Бегущий в лабиринте: Панацея

Кровавые пятна застыли перед глазами, будто клейкие кадры из кошмарного фильма, который невозможно остановить. Крики — пронзительные, детские — впивались в сознание острыми осколками. Мольбы о пощаде, шепоты «пожалуйста, остановись» сжимали сердце стальными тисками, с каждой секундой все сильнее, пока не оставалось места даже для воздуха в легких.

Видения сменяли друг друга, как испорченная кинопленка — рывками, с жуткими паузами между кадрами. И вдруг — ослепительная вспышка реальности. Сэм стояла посреди комнаты, и волна тошноты подкатила к горлу, горькая и обжигающая.

Перед ней лежали маленькие тела — хрупкие, беззащитные, неестественно вывернутые. Они устилали холодный кафель, образуя жуткий узор из алых луж и бледных конечностей. Их было так много... Слишком много. Они заполняли собой все пространство, превращая комнату в склеп.

Дети. Совсем дети. Их рты, застывшие в последнем крике, казалось, все еще издавали беззвучный вопль. Глаза — стеклянные, мутные — смотрели сквозь Сэм, обвиняя, проклиная. Шеи вывернуты под невозможными углами, словно кто-то играл с куклами, безжалостно ломая их хрупкие тельца.

Какой монстр мог совершить такое? Какое чудовище скрывалось за этой бойней?

Шаги. Тихие, неуверенные. Сэм обернулась и в дверях стояла женщина — бледная, дрожащая. Ее ладонь прижалась ко рту, пальцы впились в щеки, оставляя красные следы. Глаза, широкие от ужаса, слезились, пока сознание медленно осознавало масштаб катастрофы.

Их взгляды встретились. В глазах женщины вспыхнул первобытный страх — тот, что живет в каждом существе при виде смертельной опасности. Она отступила назад, спина ударилась о дверной косяк. Голос, когда он, наконец, вырвался, был разбитым, дрожащим:

— Что ты наделала?

Тихий шепот, едва слышный. Потом — взрыв.

— ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА?

Голос сотряс стены, эхом отразился от окровавленных плиток. Сэм замотала головой, волосы прилипли к мокрому от пота лицу. Она протянула руки — жестом мира, жестом невиновности. Но перед глазами снова всплыли кровавые пятна. Ее руки. Ее руки были в крови — липкой, темной, уже начинающей подсыхать на пальцах. Одежда пропиталась ею, тяжелая от влаги, прилипающая к телу.

Сердце ударило так сильно, что на мгновение перехватило дыхание. Осознание пришло, как удар ножа под ребра.

Что я наделала...?

***
Пробуждение было резким, болезненным, вырывающим из объятий сна с жестокостью тюремной сирены. Сэм вскочила на кровати, её тело сотрясала мелкая дрожь, будто по нему пропустили электрический разряд. Пальцы впились в простыню, цепляясь за реальность, пока сознание медленно собирало осколки воспоминаний. Голова пульсировала в унисон с бешеным ритмом сердца, каждый удар отзывался острой болью в висках.

Комната плавала перед глазами, как подводный пейзаж. Пустая. Тихая. Вчерашний вечер растворился в памяти, оставив после себя лишь обрывки — лестница вниз, холодный блеск шприца, внезапная тьма... Что они с ней сделали? Почему с каждым днем пробуждение давалось все труднее?

Сэм провела языком по сухим губам, ощущая привкус меди и чего-то химического. Вопросы роились в голове, как осы, жалящие сознание. Внутри сжимался тугой узел — не страх, не гнев, а что-то неопределенное, рвущееся наружу.

Столовая встретила её гулким шумом голосов и звоном посуды. Группы подростков кучковались за столами, их лица в утреннем свете казались размытыми. Сэм пошатнулась, цепляясь за спинки стульев, прежде чем опуститься рядом с Томасом и Минхо. Её движения были медленными, будто тело сопротивлялось каждому шагу.

— Как вчера всё прошло? Что они с тобой сделали? — голос Томаса прозвучал слишком громко. Его глаза, острые как скальпель, изучали каждую черту её лица, ища трещины в фасаде.

