«Сломленный наркотиками»

— Малышка, я сейчас упаду прямо здесь, — медленно протягиваю я, чувствуя, как заплетается язык. Алексия взвизгивает и с двойным усердием ищет в сумке ключ от входной двери. Я опираюсь спиной об стену, желая получить хоть какую-то опору, чтобы не рухнуть у входа, на манер коврика. 

— Чем ты думал, когда в таком состоянии на улицу шёл? Тебе же могло стать плохо по дороге... — моя девочка всё не унимается, отчитывая меня, словно шкодливого щенка за испорченные ботинки. Жаль, что большинство её слов теряют смысл, так и не доходя до, почти утратившего чувство реальности, мозга. Меня волнуют не слова, а сам звук её голоса, от которого на лице расплывается идиотская полуулыбка-полуусмешка. Боже, какие же фантазии будит во мне её приятный слуху голос. Краем сознания улавливаю щелчок, после которого меня берут за руку. Крошка вглядывается в моё лицо, крепко держась за мою холодную ладонь. Такой обеспокоенный, полный заботы взгляд, что меня начинает бить дрожь. Моя девочка вздрагивает, и я поспешно мотаю головой, переступая порог открытой квартиры. Сознание на секунду проясняется, позволяя запомнить обстановку. Квартира у Алекс чуть меньше, чем у меня, но вместе с тем более светлая, ухоженная и уютная. Прямо, как и её владелица. Минимум мебели в прихожей: шкаф, небольшой комод, обувная полка и зеркало. Застеленные паласами полы, по которым я бреду за Алекс. 

— Миленько, — я издаю смешок, пряча руки в карманы. Это максимальный комплимент, который даётся мне и моему заплетающемуся языку с большим трудом. Мне не хочется говорить. Я хочу отдыхать. Мешать наркотики, алкоголь и кофе — затея явно так себе. Меня ведут в гостиную. Посередине комнаты, напротив плазменного телевизора, находится большой мягкий диван и два глубоких кресла притягательного цвета кофе с молоком. Между предметами отдыха и тумбой с телевизором устойчиво покоится стеклянный журнальный стол. Очень непрактично, как по мне. В моём доме, например, столь хрупкая вещь не простоит и двух дней. Так же, как и в моей гостиной, здесь есть балкон. Но в отличие от того шаткого сооружения, которое я использую как место, чтобы проветрить мозги и выкурить сигаретку, этот балкон разительно отличается. Он больше визуально, и гораздо крепче. К тому же не такой обшарпанный и прикрыт тюлью и шторами. Чуть поодаль от балкона располагается сквозной стеллаж, заставленный всякими безделушками и сувенирами. По бокам располагаются книжные шкафы. Видимо, моя девочка любит читать, потому как полки забиты книгами до самого основания. 

— Иди ко мне, — я отрываюсь от осматривания интерьера, моментально переводя взгляд в сторону дивана. И едва не давлюсь собственной слюной, когда вижу то, что на нём творится. — Ну же, Санс, — малышка сладко тянет моё имя, прикусывая губу и проводя ладонями по своему телу. Обнажённому телу. Крошка выгибает спину и протягивает ко мне руки, а я не могу двинуться с места, поражённый этой картиной. Какого хуя сейчас происходит?! Пересиливаю себя, делая шаг в сторону дивана, но в голову резко ударяет волна острой боли, и я жмурюсь, теряя равновесие. 

— Санс! — Я чувствую поддержку, и хрипло выдыхаю, открывая глаза. Малышка рядом. Старается быть для меня опорой, помогая шагать до злосчастного дивана. Она испугана — я чувствую, как дрожат её руки. Совсем не похоже на то, что я видел считанные секунды назад. Ебучий приход, я едва не переступил границы дозволенного! Я едва не накинулся на свою крошку под воздействием наркоты. Одному Богу известно, что я мог сделать с ней в таком состоянии. Что я могу сделать с ней в таком состоянии. Дерьмо... 

