«Сломленный наркотиками»

Именно после той злосчастной ночи, меня начинает преследовать один и тот же больной заскок моей избитой фантазии. Та самая девушка появляется передо мной из раза в раз, принося затуманенному препаратами мозгу всё больше и больше удовольствия. Я, блядь, даже начинаю разговаривать с ней, будто бы она настоящая. Будто бы она не порождение моего подсознания, вкупе с недотрахом, а вполне реальный собеседник. Я со временем открываю ей душу, выговаривая всё то, что накипело за время жизни на Поверхности. Рассказываю ей о ссоре с братом, переходя на крики и заставляя соседей стучать по батареям, в попытках заткнуть меня. Однако я с нескрываемой злостью посылаю их нахуй, не желая прерывать беседу со своей девочкой. Мои видения становятся всё более и более откровенными с каждой принятой дозой. Доходит до того, что я начинаю видеть просто необычайно жуткие кошмары. Помню, как находясь под кайфом, я вспарываю кожу на руках, наблюдая за тем, как малышка в точности повторяет мои движения, истекая кровью и болезненно шипя. В другой раз она является с распоротой грудной клеткой. Частично вываливающиеся наружу внутренние органы, нещадно пачкают владелицу кровью, то и дело повреждаясь о рёбра. Она напоминает мне тот труп, что я видел в тёмной комнате. Однако, несмотря на то, что любой человек был бы уже мёртв, она продолжает ластиться ко мне, не обращая внимания на раны, порезы и царапины по всему телу. Я помню, с какой эйфорией касаюсь её обнажённых рёбер, заставляя свою воображаемую любовницу выгибать спину и громко стонать, заливая пол и кровать кровью. Я помню, как погружаю пальцы в её нутро, добираясь до лихорадочно бьющегося сердца, чтобы крепко сжать его пальцами, дрожа от возбуждения. Чёрт возьми, мне это нравится... 

— «Ебучий стыд...» — это единственное, что приходит в мою голову во время прокрутки этих больных воспоминаний. До тошноты мерзко и противно от своего поведения, но какая-то часть моего разума оправдывает всё это мракобесие тем, что та самая девушка попросту запала мне в душу. И я цепляюсь именно за эту часть своего истерзанного сознания, раз за разом оправдываясь перед самим собой. 

— Нахуй это! — Я со злостью бью ладонью по стене, поднимаясь на ноги. Глаза как-то сами собой устремляются в сторону окна, заставляя меня хмыкнуть. Я уже давно перестал радоваться солнечному свету. Ровно с тех пор, как до меня дошло, какую цену пришлось платить монстрам за его лицезрение. И именно поэтому единственное в комнате окно сейчас наглухо забито досками. Правда, для начала стоило бы вставить туда целое стекло, но в тот момент меня волновало только то, как бы поскорее закрыть доступ грёбанным солнечным лучам, назойливо светящим в мои глаза едва ли не каждое утро. Из-за разбитого стекла в комнате частенько бывает прохладно. И тут для меня всплывает второй неприятный пункт, связанный с моей человеческой оболочкой — теперь я чувствую перепады температуры гораздо более отчётливо, чем тогда, когда я был скелетом. И всё же, несмотря на неудобства, я не спешу исправлять эту маленькую оплошность. Мне попросту лень. Да и плевать на всё это, если честно. На крайний случай я не побрезгую уснуть в уличной одежде. Тем более теперь меня греет кое-что другое... 

— Ох, да твою ж мать! — Я громко хлопаю ладонью по лбу, прежде чем с праведным недовольством покинуть комнату.