Сэм замерла. Воспоминания всплывали обрывками — белые стены, жужжание аппаратуры, чужие руки... Иголка, входящая в вену. Затем — провал.

— Я... — её голос сорвался на хрип. Почему ей было так плохо, если это должно было помочь?

Ответ застрял в горле — кухонные двери распахнулись, и в зал вкатили тележки с завтраком. Сладковатый запах каши смешался с терпким ароматом фруктового чая, обычно такой аппетитный, сейчас вызывал тошноту. Сэм механически ковыряла ложкой в тарелке, наблюдая, как крупинки слипались в странные узоры. И вдруг — озарение.

Где Ньют?

Её взгляд метнулся по столу — пустое место. Затем — сканирование зала, выискивая знакомый силуэт. И... удар. Точнее, серия ударов — в грудь, в живот, в самое сердце. Он сидел там, за другим столом. Улыбался. Но не ей. Рыжие локоны Холли, заплетённые в тугую косу, переливались в утреннем свете, как медная проволока. Она смеялась в ответ на его слова, её пальцы игриво теребили край салфетки.

Боль пришла неожиданно — острая, жгучая, будто кто-то вогнал лезвие между рёбер и провернул. Зубы сжались так сильно, что челюсти заныли. Пальцы вцепились в ложку, костяшки побелели под кожей. Что это было? Ревность? Обида? Или просто ещё один побочный эффект от вчерашних процедур?

Сэм опустила глаза, пытаясь заглушить странное чувство, разъедающее её изнутри. Но образ — его улыбка, обращённая к другой — продолжал гореть на сетчатке, как клеймо. Внутри Сэм всё закипало, как перегретый реактор на грани взрыва. Невидимые волны энергии исходили от неё, заставляя воздух дрожать маревом. Люминесцентные лампы столовой замигали в тревожном ритме, словно предупреждая об опасности. Свет то вспыхивал ослепительно ярко, то гас до тусклого свечения, отбрасывая на стены пугающие тени.

Не в силах сопротивляться, Сэм снова подняла взгляд на Ньюта. В тот же миг перепады напряжения участились, лампы зажужжали, как разъярённые осы. Где-то в глубине сознания она понимала, что это её вина, но остановиться было невозможно — будто кто-то другой управлял её эмоциями.

— Эй, что со светом? — раздался чей-то голос, пропитанный нотками паники.

Десятки голов дружно поднялись вверх. Подростки щурились, пытаясь разглядеть причину неполадок в мерцающих светильниках. Только Минхо, сидевший рядом, не стал смотреть на потолок. Его тёмные глаза, обычно полные бравады, теперь изучали Сэм с тревожной проницательностью.

Он почувствовал это первым — лёгкую вибрацию стола под ладонями, едва уловимые колебания стаканов с чаем. Его взгляд скользнул к её рукам, сжимающим ложку до побеления костяшек, затем к глазам — зрачки расширены, в них бушевала целая буря.

Нежное прикосновение к плечу вернуло Сэм в реальность. Минхо осторожно коснулся её, будто боялся обжечься. В тот же миг свет стабилизировался, лампы загорелись ровным светом, оставив после себя лишь лёгкое гудение в проводах. Охранники у дверей, уже схватившиеся за оружие, нерешительно опустили руки.

— Не смотри туда, Сэм, — прошептал Минхо, наклоняясь так близко, что его дыхание коснулось её уха. — И держи себя в руках, а то чуть весь Ковчег в темноту не погрузила.

Его шутливый тон не мог скрыть подлинного беспокойства. Сэм ответила виноватой улыбкой, тут же опустив глаза в тарелку. Каша перед ней выглядела неаппетитной массой — комки слипались на ложке, как её собственные невысказанные эмоции сбивались в тугой узел где-то в горле.

— Да уж, что-то здесь не в порядке, — Эбби прищурила глаза в характерном жесте, её пальцы нервно барабанили по столу. Взгляд скользил по периметру столовой, отмечая каждое движение охраны, каждый невольный жест. — Вчера вечером то же самое было. Похоже, у Ковчега большие проблемы.

Сэм только сейчас осознала, что Эбби сидела с ними за одним столом. Её пальцы непроизвольно сжались вокруг ложки, когда она заметила, как Томас буквально впился взглядом в Эбби, а Тереза сжала губы в тонкую белую ниточку. Напряжение между ними витало в воздухе, осязаемое, как статическое электричество перед грозой.