— Малышка, мне так херово, — горло будто раздирают изнутри куском наждачной бумаги, из-за чего я хриплю и почти перехожу на шёпот. Но Алексия слышит меня. Слышит и смотрит с паникой в глазах, пока я пытаюсь сфокусировать на ней расплывающийся взгляд. В мозг охотно впивается картинка недавнего глюка, из-за чего я недовольно вздыхаю, откидываясь на спинку дивана. Отвратительное ощущение падения с огромной высоты, и я уже не уверен, что смогу встать. Но действие наркотика скоро ослабнет. А действие кайфа усилится. Как ни отвратительно осознавать — сейчас я опасен для своей человеческой подружки. 

— Мне нужно домой, — слова слетают с губ неохотно, ас в голове что-то настойчиво шепчет, что мне нужно остаться. И шёпот этот неприятный. Мерзкий и насмешливый. Настолько отвратительно-манящий, что хочется от души мотнуть головой, лишь бы ничего не слышать. И это только убеждает меня в том, что я поступаю верно, решив уйти. 

— Да ты шутишь, — Алекс недовольно вздыхает. Я непроизвольно облизываю пересохшие губы, когда её ладонь касается моего лба, предварительно бережно убрав чёлку. — И в какой же подворотне мне вылавливать тебя на этот раз? — С моих губ срывается хриплый смешок. О, я знаю что моя девочка не шутит, но это прозвучало чертовски иронично. Моя малышка не понимает, что в таком состоянии я не хочу, но должен держаться от неё на расстоянии. В тот раз, когда она впервые нашла меня в убитом виде, я видел вещи жуткие, омерзительные и пугающие. Я видел её вывернутой наизнанку, истекающую кровью. Но в этот раз всё по-другому. Если я встречу её в тёмном переулке, сдерживаться я не стану. Мои ведения начнут сменять друг друга, переплёвывая любой, самый развращённый порнофильм. Я без угрызений совести трахну крошку в той самой подворотне, зажимая ладонью рот и в кровь кусая кожу. Я не отпущу её до тех пор, пока она не потеряет сознание. О, твою мать, куда же меня несёт?! 

— Милая, защищая меня ты предаёшь собственное имя, ты в курсе? * — Смех даётся мне с трудом. Хрипящий, едва слышный, давящий на горло. Малышка недовольно стонет, отчего по моему телу бегут мурашки, прерывая веселье. Чёрт, у неё охуенный голос... 

— Ещё одна шутка, и я за себя не ручаюсь, Санс, — я приоткрываю один глаз, оглядывая недовольную Алексию, и усмехаюсь. Блядь, она говорит прямо как мой младший братец. Благо хоть от малышки я наказания не дождусь. Хотя, чёрт, я вообще-то не против надеть свой старый ошейник, если она попросит меня об этом. — Мне совершенно не нравится то, как ты выглядишь... — Напрягаю слух и стискиваю зубы. Твою мать, детка, только не этот жалостливый тон. Что угодно, только не это. Не хочу снова слушать от тебя слова сожаления и сочувствия, потому как и без того чувствую себя последним куском дерьма. 

— Да, прости, знаю, что не красавец, — говорить тяжело, но я повышаю голос. Да, я аморальный кусок ублюдка, желающий внимания со стороны своей главной сексуальной фантазии. Но последнее внимание, которое я хочу от неё получить — внимание из жалости. Это мерзко и раздражает. Создаётся ощущение, что крошка считает меня за душевнобольного, с которым нужно общаться мягко и осторожно... 

— Да нет же, я не об этом! — Губы расползаются в слабой улыбке, пока малышка, запинаясь и заикаясь лепечет о том, что я не так её понял. Вот так гораздо лучше. Мне нравится, когда моя девочка говорит обо мне. — ... и вообще, как по мне, ты достаточно привлекательный, поэтому... — распахиваю глаза и поднимаю голову, уставившись на крошку. Она взвизгивает и замолкает, смотря на меня как-то затравленно. Я ведь не ослышался, верно? 