* * *

Ненавижу солнечные дни. Люди толпами вываливают на улицы, улыбаясь и радуясь. Воркуют, шутят, то и дело разносят сплетни. Так мерзко, что аж тянет блевать. Хотя, может дело в том, что я тащусь по жаре в тёплой куртке. С другой стороны, сейчас осень, и ходить в куртке вполне нормально. Ну, значит меня всё-таки тошнит от этих не в меру довольных человеческих морд. Я прямо чувствую, как они оборачиваются мне вслед. Чувствую, как каждый из них неодобрительно хмурится или испуганно вздрагивает. Я слышу, как они перешёптываются за моей спиной, обильно поливая меня грязью. Не то, чтобы меня это волновало, но я всё же набрасываю на голову капюшон, сворачивая к подворотням. Наконец-то, благородная тень. Вот почему мне нравится шастать по таким местам. Тут темно, прохладно и тихо. Ну, так мне кажется... Пока слух не улавливает странное копошение, смех и приглушённые крики вкупе со скулением и мольбами. Осторожно выглядывая из-за угла здания, я становлюсь свидетелем весьма отвратной картины. Два взрослых парня с чувством явного превосходства загнали в угол мелкого монстра. И под мелким, я имею в виду ребёнка. Очередное доказательство того, что люди — непроходимые мудаки. Два, казалось бы, здравомыслящих человека дошли до такой низости, как нападение на ребёнка. Сейчас я наблюдаю за тем, как они пинают его друг другу на манер футбольного мяча, совершенно не обращая внимания на его просьбы и слёзы. Я фыркаю и разворачиваюсь, направляясь в другую сторону. Желания вмешиваться у меня нет. Я не боюсь людей, но считаю, что мелкий должен учиться заботиться о себе самостоятельно, как и полагается монстру. Возможно, родители малого прибудут раньше, чем эти придурки обратят его в пыль. К тому же, после вчерашнего «веселья» я не хочу использовать магию. Да и не могу, если уж говорить начистоту. Истошный вопль и громкий хруст заставляют меня остановиться на месте. Кажется, мелкому только что сломали кость. А может даже несколько. 

— «Я буду жалеть об этом...» — под ногами так вовремя оказывается стеклянная бутылка, которую я, без промедления, пинаю в стоящий у стены мусорный контейнер. Стеклянная тара разлетается на мелкие осколки, создавая шум. Я же продолжаю свой путь, слыша, как в панике сбегают с места преступления два трусливых человека. Думаю, мелкий дальше справится без моей помощи. А если нет, значит это его проблема.

* * *

И почему в своих «путешествиях» я постоянно забредаю в какие-то безлюдные, разнесённые на камешки кварталы? Не то чтобы я жалуюсь... Всё же в таких районах отсутствуют толпы тех лицемерных людей, которые густо заполоняют центр. Но почему-то в мою голову настойчиво лезет мысль, что это как-то несправедливо. Хотя, о чём я вообще? Мне уже некуда падать ниже. Нужное мне заведение находится быстро, несмотря на то, что здешние дома походят друг на друга. В это место меня будто бы тянет магнитом. Не знаю, предчувствие это, хорошая память, или ностальгия по минувшим дням, но путь сюда я могу найти даже с закрытыми глазами. Жаль, что мой давний приятель обосновался так далеко от центра. Да ещё и в подвале, где его подстерегает участь быть заваленным камнями и балками от рухнувшего здания. Спускаясь по лестнице, я то и дело вздыхаю. Грёбанный наркотик всё ещё не выветрился полностью, из-за чего голова немного гудит, а ноги так и норовят подкоситься. Но разбить голову о каменные ступени и погибнуть смертью храбрых за малую долю алкоголя, я пока не планирую. 

— Какого чёрта тебе надо? — Не успеваю я переступить порог, как меня встречает очень добродушное и вежливое приветствие местного хозяина. Игнорируя растерянные взгляды немногочисленных монстров, я иду вперёд, расплываясь в ухмылке. 

— Разве ты не рад видеть меня, Гриллби? — Я устраиваюсь за барной стойкой, внутренне ликуя от того, что больше нет необходимости стоять на своих двоих. — Всё же у тебя здесь уютно... — я оглядываюсь по сторонам. Небольшое подвальное помещение с голыми, исцарапанными и местами разрушенными стенами. Бетонный пол, наскоро покрытый скрипучими досками. Повидавшие лучшие времена столы и барная стойка с облезшей краской по бокам. Скудное, но тем не менее рабочее освещение, позволяющее разглядеть всю прелесть данного заведения. Подпольный бар для монстров. Какая, блядь, ирония. Люди снова загнали нас под землю. 

— Издеваешься? — Я только мотаю головой, крутанувшись на стуле, что угрожающе скрипит, заставляя меня моментально успокоить внезапный приступ недо-детства. 

— Ну что ты, дорогой мой друг... И в мыслях не было, — я примирительно поднимаю руки, криво усмехаясь. — У тебя действительно гораздо уютнее, чем в моей конуре, — со вздохом произношу я. Ну, хоть это по сути дела и был подвал, Гриллби изрядно потрудился, приводя это место в более-менее пригодное для использования помещение. Да, пусть это сильно отличается от его прежнего бара, выбирать не приходится. Здесь сухо, тепло и царит относительный порядок, что в корне отличается от моей затхлой квартирки. 

