй сотней острых костей. Прямо на глазах у этих надоедливых тварей, которые бесят меня с того момента, как я покинул квартиру Алекс. 

Мне и без того неимоверно паршиво, будто бы у меня пожизненный, неизлечимый джетлаг в особо тяжёлой форме. Так нет же, людям кажется, что и этого мало. Сначала на пути мне попадаются заядлые компании улыбающихся подростков, что с громким хохотом спорят про выпивку, выходные и родительское разрешение на покупку подержанного авто. Такие счастливые и довольные, что хочется бить их пустыми черепными коробками о ближайшие фонарные столбы, чтоб эти идиотские улыбки стремительно сменялись на гримасы боли и ужаса. Сегодня я чертовски раздражительный. 

Потом я три с половиной минуты наблюдаю за тем, как рядом со мной трясётся школьница, которой перепадает счастье идти неподалёку. Девчушка явно напугана до усрачки, но всё же умудряется кидать на меня короткие, любопытные взгляды, тут же крепко стискивая пальцами лямки рюкзака, когда я раздражённо зыркаю на неё в ответ. То, что она ещё малявка не даёт ей права так таращиться. Совсем уж выйдя из состояния хрупкого равновесия, я показательно дёргаюсь в её сторону, и она едва не сваливается прямиком на проезжую часть, прежде чем побежать вперёд, запинаясь о свои же ноги. Сегодня я чертовски нервный. 

Ну, или взять хотя бы ту мамашу, что сейчас таращится на меня, держа за руку своего недоразвитого детёныша, который в наглую показывает на меня пальцем, что-то взбудоражено вякая. Если бы не красный сигнал светофора, хуи бы я класть хотел на такую компанию. 

— Если будешь плохо себя вести, станешь таким, как этот монстр, — мне на секунду кажется, что она нарочно говорит громко, чтобы я расслышал всё максимально точно. И хотя мне, собственно, абсолютно плевать, я с неким разочарованием и отвращением замечаю, как кивают стоящие рядом люди. Ну, блядь, извините, что мне не предстало счастливой возможности родиться среди вам подобных тварей.

— Ага, тебе следует вести себя «по-человечески». Быть отвратительным, заносчивым, самовлюблённым чудовищем, которое чтит только собственную выгоду и поощряет дискриминацию, лишь оттого, что кому-то так хочется. И тогда, в лучшем случае, тебя ждёт шикарная жизнь офисного планктона, полотёра, ну, или какого-нибудь курьера, где тебя завалят работой до такой степени, что ты будешь ненавидеть своё бесполезное и пустое существование всеми фибрами души. А возможно тебе повезёт раньше, и тебя собьёт автобус, — не без садистского удовольствия я наблюдаю, как начинает трясти от негодования эту полоумную женщину, пока её ребёнок заходится в истерике. Люди жутко слабые. Я в годы этого пацана тянул и себя, и брата. Не надеялся ни на кого, в конечном итоге учась всё делать самостоятельно. Да так до сих пор растут почти все дети Подземелья, за редким исключением в виде тех, от кого не отказываются собственные родители. 

— Да что ты себе позволяешь?! — Лицо кривится на автомате, заставляя обнажить заострённые зубы и глянуть на источник шума убийственным взглядом. Мне хватает головной боли от препаратов и недосыпа, и выслушивать истерики какой-то полоумной бабы я уж точно не намерен. — Это же ребёнок!