— Повтори, — хрипло прошу я, хватая Алекс за руку и притягивая ближе. Я внимательно, насколько помогает отравленный препаратами мозг, смотрю в глаза малышки. Но, вопреки моим ожиданиям, Алексия отводит взгляд и вздыхает, явно не горя желанием что-либо говорить. — Я сказал — повтори! — Я почти кричу, с мольбой ловя чужой взгляд. Блядь, меня не могло снова так накрыть. Слишком ясно звучали слова моей девочки. 

— Больно! — Пальцы моментально разжимаются, освобождая чужое запястье. Малышка отстраняется, поглаживая покрасневшую кожу. Я разочарованно цокаю языком, сжимая кулаки. 

— Твою мать... Прости, детка, я не специально, — голова снова нещадно кружится, заставляя меня буквально упасть на диван, без возможности подняться. 

— Всё нормально. Это мне следовало следить за языком. Видимо, люди хвалили тебя не так часто, как хотелось бы, — на эти слова я только вздыхаю. О какой похвале может идти речь, если монстры среди людей занимают положение, которое является менее выгодным, чем у грёбанной грязи на подошве обуви? Максимум уважения — отношение как к бродячим животным, страдающих бешенством. Нас и истребляют подобающе... 

— Да уж, от избытка комплиментов я никогда не страдал... — нехотя отзываюсь я, краем уха слыша, как хлопает дверца небольшого шкафчика. Пара мгновений, и мне под голову пропихивают мягкую подушку. Я понимаю, что от сна в чужой обители мне не отвертеться, и с кряхтением стягиваю с себя куртку, которую малышка тут же конфискует. Я укладываюсь поудобнее, чувствуя, как меня накрывают пледом. 

— Очень жаль, что тебе не хватает внимания... — Алекс присаживается на корточки перед диваном, тепло улыбаясь. На разговоры у меня не хватает сил, потому как усталость берёт своё. — Но я от своих слов не отказываюсь, — уверенные слова и тёплая улыбка со стороны моей малышки, и я чувствую, что готов уснуть со спокойной душой. Плед мягкий и приятный на ощупь, а подушка отдаёт слабым запахом какого-то кондиционера для белья. Так непривычно, после моей затхлой комнаты, колючего одеяла и вечного запаха табачного дыма, пропитавшего все вещи в моей нелицеприятной обители. Чертовски уютно, и мне это нравится...

* * *

«И вот ты снова здесь...»

— Да блядство, — я не скрываю раздражения и разочарования в голосе, недовольно глядя в сторону, уже давно знакомого и до последнего осколка изученного, зеркала. На нём, как и ожидалось, ни единой царапины, хотя я точно помню, что разнёс его при последнем «визите». Я точно помню, как изрезал все руки в мясо, сжимая в руках осколки стекла, покрытого отражающим слоем серебряного раствора. Но, о чудо, оно снова цело, как и комната, ранее заполненная кровью настолько, что можно было захлебнуться четыре раза, пытаясь найти выход. До безобразия белая и чистая, настолько, что хоть жри с пола.

«Всё же желания взяли верх над здравым смыслом, да?»

Я пожимаю плечами. Да, я снова лажаю и прекрасно понимаю, о чём талдычит мне моё собственное подсознание. Возможно, мне всё же стоило настоять на том, чтобы уйти. Потому что мои приходы всё чаще подталкивают меня к чему то... отчаянному. Я веду себя как тряпка. Чёртово безвольное тело, которое идёт на поводу у своих инстинктов.

«Ты опасен для неё...»

Я сползаю по стене, пристально уставившись в зеркало. Конечно я опасен, иначе мне не было бы так паршиво. Моя малышка и не представляет, какую ошибку совершила, приведя меня к себе домой, дав мне кров и возможность хоть раз отдохнуть в нормальных условиях. Теперь я знаю её адрес, этаж на котором она живёт и номер её квартиры. Теперь, будучи в полном невминосе, я смогу просто-напросто оказаться в её скромной, но уютной обители. И никому, включая меня, неизвестно, что я сделаю в этом состоянии. А зная себя и свои силы, я могу натворить таких дел, что это дерьмо и за несколько лет разгрести не получится.

«Она заботится о тебе, неблагодарный ублюдок...»