— Что-то случилось? — Вопрос давнего приятеля вводит меня в ступор. Я вопросительно склоняю голову, нервно усмехаясь. 

— С чего такой вывод, приятель? — Гриллби ставит передо мной стакан, судя по виду, наполненный виски со льдом. 

— Ты никогда не приходишь просто так. Что ты натворил на этот раз? — Я тяжело вздыхаю, отхлебнув успокоительной дозы алкоголя. Этот парень всегда умел читать атмосферу, несмотря на свою вспыльчивость. Стоило догадаться, что он раскусит меня. 

— Воу, не горячись с выводами. Дело не совсем во мне. 

— Твои тупые шутки не меняются. Выкладывай.

* * *

— Не молчи, мне и без этого тошно донельзя, — Гриллби терпеливо выслушал мою историю, но так и не удосужился сказать что-либо, продолжая молча протирать стаканы. Я понимаю, что мой рассказ как минимум очень стрёмный. Но десять минут молчания меня напрягают куда больше причины, из-за которой и начался этот парад тишины.

— Я всегда знал, что ты больной... — Я морщусь, качая головой. Это совершенно не тот ответ, который мне бы хотелось услышать, но это хотя бы честно. — Ты постоянно поливаешь людей грязью, когда приходишь сюда. Распинаешься о том, что они мерзкие твари, прогнившие изнутри. И в конечном итоге теперь сохнешь по человеческой девчонке? — Последние слова Гриллби произнёс на несколько тонов ниже, чтобы немногочисленные посетители не ухватились за нить повествования. Это было кстати, потому как выводить в свет эту историю я не особо-то хочу. Меня просто по косточкам разберут за такое предательство.

— Комплименты всегда были твоей слабой стороной, приятель, — я ухмыляюсь, осушая очередной наполненный стакан. Алкоголь неприятно обжигает горло, к чему я до сих пор не до конца привык. Но именно сейчас, под тяжестью нынешних событий, мне хочется надраться в хлам. Что угодно, лишь бы голову покинули бредовые мысли о той чёртовой девушке. — Но на этот раз я не буду спорить... Мне немного сносит крышу, — плечи передёргиваются сами собой, когда я произношу эту фразу. По сути, я только что признался, что у меня окончательно поехала башня.

— Ты пробовал её найти? — Киваю, давая утвердительный ответ. Я знаю, что Гриллби можно выговориться. Он, хоть и был всегда тем ещё засранцем, всегда способен хранить секреты своих клиентов. Чёрт возьми, стань он информатором, он жил бы припеваючи. — Никаких успехов? — Я мотаю головой. Я действительно дохожу до ручки, в попытках найти первоисточник своих больных фантазий. Я часами шастаю по тому месту, где мы встретились. Я вглядываюсь в каждого прохожего, шарахающегося от меня, в попытках найти знакомое лицо. Но, блядь, как назло, я только впустую трачу время.

— Я сам себе мозги заёбываю, — неохотно отзываюсь я, крутанув в руке полупустой стакан, что податливо откликается звоном ледяных кубиков. — Мне нужна твоя помощь, Гриллби, — шумно выдыхаю я, опрокидывая остатки стакана, вновь обжигая горло.

— Ты хоть имя её знаешь, извращенец? — Я морщусь на насмешливую улыбку бармена, но снова мотаю головой, чувствуя, как вяжется от алкоголя язык. Сучьи потроха, а ведь и правда. Я даже имени её не знаю... — Даже так... Ну, хоть описать её сможешь?

— Она отпадно работает язычком, — я непроизвольно облизываюсь, вспоминая последнюю ночь проведённую в компании своей воображаемой малышки. Гриллби брезгливо фыркает.

— Мерзость какая. Воздержись от подробностей, псих. Я имел в виду её внешность. Я не могу искать кого-либо, даже не зная основных внешних черт, — я задумываюсь, прикрывая глаза. В голове тут же рисуется образ, который вот уже пару недель не даёт мне спать спокойно. Голодный взгляд зелёных глаз, добрая улыбка, миловидное личико, притягательные изгибы тела, русые волосы, достающие до плеч. Вспоминается и то, как она опускается передо мной на колени, приглашающе открывая ротик и высовывая язычок...

— Ох, блядство... — Я пьяно усмехаюсь, поспешно открывая глаза. Перебор с алкоголем. Картинки в моей памяти всплывают уж слишком яркие. Слишком откровенные. И знакомая тяжесть чуть ниже живота подсказывает, что дело идёт к чёртовой матери. — Я отлучусь, — поспешно поднимаюсь на ноги, чувствуя головокружение и лёгкую тошноту. Чёрт, сколько стаканов с виски я осушил, пока мы с Гриллби вели беседу?