— Ох, извините, как я мог, — я притворно ужасаюсь, глядя на то, как губы женщины расползаются в самодовольной улыбке, полной превосходства. В её глазах плескается ожидание. Эта дура свято верит в то, что я раскидаюсь извинениями. — Нельзя так ограничивать ваше прелестное чадо, — прищурившись, выплёвываю я, уставившись на мальчишку и цепляя на лицо самую жуткую свою ухмылку. — Тебя так же может раздавить строительными балками, или тебя могут забить в подворотне, или ты сопьёшься, а может сдохнешь от передоза. Возможно тебя поймает педофил, падкий на маленьких мальчиков, или ты вскроешься от безответной любви. А возможно ты станешь известным человеком, и завистливые конкуренты наймут киллера, который пустит тебе пулю в голову. Или твоя мать просто продаст тебя в рабство, а может быть тебя пустят на консервы, когда начнутся голодные времена, — запоздало сообразив, ополоумевшая мамаша закрывает уши шокированному ребёнку и оглядывается по сторонам. Ищет поддержки у других людей, но те в испуге отводят взгляд. Где же ваша сплочённость и стадный инстинкт? Проебали даже малую долю человечности, и называете монстров безнравственными. Уёбки... 

Я спокойно дожидаюсь нужного сигнала светофора и бреду дальше, спиной чувствуя недовольные взгляды и слыша едва различимый шёпот, полный негодования. Но вместе с негодованием в их голосах скользит страх, отчего настроение моё немного поднимается.

* * *

Вот уже битый час я изливалю душу старому приятелю, прилично нализавшись дешёвого, но приедающегося пива. Денег на алкоголь нет совсем, и Гриллби по доброте душевной скидывает мне ящик «убитого» временем пойла. Отказываться от такого предложения глупо. Пусть после первых двух бутылок я и бегаю в туалет, прочищая пустой желудок до крови, организм вскоре привыкает и к данной отраве. Гриллби раздражённо цокает и фыркает каждый раз, когда тема касается моей малышки. А поскольку я только на неё и жалуюсь, у местного бармена едва ли не начинается нервный тик. 

— Долго ты будешь сопли распускать? Я не могу нормально работать, пока ты изливаешь мне свои проблемы, словно грёбанная пятиклассница, которая впервые в жизни втюрилась в объект противоположного пола, — терпеливостью Гриллби не отличается, что, впрочем, не мешает ему быть отличным слушателем и психологом — когда настроение располагает. На мгновение становится интересно, если они с Алекс заведут беседу — кто выйдет победителем? Варианта два: либо бармен задавит её опытом, либо малышка задолбает его терминами и любовью к психологическим портретам.

— Я не так часто тебя о чём-то прошу, приятель, — я усмехаюсь, протягивая пустую пивную кружку, которую тут же наполняют, пусть и с убийственно-недовольным видом.

— Не стучи мне хуем по мозгам! Ты стабильно раз в неделю оккупируешь барную стойку и мешаешь мне работать, — раздражённо выдаёт протест мой давний друг, вырывая из меня смешок.

— Хуем по мозгам? Ну и фантазия у тебя, приятель, — насмешливо тяну я, отхлёбывая заказанного пойла.

— Поговори мне ещё, маньяк-психопат. Да если мы начнём мериться фантазией, ты явно меня переплюнешь. В конце концов, это не я мысленно трахаю человеческую девушку просто потому, что она мне мило улыбается... — я давлюсь отпитым пивом, заляпывая свою куртку выплеснутым пойлом и громко кашляя.

— Бля, нельзя же такое без предупреждения выкидывать...

— В следующий раз за месяц оповещение пришлю.

— Да понял я, понял. Согласен на ничью, вали к своим клиентам, предатель, — я беззлобно фыркаю, растягивая губы в издевательской усмешке. Бармен облегчённо выдыхает, удаляясь и оставляя меня с моими мыслями. В голове тут же всплывает утренний разговор...

* * *

— Тебе уже лучше? — Я ощутимо вздрагиваю от тихого вопроса, разворачиваясь к источнику хриплого голоса. Утро выдаётся тяжёлым, поэтому я с недовольной миной стояю у распахнутого окна на кухне, сетуя на то, что последняя сигарета истлела в моих руках добрых два часа назад. Нервозность давит на меня, прямо как грёбанное любопытство в случае с сообщением, или совесть в случае с моим ночным «срывом». Однако раздражение моментально отступает, когда я вижу в дверном проёме свою девочку. Растрёпанная, сонная в той грёбанной атласной пижаме, которую я едва не разнёс по швам этой ночью...