Я едва ли не вою, понимая, что подсознательно сам себя обвиняю. Малышка добрая, возможно даже слишком добрая, для человека. Она первая, кто отнёсся ко мне так... по-доброму? Да блядь, даже собственный брат заботился обо мне гораздо меньше, чем Алексия! И чем же я плачу ей за это. Двояким чёрным юмором? Извечным разгильдяйством? Тем, что явился в её университет под наркотой, опозорив её перед друзьями? Или, может быть, тем, что мысленно трахаю её во всех возможных и невозможных позах, каждый раз, когда она мне улыбается? Веду себя как последний выблядок, нагло пользуясь её эмоциональной уязвимостью.

«Ты продолжаешь оправдывать себя...»

Я недовольно кривлю лицо, громко посылая отражение нахуй. И без него тошно, хотя и говорит он чистую правду. Несмотря на то, что косячу только я, что-то в душе упорно ищет оправдания моим промахам. И это меня бесит. Это, блядь, какая-то петля, которая того и гляди затянется на моей шее. Я мельком кидаю взгляд на отражение. Сука. Ненавижу его. Стоит по ту сторону стекла и скалится. Издевательски, с отвратительно победным видом. Сплошная фанаберия, аж рожу набить хочется. Но довольно странно вступать в конфликт с самим собой, ибо это смахивает на шизофрению, или раздвоение личности. Ох, твою мать, у меня мозг сейчас сломается. Надо поставить себе заметку о том, что в учебниках моей крошки слишком много лишней информации. Но, как бы то ни было, чувак за стеклом прав. Я не виню себя за проступки в полной мере.

«На сколько же тебя хватит, прежде чем ты сорвёшься и сломаешь хрупкого человека?»

Я вздрагиваю, прикрывая глаза. Думать не хочу о том, что малышка действительно узнает о том, кем я был раньше, и какую опасность я могу представлять сейчас. Рядом с ней я друг, помешанный на шутках и утопающий в лени. На деле же, я гораздо более сложный персонаж. На моих руках столько человеческой крови, что, смыв её, я мог бы организовать личное озеро. Я убивал не только в Подземелье, но и на Поверхности. И не от того, что не согласен с политикой, или борюсь за выживание. Конечно, иногда это тоже имеет место быть... Но основной причиной становится скука, вкупе с маниакальным желанием видеть страх на лице двуличных тварей. С ухмылкой наблюдать, как они захлёбываются своей поганой кровью, дрожащими пальцами путаясь в собственных внутренностях, в попытках вытащить пронзившие тело кости. Слышать их крики и мольбы, чтобы после очередного удара услышать поток ругательств. Лживые, лицемерные, борющиеся только за собственную жизнь. А ведь именно они начали новую негласную войну, прикрываясь благим нейтралитетом. Сколько монстров продано на подпольных аукционах? Сколько монстров убито забавы ради? Сколько семей разделено, потому что кому-то «так надо»? И после этого они называют нас чудовищами, обвиняя во всех проблемах. Но, чёрт возьми, лучше быть монстром по крови, чем по поведению.

«Ты не заботишься о ней.»

— С чего такая уверенность? — голос хрипит, а глаза прищуриваются, выискивая в отражении хоть какой-нибудь намёк на шутку, или откровенную ложь. — Я забочусь о своей девочке, — голос дрожит на последних словах, достаточно ново называть Алекс «своей девочкой» вслух. Однако все приятные ощущения сходят на нет, когда по комнате, эхом отдаваясь от пустых стен, проносится волна издевательского смеха. Моё отражение смотрит на меня, скептично качая головой.

«Тобой движет ни забота, ни привязанность... Желание обладать, словно у ребёнка, который увидел интересную игрушку...»

Я стискиваю зубы, набирая в лёгкие побольше воздуха. Я не могу сорваться. Только не в этот раз. Мне настоебали насмешки со стороны собственного подсознания. Малышка не просто какое-то там увлечение. Она — моя одержимость, моя главная и самая желанная фантазия, которую только может подкинуть мой разум. Естественно, я хочу обладать ей. В моём мире любовь всегда выражали и будут выражать таким образом. Только люди могут пользоваться такой странной вещью, как романтика. Но мои чувства к Алекс не обычное развлечение. Она действительно притягивает меня. И не только в плане чего-то пошлого и неприличного, но ещё и как... личность?