— Постарайся не заблевать весь туалет, как в прошлый раз, — я издаю смешок, после чего отправляюсь в сторону нужной двери.

* * *

В туалете кажется до отвратительного душно, из-за чего мне становится ещё более отвратно. Алкоголь будоражит и перегревает мою кровь, заставляя её с тройной скоростью «бегать» по организму. Я ополаскиваю лицо холодной водой, но легче от этого не становится. Опираясь на стену, я медленно сползаю на пол, чувствуя, как тело начинает бить давно знакомая дрожь. Пальцы на руках немеют, когда я тянусь к внутреннему карману куртки, доставая наполненный морфием шприц. 

— «Ебучий алкоголь!» — Чертыхаюсь, пытаясь покрепче ухватиться за спасительное средство. Спиртное только приблизило и обострило с таким трудом успокоенную ломку. Спустя несколько минут безуспешных попыток, острая игла проникает точно в вену, вливая в кровь двойную дозу наркотика. Картинка перед глазами тут же расплывается в отвратительную кашу из серого цвета...

* * *

Я бреду между разнесёнными домами. Медленно, запинаясь о мешающиеся под ногами камни и обломки. В голове непозволительно пусто. Ничего лишнего, отвлекающего меня от того, что происходит сейчас. Я уже и не помню, как покинул Бар Гриллби. А может я вовсе и не ушёл. Просто вырубился, переборщив с дозой. Ноги то и дело заплетаются, а глаза отказываются держаться открытыми, то и дело намереваясь погрузить меня в дрёму. Всё бы это сошло за усталость, или алкогольное опьянение... если бы не кроваво-красные цвета, окрашивающие все близ находящиеся от меня здания. Кровь. Ещё свежая и местами капающая с переломанных оконных рам и обильно поливающая дорогу под моими ногами. Обоняние улавливает отвратительный запах гнили и сырости. Я мотаю головой, снова оглядываясь по сторонам. Взгляд находит источники кровавой реки, что так по-скотски пачкает мои любимые кроссовки. Трупы. Мёртвые люди, хаотично разбросанные во всём этом беспорядке. Прямо как те игрушки, которые я постоянно собирал за своим братом, когда он был совсем мелким. Только эти игрушки более мерзкие. Вывернутые наизнанку и разодранные в клочья. Я останавливаюсь, склонив голову набок и осматривая ближайшее тело. Парень, заваленный каменными обломками, смотрит на меня в ответ стеклянными глазами. Но стоит сделать шаг в его сторону, как мертвец тянет ко мне обе руки, мыча и издавая булькающие звуки. Я усмехаюсь, отступая. Я совершенно не боюсь этого зрелища. Вижу, как из его переломанной грудной клетки торчат осколки рёбер и брызгает алая кровь, но мне не страшно. Я просто подзаебался бояться этих лживых тварей. Трупы с вывернутыми наружу органами, с переломанными костями и обездвиженные обломками местных зданий, взывают не к моему страху, а к моей усталости. Я иду вперёд, краем глаза следя за тем, как искорёженные тела пытаются освободиться и двинуться вслед за мной. Я слушаю их гневное шипение о том, что я убийца и чудовище, но это вызывает только смех. Истеричный и громкий хохот. Если бороться за свою жизнь, значит быть чудовищем... Что же, пусть будет так.

* * *

Самоуверенность сменяется слабостью, как только я выхожу на центральные улицы. Народу почти нет, что для меня несомненно большой плюс. Давка сейчас не пошла бы мне на пользу. А вот начавшийся так некстати дождь действительно мешает разглядеть и без того расплывающуюся дорогу. Новый приступ боли заставляет меня остановиться возле небольшого продуктового магазина. Завернув за угол, я буквально валюсь с ног, больно стукнувшись о стену затылком. В черепной коробке что-то настойчиво звенит, а желудок крутит в рвотном позыве. Глаза закрываются сами собой, принося некое секундное умиротворение. Я не чувствую холода. Только усталость и странную расслабленность. Но внезапно накатившая волна головной боли сдавливает виски, заставляя меня хрипло простонать. Рядом раздаются торопливые шаги... 

— Ч-Что с вами?! Эй! — Я фыркаю, с трудом открывая глаза. Недовольство отходит на второй план, когда я вижу знакомое лицо, украшенное беспокойством и неуверенностью.  

— Ты...?