— Не сказал бы, — голос на автомате приглушается, а взгляд с трудом отрывается от желанного вида. Но спокойно вздохнуть мне не дают. Несколько шумных шагов и ладонь крошки накрывает мой лоб, пока зелёные глаза с беспокойством всматриваются в моё лицо.

— Что случилось? Тебе плохо? Ты нормально спал? — Алексия тараторит, заваливая меня глупыми вопросами о моём самочувствии. Она беспокоится, и это неимоверно греет мою душу. Но её поведение разжигает внутри более порочный огонь, отчего руки начинают дрожать, а дыхание учащается. В мозгу бушует дикое желание схватить малышку самой крепкой хваткой, прижать к себе до одурения близко и, в конце концов грубо и несдержанно трахнуть её на грёбанном кухонном столе, пачкая белоснежную скатерть и выбивая из моего заботливого человека громкие стоны, наполненные наслаждением. Она непозволительно близко, отчего во рту копится отвратительно горькая слюна, которую я с шумом сглатываю, прежде чем пытаюсь услышать хоть один вопрос, напрягая слух. — Да ты вообще спал? — Обе ладони Алекс касаются моих щёк, едва ощутимо поворачивая голову.

— Нет, — отвечаю честно, пусть и запоздало. Хотя ответ вырывается не столько по желанию, сколько на автомате, я не спешу забирать слова назад. Слишком наслаждаюсь желанным вниманием. Руки у малышки неимоверно тёплые, в контрасте с моей, почти ледяной кожей — истинное блаженство. — Не мог уснуть. Возможно у меня бессонница, — пожимая плечами бросаю я, едва сдерживая порыв схватить малышку за руки, когда она отстраняется.

— Бессонница? — Алексия удивлённо вскидывает брови, склоняя голову на бок. — Ты вчера вечером достаточно быстро вырубился, поэтому не думаю, что у тебя бессонница, — рассуждает Алекс. Я фыркаю. Естественно я не страдаю таким расстройством, это единичное исключение. В конце концов, я порой могу спать по нескольку суток, в моменты особых приходов, или просто загоняя себя до состояние полудохлого мешка с костями. — Тебя что-то беспокоит, — нахмурившись, выдаёт Алексия. Отвечать я не спешу, потому как врать совершенно не хочется, да и слова её не звучат как вопрос. Скорее, как утверждение.

— О, детка, ты не представляешь, сколько у меня поводов для постоянной нервотрёпки, — хоть в моём голосе и сквозит сарказм, я совершенно точно уверен в своих словах. Повод для напряжённой работы моей черепной коробки и её содержимого имеется явно не в единичном экземпляре. — Но не расстраивайся. Ты сполна помогла мне расслабиться и успокоиться, — только поймав удивлённый взгляд малышки я понимаю, как звучат мои слова. И хотя ранее она действительно помогла мне расслабиться именно в «том самом» смысле, мне следует следить за языком. Взгляд моей девочки становится выжидающим, полным любопытства, а голова чуть склоняется набок. Она чертовски милая, и мне одновременно хочется повторить наш вчерашний опыт, и дать себе по морде за то, что я сотворил с этим божьим одуванчиком. Второе, к счастью Алекс, преобладает, пробуждая забитую и поросшую паутиной совесть, которая прогрызается аккурат к моему подсознанию.

— Санс, ты...

— Я говорю про твой очаровательный наряд. Прямо самое то, чтобы поднять настроение любому мужчине, — ещё больше недопонимания в глазах малышки, и я растягиваю губы в широкой ухмылке, чуть прищурив глаза. — И не только настроение, — моя девочка хмурится, видимо так и не проснувшись до конца, и пару секунд осматривает себя. Громкое взвизгивание, покрасневшие щёки, широко распахнутые глаза — лишь малая часть всей бури эмоций, которые накрывают Алекс в секунды осознания. Она быстро ретируется к выходу из кухни, попутно кидая в меня кухонным полотенцем.