«Ты не продержишься рядом с ней долго. Достаточно единственный раз ослабить бдительность, как она исчезнет. А ты останешься гнить в одиночестве, наблюдая со стороны и не смея вмешиваться. И она забудет. Забудет о тебе окончательно...»

* * *

Я подрываюсь с дивана, тяжело дыша. Взгляд бешено мечется по комнате, не узнавая новую, незнакомую обстановку. Но память снова даёт о себе знать, и я с тихим шипением падаю на подушку, уставившись в идеально белый потолок, который освещает лишь тусклый свет фонарей, проникающий в окно. Голова нещадно болит, не то от избытка мыслей, не то от выпитого алкоголя. Откинув плед, я поднимаюсь на ноги и направляюсь к балкону, по пути захватив с кресла свою куртку. С балкона открывается неплохой вид, но моему больному мозгу нужно только проветриться и в очередной раз заполниться никотиновым дымом. Руки нещадно трясутся, пока я усилием воли пытаюсь не выкинуть нахер с балкона едва живую зажигалку. Наконец, лёгкие заполняет успокоительный дым, позволяя мне прикрыть глаза и менее напряжно выдохнуть, чувствуя знакомый привкус табака. Блядь, ну почему все мои самокопания крутятся вокруг моей «подружки»? У меня куча психологических рычагов, которыми можно сдвинуть мой искорёженный ум. Детство, мой брат, жизнь в Подземелье, моя наркозависимость.

— Сколько я вообще проспал? — Вопрос срывается сам собой, и я быстро докуриваю сигарету, отправляясь на поиски часов. Аппарат по определению времени находится на кухне, и стрелки упрямо указывают на двадцать минут третьего, и, судя по темноте на улице, явно не дня. На самом деле, у меня получился весьма неплохой отдых. Но, сука, как же меня трясёт. В голове мелькает мысль о том, что мне нужно свалить, пока стало хоть немного легче. Стараясь не топать, прусь в гостиную за курткой, и спешу к двери. Блядство, видимо, малышка закрывает её на ключ, потому что кручение замка ничем не помогает. Попытка использовать короткий путь проваливается, после того, как меня едва не выворачивает на расписной ковролин прихожей. Благо, желудок совершенно пуст, поэтому заляпать полы я не могу при всём желании. Единственной комнатой, где я ещё не был — спальня крошки. И хотя остатки рассудка буквально сиреной вопят мне не идти туда, чтобы не набедокурить, я упрямо поворачиваю ручку, переступая порог. Наверняка, ключ где-то здесь. Комната оказывается маленькой, но весьма аккуратной и уютной. Рабочий стол, на котором покоится закрытый ноутбук и хаотично разбросаны тетради. Комод для вещей, находящийся неподалёку от меня, светло-бежевого цвета. На полу мягкий, ворсистый ковёр, под цвет комода и трюмо. Последнее, кстати, заставлено различной косметикой. Напротив трельяжа, упираясь в стену, располагается кровать.

— «О, чёрт...» — Моей ошибкой стал брошенный туда взгляд. Уставшая малышка мирно посапывает, благополучно сбросив одеяло на пол. В голове будто бы что-то щёлкает, и я направляюсь прямиком к чужому спальному месту. Взгляд падает на прикроватную тумбочку, и я удивлённо выгибаю бровь, взяв руки пузырёк с таблетками. Название на бутылёчке разбирается быстро, даже в едва освещённой комнате — «Сонмил». Моя девочка сидит на снотворных? Или сегодня особый случай? Так или иначе, в голову влезает шальная мысль. 

— Алекс, — я не сдерживаю голос, тормоша малышку за плечо. Спустя полторы минуты — никакой реакции. И от этого мне окончательно сносит башню. Алкоголь-то из организма почти выветрился, а вот морфин нет. И именно он придаёт мне смелости перейти к действиям более открытым. Я самозабвенно провожу пальцами по плечу, чтобы спустя секунду перевернуть крошку на спину. Она только вздыхает, послушно поддаваясь на провокации.