— Видели, как охрана напряглась? От нас что-то скрывают, нам надо узнать что, — продолжила Эбби, её голос звучал как скрип ржавых петель.

Сэм наблюдала, как Томас наклонился вперед, его глаза горели тем самым огнём, который она узнавала — огнём азарта, жажды истины. А Тереза... Тереза сидела прямо, её поза была неестественно жесткой, будто она сдерживала себя от резкого движения. Её пальцы сжимали край стола. Похоже, слова Эбби не действовали на неё так же, как на Томаса.

После завтрака Сэм направилась в Игровую, но каждый шаг давался с трудом. Внутри всё сжималось, будто невидимые руки сдавливали её органы. Она закрыла глаза, пытаясь заглушить бурю эмоций, но воспоминания накатывали волнами — белые стены, жужжание аппаратуры, чужие руки... Её способности были не даром, а оружием. Опасным, непредсказуемым, живущим своей жизнью.

Сэм направилась в Атриум, чтобы побыть в тишине. Он встретил её простором и... неожиданным шумом. Шёпот, громкий, навязчивый, буквально ворвался в её сознание, заставив вжать голову в плечи. Ладони инстинктивно прикрыли уши, но это не помогало — голос звучал изнутри.

На лестницу... Вниз...

Сначала она сопротивлялась, стиснув зубы до боли. Но когда команда повторилась в третий раз, ноги сами понесли её направо, к запретной лестнице. Каждый шаг по холодным металлическим ступеням отдавался гулким эхом в пустом пространстве. Она задерживала дыхание, боясь, что малейший звук выдаст её присутствие.

Стой!

Тело замерло по команде. И сквозь шепот в голове пробились другие голоса — реальные, земные. Внизу, на лестничной площадке, стояли две фигуры. Сэм пригнулась, её сердце бешено колотилось. Тереза и тот самый доктор, что вчера уводил её на процедуру. Их разговор был слишком тихим, но одно было ясно — это не случайная встреча.

Пройди мимо них... Выруби обоих...

Голос в голове нарастал, становясь невыносимым. Сэм невольно дёрнулась, её локоть со стуком ударился о перила. Звук, громкий как выстрел в тишине, заставил пару внизу резко замолкнуть. Сэм услышала протяжный стук обуви и, когда снова осмелилась выглянуть, площадка была пуста.

Этим же вечером, Сэм не пошла на ужин. Сумерки медленно заползали в комнату, окрашивая стены в синевато-серые тона. Девчонка лежала на кровати, уставившись в потолок, где трещины образовывали причудливые узоры. Каждый вдох давался с трудом — будто невидимая рука сжимала горло. В голове пульсировал один и тот же вопрос: «Что же я наделала?». Он крутился, как заевшая пластинка, оставляя после себя лишь тревожное эхо.

Мысли прервал резкий удар — дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену. Сэм вздрогнула, инстинктивно приподнявшись на локтях. В комнату ворвалась Барб, её обычно аккуратно уложенные волосы теперь растрепались, как после урагана. Лицо было скрыто ладонями, но по содрогающимся плечам было ясно — девушка рыдала. За ней, словно тени, вошли Тереза и незнакомая темноволосая девушка, чьё имя Сэм так и не запомнила.

— Что случилось? — голос Сэм прозвучал хрипло, будто она не пользовалась им несколько дней.

Тереза стояла у кровати, скрестив руки на груди. Её поза была неестественно жесткой, будто она сдерживала какие-то эмоции. Незнакомка же обнимала Барб, пытаясь успокоить её дрожащие плечи.

— Сегодня вновь объявляли тех, кого перевозят, — голос Терезы звучал ровно, почти механически. — И Эбби была в их числе, но, видимо, Барбара за неё не очень рада.

— Рада? — Барб резко подняла голову, её глаза были красными от слёз, а щёки покрывали нездоровые пятна. — Эбби сто раз говорила, что с этим местом что-то не так, а теперь её саму забрали! А что если она была права? Что если теперь мы её больше никогда не увидим?!