— Санс, ты дурак!

* * *

Остальная часть утра проходит более миролюбиво, если не считать полутораминутное недовольство малышки на мою шутку после её возвращения на кухню. Признаться, я совершенно не против жить такой жизнью. Спокойствие, уют и моя очаровательная крошка рядом. Я с неким упоением наблюдаю за тем, как она готовит нам кофе, учтиво интересуясь какими-то мелочами вроде сахара и сливок. Единственное живое существо, от которого я готов зависеть и за которое я готов бороться. Меня немного пугает такая крепкая привязанность, но я тут же лесом посылаю все свои опасения. Хуже мне уже точно не будет.

Когда разговор заходит о том злосчастном сообщении, я едва сдерживаю порыв разбить кружку, вместо этого плотно стискивая зубы и отведя взгляд. Оправдываюсь как малолетний школьник, которого родители ловят за первой сигаретой. На ходу придумываю что-то про то, что искал ключи и попытался включить фонарик на телефоне, но резко пришло сообщение и я открыл его совершенно случайно. Не знаю, что имеет место быть — наивность малышки, или моя убедительность — но она верит и с понимающей улыбкой качает головой, мол, всё нормально. А после этого извиняется, поведав мне о том, что привыкла закрывать двери на ночь. И хотя я с усмешкой заверяю её в том, что не злюсь, волна ревности так и топит сознание вопросами о том, кто же пишет ей среди ночи и по какой причине. 

Когда я задаю этот вопрос, Алексия только тушуется, опуская взгляд в кружку, и смущённо лепечет, что это не особо важно. И мне хочется настоять. Вытрясти эту информацию, потребовать свою долю правды, но я попросту понимаю, что не имею права обременять её вопросами. Я обращаю внимание на то, что после прочтения этого сообщения она как-то устало прикрывает глаза, явно о чём-то задумываясь. Но на мой новый вопрос она выдавливает улыбку и качает головой. Не моё дело, значит? Что же, пусть будет так. 

Её скрытность нешуточно меня задевает. Да какого же чёрта?! Неужели я прошу чего-то глобального? Резко поднявшись со своего места, я неумолимо направляюсь к выходу из квартиры, по пути не забыв захватить свою куртку. Мне большого труда стоит не обращать внимания на оклик малышки и выдавить из себя сухое и тусклое «увидимся». 

Я даже не думаю слушать её последние слова, направляясь к лифту быстрым шагом. Нужно выйти на улицу, пока моя вспыльчивость не взяла надо мной верх. Моя крошка действительно дорога мне, но мой характер это совершенно не меняет. Я не могу смирится с тем, что не получаю доверия от того, к кому его питаю. Глупо? По-детски? А мне плевать! Я слишком долго жил среди тех, кому опасно доверять, теперь живу бок о бок с теми, кому до моего доверия нет дела. Я надеялся, что малышка не такая...

* * *

Я допиваю очередную бутылку, едва удерживая глаза открытыми. В голове плотно сидит образ моей улыбающейся подружки, отчего на моем лице расцветает блаженная улыбка. Отвратное пойло будит во мне весьма приятные фантазии. Которые почти тут же омрачаются воспоминаниями прошедшего утра. На самом деле, я понятия не имею сколько времени я провёл в этом баре, опустошая бутылку за бутылкой. Посетителей осталось мало, но это как-то не особо волнует. 

— Знать не хочу, о чём ты думаешь с такой дебильной улыбкой, — короткий комментарий и у меня отбирают бутылку, которую я собираюсь открыть. Недовольно морщусь, протягивая руки к нынешнему сокровищу в стеклянном сосуде, но бармен только качает головой. — Тебе уже хватит. — Я хмурюсь, буквально повиснув на барной стойке. 

— А как же золотое правило: «клиент всегда прав»? — Гриллби давится смешком, отставляя алкоголь в сторону и скрещивая руки на груди. 