— Моя девочка, — я без зазрения совести нависаю над спящей девушкой. Ублюдский, но такой охуительно-приятный поступок. Сколько же раз я представлял её под собой, в моменты особого удовольствия? Опираясь на одну руку, я с наслаждением провожу ладонью по шее и ключицам крошки, далее по боку, пока не дохожу до края топика, поспешно проникая под тонкую ткань дрожащими пальцами. С губ малышки срывается тихий стон, стоит мне коснуться её обнажённой груди. Алекс издаёт очаровательные звуки, пусть и не совсем осознанно.

— Такая беспомощная, — мой здравый смысл в паре с совестью давно махнули рукой на всё происходящее, позволяя мне творить невероятно неприличные вещи с моей маленькой, человеческой подружкой. Не чувствуя вины, словно снова налакавшись алкоголя, я стремительно наклоняюсь, впиваясь в чужие губы. Надавливаю рукой на челюсть крошки, заставляя её приоткрыть ротик, чтобы задействовать язык. Я знаю, что она не ответит на поцелуй, но это не останавливает меня. Всё, чего мне хочется, ощущать её близость.

— Моя, — отрываясь от её губ, произношу я. Стягиваю с себя одежду, после чего осторожно раздеваю малышку, сглатывая слюну. Красивая, беззащитная, лежит без сопротивления, буквально позволяя мне делать с ней всё, что заблагорассудится. Но снотворное не может абсолютно полностью усыпить человека, это мне известно. Поэтому мне нужно действовать осторожно.

— Моя красавица... — я вновь непроизвольно облизываю губы, разводя ноги малышки в стороны. Провожу пальцами по внутренней стороне бедра, спускаюсь ниже, наслаждаюсь тем, как малышка вздрагивает, когда в её нутро проникает мой палец. Я не сдерживаю стона, вперемешку с рыком. Чертовски влажная, но слишком узкая. Я не могу использовать больше одного пальца, и это наталкивает на мысль...

— Моя милая, невинная крошка, — я усмехаюсь, облизывая пальцы. Девственница. Моя малышка ещё ни разу не делила постель с мужчиной. И этот факт вызывает у меня двоякое состояние. С одной стороны, меня радует столь неожиданное открытие. Моя милая крошка теперь точно будет принадлежать только мне. Но с другой, вся моя идея стремительно идёт наперекосяк. Я слишком плохо себя контролирую, чтобы распинаться на нежности. К тому же, подобное явно лишит её нормального сна. К сожалению, несмотря на некоторую неуправляемость, я понимаю, что дойти до конца — просто невозможно. Но возбуждение слишком сильное, чтобы я мог прекратить всё сейчас.

— Тебе придётся компенсировать мне всё это в следующий раз, детка... — я придвигаюсь ближе, снова склоняясь над малышкой. На этот раз прижимаюсь почти вплотную, дыша куда-то в область шеи своей крошки. Первое, пробное движение, я едва не теряюсь в удовольствии. Пусть и без проникновения, простого контакта и трения вполне хватает. Я чувствую, насколько влажной становится моя милая партнёрша. Пусть она и не находится в сознании, её тело охотно мне отвечает. Мои движения становятся быстрее, и я сжимаю пальцами простынь, зная, что на коже малышки от моей хватки останутся синяки. Хочется впиться в её нежную кожу и пустить ей кровь, надолго заклеймив укусом. Но я не могу оставлять следов. Вспомнив о травмах, я немного приподнимаюсь, осторожно прикасаясь к запястью Алекс, на котором действительно расцвёл синяк. Касаюсь повреждённой кожи губами, и тут же провожу языком, снова увеличивая темп. Крошка тоже получает удовольствие, что подтверждают тихие стоны, всё чаще срывающиеся с её губ. Она то и дело пытается перевернуться, но я не позволяю, мешая двигаться.