Тишина, наступившая после этих слов, была густой, удушающей. Сэм почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она перевела взгляд на Терезу — та стояла, слегка нахмурив брови, но в её глазах читалась не растерянность, а скорее... раздражение? Мысленный образ Томаса, увозимого в неизвестность, пронзил Сэм острой болью. Она бы не плакала. Нет. Она бы разрушила всё вокруг, превратила этот проклятый Ковчег в руины. В этом они с Барб были похожи.

— Не выдумывай, — Тереза говорила медленно, растягивая слова, будто объясняла что-то ребёнку. — Нам здесь помогают, и сейчас Эбби на пути в куда более безопасное место. Все её слова лишь паранойя, которая, судя по всему, очень заразна.

Её взгляд скользнул к Сэм, и та автоматически улыбнулась в ответ — слабая, вымученная улыбка. Мысль о лестничной площадке, о том разговоре, который она почти подслушала, ядовитой змейкой заползла в сознание. Но нет... Это же Тереза. Она не могла врать. Не могла?

Сэм опустила глаза, внезапно осознав, как сильно её пальцы впились в край матраса. Белая простыня уже была смята в тугой комок. Она разжала руки, пытаясь успокоить дрожь, которую почему-то не замечала до этого момента. Тереза не могла врать. Но почему Сэм тогда думала об этом?

***
Пробуждение пришло к Сэм словно сквозь толщу воды — медленно, мучительно, с ощущением, что что-то важное ускользало из памяти. Она открыла глаза, и мир вокруг казался размытым, словно смотрела сквозь запотевшее стекло. Губы горчили привкусом чего-то химического, металлического — лекарства? Яда? Под ногтями застыли темные засохшие капли, похожие на кровь. Чья? Ее? Чья-то еще? 

Она поднялась с кровати, и пол под ногами покачнулся, будто палуба корабля во время шторма. В зеркале ее ждало бледное отражение — лицо, изможденное, с синевой под глазами, словно она не спала неделями. Кожа была холодной и липкой от пота, а в висках пульсировала тупая боль, напоминающая похмелье после кошмара, который не могла вспомнить. 

В Игровой шум ворвался в сознание, как взрыв. Смех, крики, гул голосов, треск игровых приставок — все это слилось в оглушительный грохот, от которого Сэм едва не зажала уши. Она сделала шаг вперед, и тут — Ньют. Он сидел в углу, его колено небрежно касалось колена Холли. Они склонились друг к другу, шептались о чем-то, и рыжая девица заливалась смехом, бросая на него взгляды, от которых у Сэм внутри все сжалось в тугой, болезненный узел.

Щелчок. Тихий, почти незаметный. Но он раздался где-то внутри, в самой глубине ее сознания, и мир вокруг изменился. Воздух заволновался, как перед грозой, заряжаясь статикой. Сэм сжала кулаки, чувствуя, как энергия — дикая, неконтролируемая — бурлит в жилах, рвется наружу. Шепот в голове нарастал, подливая масла в огонь: 

Сэм... Тебе больно?...

Сделай больно им...

Ударь!...

И тогда — БАМ! Один из телевизоров на стене взорвался с оглушительным треском, осыпая пол осколками стекла и искрами. Подростки вокруг завизжали, разбегаясь в стороны, но Сэм уже не видела их. Она видела только Ньюта, который резко поднял голову, его глаза — широкие, удивленные — встретились с ее взглядом. 

— Чёрт! — вырвалось у нее, больше инстинктивно, чем осознанно. 

Она развернулась и рванула к выходу, не оглядываясь на перепуганные лица. Но знала — они не понимали. Никто, кроме Томаса, который тут же бросился за ней, а следом — Минхо и... Ньют.

Коридор. Длинный, бесконечный, стерильно белый. Ее шаги гулко отдавались в тишине, но внезапно на пути возник Уинстон. Его добродушное лицо, обычно расплывающееся в улыбке, сейчас выражало нечто наподобие беспокойства. 

— Эй, с тобой всё... — он осторожно протянул руку, коснулся ее плеча.

И тогда взорвалось снова.

— ОТСТАНЬ!