— Когда ты начнёшь платить за выпивку, вместо того, чтобы капать мне на мозги до тех пор, пока я не заткну тебя спиртным, тогда мы с тобой поговорим о правилах, — я вздыхаю, принимая справедливое поражение. — А теперь, вали домой, придурок.

* * * 

Улица приветствует меня лютой теменью и таким же холодом. Видимо я провёл в баре гораздо больше времени, чем планировал. Раз за разом запинаясь о собственные ноги, я плетусь знакомой дорогой, планируя приобрести ништячков на вечер грядущий. Не знаю, было ли новое поступление у Трева, но наведаться туда не помешает. Мне в любом случае не особо много нужно.

* * *

 — Да ты в дерьмище, — насмешливо-удивлённый голос Сэмюэля звучит до тошноты громко, отчего я скалюсь и кривлю лицо. 

— Какой ты, блядь, сообразительный, — с издёвкой парирую я, переступая порог и закрывая дверь. — Просто дай мне фенамина и отъебись со своими умозаключениями, — раздражённо добавляю я, на что Трев противно улыбается, жестом указывая в сторону второго этажа. Притон как обычно переполнен, отчего мне почему-то становится спокойнее — страдаю не только я. Многие здесь на постоянном проживании. Платят Кондору работой, помощью в реализации товара, а некоторые и телом. В основном это касается девушек, но зная разборчивость этого психопата, я более чем уверен в том, что и некоторые парни попадают под раздачу.

— Неужели у тебя девушка появилась? — Трев запускает меня в рабочую зону, закрывая за нами дверь. Я вопросительно смотрю в его сторону, но тут же фыркаю и двигаюсь к полке с товаром. Понятия не имею, что в голове у этого парня. И не уверен, что хочу знать — своего дерьма в жизни больше, чем положено.

— С чего такой вывод? — Стараясь казаться как можно более равнодушным, спрашиваю я. Несмотря на напускную пренебрежительность, я чувствую, как душа вместе с сердцем заходится в нереально быстром темпе, вызывая дрожь. Кондор пожимает плечами, ухмыляясь.

— Ты ни разу за два года не приходил в выходные, ты никогда не приходишь ночью, — я качаю головой, думая о том, понимает ли Трев, насколько идиотские у него умозаключения. — ... а ещё под шлейфом алкоголя и табачного дыма чувствуется запах женских духов, — на этих словах я едва не роняю выбранный пакетик с амфетамином. Несколько раз втянув носом воздух, я хмурюсь, совершенно не чувствуя никакого постороннего запаха. — Приятель, ты его и не почувствуешь, — со смешком добавляет Сэмюэль, на что я растягиваю губы в усмешке. 

— А ты, значит, уникальный, — с иронией в голосе тяну я, кидая парню пакетик с таблетками, чтобы выудить из кармана джинс парочку помятых купюр.

— Эй, я же наркодилер, — разводит руки Трев. — Мне необходимо хорошо развитое обоняние, — я только фыркаю, забирая свою покупку. — Провожать тебя не буду, надеюсь ты дойдёшь до дверей, не сломав себе шею и не убив добрую половину моих питомцев, — я театрально задумываюсь и злорадно скалюсь, бросая короткое: «ничего не обещаю».

* * *

Выйти из притона мне так и не дают. Одна из жительниц первого этажа ловко ловит меня прямо перед выходом, уповая на присутствие в моих руках заветного пакетика с дозой. Ухмыльнувшись, я быстро догадываюсь о природе своей человеческой находки. Ограниченная — одна из тех, кого Трев лишает оговоренной дозы за плохую работу или нарушение правил этого дома. О, иметь дело с такими людьми — сплошное удовольствие. Вот кто не был против питать всю грязь и ненависть, расплачиваясь за ошибки своих сородичей. Что угодно — лишь бы получить хоть небольшую дозу. Глядя на то, как призывно она покачивает бёдрами, шумно втягивая воздух, я на долю секунды теряю счёт времени. Мне не особо льстит мысль трахаться с человеческими женщинами не в свою пользу, но раз на раз не приходится. По-хорошему, мне бы сейчас пойти домой и нахерачиться таблетками... но вот только помутнённое алкоголем сознание порождает другое желание, из-за которого я слепо следую за улыбающейся человеческой сукой, до синяков сжимая её запястье.