— Я отдал бы многое, чтобы заниматься с тобой полноценным сексом, моя маленькая... — голос хрипит, а дыхание то и дело сбивается, но я уже не обращаю на это внимания, отдавшись процессу. Я не знаю, сколько проходит времени, прежде чем по телу проходит лёгкая дрожь, подводящая меня к финалу. Дрожащие руки едва удерживают меня от падения на мою девочку. Нехотя отстранившись, я расплываюсь в маниакально-удовлетворённой улыбке. Вид моей малышки, украшенной моей спермой дорогого стоит. Блядь, я впервые жалею, что у меня нет телефона, чтобы заснять столь очаровательную картину. Но, в голове снова настойчиво крутится новая мысль. Нужно убрать последствия своего «срыва».

* * *

Я с виной вглядываюсь в умиротворённое лицо Алексии, накрывая её одеялом. Было чертовки стрёмно от того, что я натворил. Ебучий стыд, я же фактически изнасиловал её. Тем не менее, самым мерзким можно считать даже не это. Самым паршивым является то, что даже раскаиваясь в своём поступке, я чувствую больное удовольствие от того, что произошло. Но, в конце концов, немного пораскинув мозгами, я решаю, что сожалеть уже поздновато, а память о её обнажённом теле явно не сотрётся. Поэтому, пусть будет то, что будет. Теперь Алекс от меня не отделается. Хочется ей, или нет, я буду рядом начиная с сегодняшнего дня.

— Это отчасти и твоя вина, крошка. Ты слишком наивна, — я сажусь на край кровати, погладив Алекс по волосам. Уголок губ дёргается в усмешке, когда она ворочается, обхватывая руками подушку. Столь трогательную и немного странную картину прерывает тихий, пиликающий звук. Я отвлекаюсь, ища глазами его источник. И нарушитель спокойствия вскоре находится на трюмо. Я беру аппарат связи в руки, вглядываясь в уведомление «1 новое сообщение». Кто вообще может писать смс сообщения посреди ночи. В душе копошится неприятный комок из злости, беспокойства и ревности. Ни секунды не раздумывая, я открываю пришедшее сообщение:

«Нам нужно встретиться. Это касается нашего вчерашнего разговора. Я устал ходить вокруг да около. Мне срочно нужен твой ответ на моё предложение.»

Коротко. Ясно. Лаконично. Но эти четыре предложения чертовски раздражают меня, заставляя что-то в голове строить цепочки из отвратительных предположений. О каком предложении вообще идёт речь?! Хочется удалить это сообщение, к чёртовой матери. А ещё лучше — позвонить этому ублюдку и объяснить, что не стоит слать малышке столь неоднозначные сообщения. Но здравая часть рассудка упорно твердит, что Алексия не будет в восторге от того, что я лезу в её личные дела. А последнее, чего мне хочется, так это ссоры с моим человеком.

Блядь, я в замешательстве...

* значение имени Алексия "защитница", а сокращение Алекс иногда носит значение "защитница человечества".

Итак, мои дорогие читатели, вот мы и подобрались к самому интересному. Начиная с этой части, я периодически буду давать вам право выбора, от которого будет зависеть дальнейший сюжет и концовка этого произведения. Любое решение несёт за собой последствия, поэтому выбирать стоит с умом. Любое решение может стать роковым для кого-то из героев.
Именно в этой главе, решение влияет на содержание следующей части. Один вариант - продолжит сюжетную линию, и позволит выйти к истинному финалу. Другие - откроют две из многочисленных концовки...
Вы можете попытаться открыть все концовки... Кто знает, может у вас и получится~
P.S При "неправильном решении", я укажу верное решение и в любом случае продолжу фанфик, поэтому не бойтесь ошибаться)

А теперь, варианты:

А) Удалить сообщение – нет тела, нет дела, как говорится. В этом случае, нет сообщения, нет предложения о встрече. Хотя... кто сказал, что отправитель не может позвонить?
Б) Найти оправдание – удаление может не принести нужных результатов, но перед Алекс нужно как-то оправдаться.
В) Наведаться к отправителю – зачем думать о чём-то заурядном, когда можно пойти напролом. Нужно доходчиво объяснить этому парню рамки дозволенного.