Голос Сэм прозвучал не как ее собственный — он был низким, хриплым, чужим. Невидимая волна силы ударила Уинстона в грудь, отбросив его на несколько метров назад. Он рухнул на пол с глухим стуком, скуля от боли. Лампы над головой замигали, как в припадке, осветив коридор короткими, резкими вспышками: Томас и Минхо, застывшие в ужасе, бросились к другу.

— Уинстон, прости, я... — Сэм попыталась остановиться, но ноги сами понесли ее дальше.

Сэм надеялась, что они, наконец, отстанут. Но Ньют... Он не остановился. Его шаги были тихими, но для неё — громче падения скалы в бездну. Он обошел Уинстона, не сводя с неё глаз. В них не было страха — только глубина, в которой тонули оттенки понимания, раскаяния, чего-то такого, что Сэм боялась разгадать. Она не стала выяснять.

Она бежала. Слезы жгли щеки, словно кислота. В ушах стоял оглушительный звон, будто колокола, звенящие в честь её безумия. А в груди пылало нечто темное, опасное — чудовище, которое она так долго держала на цепи. Теперь цепь порвалась. И она не контролировала силу. Сила контролировала её.

Библиотека встретила её мерцающим светом, будто насмехаясь. Лампочки мигали, как глаза демонов из её кошмаров. Деревянные полки трещали под невидимым натиском, словно сама комната сжималась вокруг, пытаясь раздавить её. Сэм схватилась за голову, ногти впились в кожу. Провалиться бы сквозь пол. Уйти под землю. Исчезнуть. Лишь бы этот шепот прекратился. Лишь бы чувства, разъедающие её изнутри, перестали пожирать последние обломки разума. Как так вышло? Всего мгновение назад она еще держалась — хрупкий баланс, тонкая нить, на которой она балансировала. А теперь... Почему именно сейчас?

Ньют вошел без звука. Он был светом — теплым, мягким, таким невыносимо живым в этом мире, где всё вокруг казалось ей тенью. Его взгляд скользнул по её сгорбленной фигуре, по дрожащим рукам, по лицу, искаженному болью. Он хотел помочь. Но как помочь тому, кто сам не знал, от чего бежал?

— Ньют, уйди! — её голос звучал хрипло, будто ржавый гвоздь, вонзившийся в тишину. — Лучше иди и успокой бедняжку Холли! Ей, наверное, сейчас так страшно!.. 

— Сэм, эй, спокойно! Ты на взводе! — его руки поднялись в успокаивающем жесте, но она едва видела их сквозь пелену собственного отчаяния.

Воздух в комнате сгустился, словно перед грозой. Каждое движение, каждое слово висело на лезвии — одно неверное, и ураган сметет всё на своем пути.

— Нет, Ньют, лучше просто уйди! Мне нужно побыть одной! Просто побыть одной!

— Если так и будешь продолжать закрываться, то лучше от этого не станет! — его голос стал тверже. Он не отступал. — Поделись! Расскажи, что с тобой происходит!

— Я не знаю! — её крик сорвался, как птица, бьющаяся о клетку. — Я понятия не имею, что со мной происходит! Мне плохо! И с каждым днем только хуже!

Она задыхалась, слова вырывались наружу, как лава из жерла вулкана.

— Я постоянно вижу образы, воспоминания из прошлого... кровавые воспоминания, Ньют! Я будто схожу с ума! Часть вещей просто исчезает из моей головы, я не помню, как иногда добираюсь до постели, что-то забываю, а что-то забыть не получается!

Горло горело, но она не могла остановиться.

— Ещё этот чертов шепот! Я слышу его даже сейчас! Он постоянно меня зовет, просит найти, но я понятия не имею, что мне делать! Я не могу думать, не могу спать, не могу даже дышать!..

Лампы мигали в такт её рыданиям, будто подпевая хаосу в её душе. Ньют молчал. Он никогда не видел её такой — разбитой, беззащитной, настоящей. И ему было страшно. Не за себя. За неё.

— Неужели так будет до конца моих дней? — её голос стал тише, но от этого — только больнее. — Я не хочу... не хочу...

Слезы хлынули с новой силой, и Ньют не выдержал. Он рванул к ней, обнял так крепко, словно пытался склеить её осколки своими руками.