* * *

Головная боль и недосып, вкупе с похмельем и тошнотой — моя привычная и «дорогая» сердцу компания, которая неустанно встречает меня едва ли не каждое утро. Открыв глаза, я тихо шикаю от солнечного света, что пробивается сквозь потёртые занавески. Тело двигается с трудом, что неудивительно, поскольку его прижимали к матрацу всю минувшую ночь. Повернув голову, я едва могу сконцентрировать взгляд, чтобы различить лицо вчерашней знакомой. Небрежно скинув её конечности со своего затёкшего туловища, я поднимаю раскиданную на полу одежду, досадливо ругаясь при виде разодранной футболки. Ебучее животное, она её что, по лоскутам с меня снимала?! Благо джинсы и родная куртка в порядке, иначе эта сука больше не проснулась бы. Не то, чтобы я против гулять по городу с голой задницей, но что-то подсказывает мне, что особенно моральные люди этого не одобрят — могут и камнями закидать.

Бросая взгляд на лежащую на кровати девушку, я только презрительно скалюсь. Три таблетки, что я впихнул в неё — совершенно незаслуженные. Менее отвратительной она не стала. Благо её глубокая глотка скрасила неумение вести себя в постели более активно. Конечно, мне иной раз приходится трахать «бревно» ... но она мне за это платит. А тут, я просто спускаю важные ресурсы в никуда. Надеюсь, это мерзкое создание ещё живое. Последнее, что мне хочется, так это спорить с Кондором насчёт кончины одной из его подопечных.

В голову снова вклинивается образ расстроенной малышки. И образ этот настолько чёткий в отличие от остальных мыслей, что мне становится не по себе. Передёргиваю плечами, чувствуя что-то среднее между раздражением и виной. Блядь, ну почему же я такой мудак? Нет бы пойти к Алекс и рассказать ей о своих чувствах, а после спокойно жить. Так нет же, вместо этого я нажираюсь в хламину и трахаюсь с какой-то левой бабой, предварительно накачав её препаратами. Я, мать вашу, просто гениальная тварь. 

Раздражение снова отравляет мне кровь, отчего я громко хлопаю дверью комнаты, распугивая едва проснувшихся обитателей притона. Не замечая ничего и никого, я вылетаю из дома, намереваясь найти свою малышку. Только вот одна проблема заставляет меня остановиться уже через пять минут ходьбы — я понятия не имею какой сегодня день и где она может быть. Времени не так много, и мне придётся решить...  

Куда наведаться?

Правильным вариантом было "Найти оправдание".

На будущее, небольшой совет - мысленное самобичевание и споры со своим внутренним "я" у монстра не просто так. Не знаю, обратил ли кто-то внимание на то, что внутренний голос Санса, в седьмой части, буквально выдал вам намёк на варианты, ведущие к плохим концовкам. Этот вымышленный приятель порой говорит дело, а порой больше запутывает, но тем не менее он всегда на что-то намекает. Почаще вчитывайтесь в его реплики и ищите скрытый смысл~

Итак, новый выбор:

А) Наведаться домой к Алексии – возможно девушка действительно дома. Наслаждается чаем, или решает жизненные проблемы.
Б) Наведаться в университет – если сегодня всё же будний день, то Алекс следует искать именно на парах, слушающую лекции по психологии. Санс знает её достаточно хорошо, чтобы быть уверенным – девушка лишена тяги к прогулам.
В) Попробовать связаться с Алекс – самый простой вариант, но практически невыполнимый для Санса. У него нет телефона/рации/почтового голубя... Но аппарат связи можно попросить у прохожих, разве нет?