— Всё будет хорошо, Сэм. Мы справимся, вместе, как всегда. — Его пальцы осторожно вплелись в её волосы, гладили, успокаивали, как ребенка после кошмара. — Расскажи всё, позволь помочь...

Но она вырвалась. Резко. Жестко. 

— Нет, я не хочу говорить. Не хочу, чтобы ты смотрел на меня по-другому. Не хочу, чтобы видел во мне монстра.

— Ты не монстр, Сэм!

— Ты не знаешь!

— Так позволь узнать! — его голос взорвался, и он сам вздрогнул от этой ярости. Тишина. Потом — шаг перед. — Избегание прошлого не поможет тебе жить дальше! Ты так и будешь закапывать себя в этом!

— А я попробую!...  Если не выйдет, то я сообщу!..

Она развернулась, но он схватил её за руку. И тогда —

— ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!

Всё вокруг взорвалось. Полки содрогнулись, книги сорвались с мест, разлетаясь в стороны, как стая испуганных птиц. Стены заходили ходуном, будто сама комната сжималась в ужасе. А её глаза... Они почернели. Не метафорически, а буквально. Зрачки расширились, поглотив радужку, и на секунду — только на секунду — её лицо исказилось. Кожа подернулась тенями, будто под ней шевелилось что-то чужое. Губы оттянулись, обнажая зубы — не в улыбке, а в оскале. И Ньют увидел — монстра. Не Сэм. То, что скрывалось в ней.

Ньют замер. Его дыхание стало частым, поверхностным — как у загнанного зверя, который только что увидел клыки хищника. Его пальцы дрогнули. Губы приоткрылись, будто он хотел что-то сказать — назвать её по имени, окликнуть, вернуть. Но слова застряли в горле. И он отступил. Медленно. Потом быстрее. Повернулся и ушёл. Не как обычно — не с привычной лёгкостью, не с твёрдым шагом лидера. А испуганно. Почти бегом.

Дверь захлопнулась за ним с глухим стуком, будто ставя точку. А Сэм... Сэм осталась одна. С книгами, разбросанными, как трупы после побоища. С дрожащими руками. С тёмными прожилками на шее, которые медленно растворялись, как чернила в воде. И с тишиной, которая теперь казалась громче любого крика.

***
В затхлом полумраке кабинета, где даже воздух казался пропитанным химической горечью неудавшихся экспериментов, доктор Ашфорд развалился в кожаном кресле. Желтоватый свет настольной лампы выхватывал из темноты лишь его длинные пальцы, перебирающие документы с методичностью хищника. Время тянулось неестественно медленно, каждый тик старых настенных часов отзывался в висках навязчивым эхом. Чарльз украдкой взглянул на часы — стрелки неумолимо приближались к отбою, а ему ещё предстояло проверить состояние объекта-0 после процедуры. В уголке рта запеклась горьковатая усмешка при мысли о том, как подопечная перенесла очередное обновление.

— И чего вы там так долго возитесь? — его голос, резкий как скальпель, разрезал тишину. Бумаги с шуршанием легли на стол, покрытый тонким слоем пыли. — Проблемы с пониманием, Дженсон?

Дженсон обернулся, и в его серых глазах вспыхнуло что-то животное, первобытное — та ярость, что обычно прячется за маской послушания. Секущий свет мониторов подчеркивал резкие черты его лица, делая похожим на готическую гравюру. Он цокнул языком с таким отвращением, будто пробовал на вкус саму суть их противостояния.

— Заткнитесь док, будьте любезны, раз никак не помогаете, — его пальцы яростно забарабанили по клавиатуре. Огромный экран на стене судорожно моргнул, словно пытаясь сфокусировать взгляд умирающего, и снова погрузился во тьму. — Связь тут ни к черту, ещё и ваша подопечная без конца вызывает сбои электричества. Вы там контролируйте её получше! Телевизор нам в Игровой сломала..

Ашфорд поднялся с театральной медлительностью, его тень причудливо изогнулась на стене, превратившись в карикатурного великана.

— Да, как скажите, а вы бы по быстрее вывезли детишек, чтобы я мог, наконец, забрать её, и никакие братья мне бы не помешали, — его улыбка в свете внезапно ожившего экрана стала похожа на оскал.

Дженсон нажал кнопку вызова с таким усилием, будто пытался раздавить под пальцами саму суть их бессмысленных распрей. На экране материализовалось лицо доктора Пейдж — холодное, отполированное до бесчувственности годами работы с человеческой болью.

— Доктор Пейдж, здравствуйте! — Дженсон вытянулся в неестественно почтительной позе, его голос внезапно стал маслянисто-гладким.

Ашфорд лишь кивнул, наслаждаясь тем, как его молчание резало воздух острее любых слов. В этой тишине слышалось навязчивое жужжание неисправной лампы где-то в коридоре.

— Как у нас обстоят дела? Что висит на повестке дня? — голос Пейдж звенел металлической чистотой хирургических инструментов.

— Детей мы готовим к перевозке, всё по плану, — Дженсон улыбнулся той дежурной улыбкой, что натягивают на лицо, как резиновую перчатку. — Меня лишь беспокоит объект А2 и его подопечная, — его взгляд скользнул в сторону Ашфорда с откровенным вызовом. — Ашфорд проводит свои эксперименты, что уж очень сильно волнует Томаса. Боюсь, он скоро станет выискивать...

— Так усыпи его, как остальных, и делов? — Чарльз взмахнул руками с преувеличенной театральностью, его тень на стене повторяла движения, словно пародийный двойник. — И тогда все будут счастливы!

— Издеваешься? Усыплю я его, и что? Ты заберешь объект-0, а остальные из Лабиринта А станут задавать вопросы, и тоже захотят разнюхать, что да как..

Их голоса сплелись в дисгармоничный дуэт, наполняя комнату токсичной энергией давней вражды. Ава Пейдж провела пальцами по вискам — этот жест выдавал в ней усталость не столько физическую, сколько экзистенциальную. Ошибка назначения этих двоих на один объект становилась всё очевиднее с каждым днём, как гниение незамеченной раны.

— Хватит, споры ни к чему! — её голос прозвучал как хлопок двери морга. Экран на мгновение погас, будто реагируя на её раздражение. — Доктор Ашфорд прав, стоит ускорить подготовку детей. Нужно как можно скорее приступить к следующей Фазе. — Дженсон заметил, как уголки губ Чарльза дрогнули в едва уловимом триумфе. — Чарльз, а вас я попрошу быть аккуратным с Сэм! Она уже сбегала от вас, не хотелось бы, чтобы это произошло дважды.

Ашфорд кивнул с показной серьёзностью, его губы сжались в тонкую белую нитку — будто шов, скрывающий бурлящую под кожей ярость.

— Я приеду на недели, хочу, чтобы к этому времени всё было готово, — за спиной Пейдж мелькнула тень ассистента, на мгновение, исказив изображение. — Постарайтесь не провалиться... И не ссорьтесь.

С последним словом экран погас, оставив после себя лишь отражение двух мужчин в тёмном стекле. Чарльз хлопнул в ладоши с резким звуком, напоминающим выстрел, и направился к выходу, его белый халат развевался, как знамя после несостоявшейся битвы.

— Эй, док! — Дженсон окликнул его с той интонацией, каковой дети дразнят одноклассников. Ашфорд обернулся с преувеличенным терпением, будто учёный, наблюдающий за особенно тупым подопытным. — Может, посадишь в крио-камеру своего фрика на нижнем этаже?

— Ты про объект-13?

Дженсон кивнул, его взгляд внезапно стал избегающим, как у человека, вспомнившего нечто неприятное:

— Да, он пугает персонал, психует много. Ты его бы хоть таблетками пичкал, а то не дай бог и убьет кого. Почему не оставил его в городе?

— Там его тоже не переносят, — пальцы Ашфорда автоматически пригладили седые пряди, этот жест выдавал в нём что-то почти человеческое. — Он совершенно безобидный. Ты же знаешь, он расходник.

Дверь с шипением разошлась, словно живое существо, пропуская доктора в тёмный коридор. Дженсон остался стоять, его осуждающий взгляд впился в спину уходящего коллеги с такой ненавистью, что, будь взгляды материальны, на белом халате уже проступала бы кровь. В тишине кабинета стало слышно, как где-то капала вода — методично и неумолимо.