Мы сделали это

— Ты точно встала? — недоверчиво спрашивает мама уже третий раз за десять минут телефонного разговора. — Если я перезвоню через двадцать минут, ты будешь на пути в школу?

Я закатываю глаза и раздраженно выдыхаю, засовывая учебник по английскому в сумку.

— Конечно, ма, — отвечаю я, шмыгнув сопливым носом в трубку, — я ответственный семнадцатилетний подросток. Меня не надо контролировать как пятилетку.

— Ответственный? — слышу, как мама улыбается на той стороне. — Разве это не ты в прошлом году прогуливала школу две недели подряд? Когда мне говорила, что уже в школе, а классной руководительнице, что болеешь.

— Нет, — отрезаю я и плюхаюсь на разобранную постель. — Моя прошлая версия умерла в тот же момент от стыда и реинкарнировала в нового и честного человека. Клянусь восьмым сезоном «Игры престолов», — вскидываю ладонь, хоть мама этого и не видит, — что уже бегу в школу и готова впитывать знания, как губка.

Маме не обязательно знать, что последнего сезона сериала для меня не существует из-за того, что режиссеры прохерили самую крутую героиню в истории кинематографа; поэтому я могу клясться им сколько угодно.

— Не обязательно паясничать, Оль. — Маму явно начинает раздражать мой бесконечный поток сарказма и бреда. — Просто учись и веди себя нормально, это не так сложно.

— Ага, — бурчу себе под нос и падаю спиной на кровать. — Ладно, мне пора, хочу поесть перед выходом.

— Люблю тебя, зайчик. Созвонимся вечером.

Точно знаю, что она не позвонит, но позволяю родительнице заниматься самообманом сколько её душе угодно. Сбросив вызов, бросаю телефон рядом на скомканное одеяло и, уставившись в потолок, болтаю висящими в воздухе ногами в одном носке. Над головой в дурацком беспорядке горят флуоресцентные зеленые звезды. Я наклеила их в десять лет. Будь у меня тогда побольше мозгов, посмотрела бы сперва, какие существуют созвездия.

Всерьез раздумываю над тем, чтобы стянуть носок, джинсы и лифчик, которые успела надеть, пока отчитывалась матери по телефону, и лечь в кровать. Досыпать. Какая разница, приду я к первому уроку или сразу к третьему?

Однако и лежать в одиночестве в пустой квартире не хочется. Холодные тёмные комнаты, одиноко стоящая пара обуви, одна висящая куртка и комплект столовых приборов на одного человека — картина не то, что тоскливая, а до ужаса удручающая.

После того как мама выскочила замуж за Константина Козлова и гордо привела его домой, мы недолго разыгрывали счастливую семью из несмешного ситкома. Костя получил уникальную для него возможность открыть ресторан в Сочи. На радостях мама тут же уволилась из библиотеки, где проработала половину своей жизни, и кинулась собирать чемоданы. А я встала в позу, отказываясь уезжать и оставлять друзей и отца. Несправедливо, когда родители, стремясь начать новую жизнь, заставляют детей отказаться от своей старой. Особенно, когда она в целом их устраивает.

Мама с отчимом долго спорили, как поступить и пришли к самому, как им показалось, лучшему решению: я останусь в родном городе, продолжу учиться в старой школе, а они будут приезжать каждые выходные и на праздники. Сразу после этих слов в дверь квартиры должна была постучаться опека.

Через несколько недель чемоданы были собраны, родительская спальня опустела, детская сестры тоже, как и гостиная, где теперь стоит одинокий диван и старый телевизор. Мама разрешила все вопросы с органами опеки, передав права на временное опекунство своей старшей сестре Тамаре. «На твоего отца нельзя полагаться в этом вопросе,» — бросила тогда мимоходом родительница. Мне было пятнадцать.

Первое время они, как и обещали, приезжали на выходные, в праздники, покупали мне билеты до Сочи, и такой расклад меня более, чем устраивал. Постоянное отсутствие старших значило одно: никакого родительского контроля! Но чем больше времени проходило, тем сильнее увеличивались промежутки между их приездами. Неделя отсутствия переросла в три, затем в месяц и два.

Тамара, которая должна была жить вместе со мной, исполняла свои временно-опекунские обязанности наполовину: приходила раз в неделю, чтобы приготовить еду, протягивала деньги на карманные расходы и за сделанную домашнюю работу хлопала по голове, приговаривая: «Хорошая девочка».

Когда мне исполнилось шестнадцать, постоянная жизнь в одиночестве перестала казаться подарком судьбы. Я стала реже бывать дома, а вернувшись, быстро принимала душ и заваливалась спать, чтобы скорее наступило утро, когда снова можно будет сбежать из этой мёртвой обители.

Разбудив на двадцать минут раньше будильника — который задней мыслью я собиралась передвинуть на час, — мама уведомила меня, что они не приедут домой на выходные. У Лизиной подружки из школы день рождения, и сестра очень хочет пойти на «тусовку». Какие могут быть тусовки у семилеток?

Это третий по счету перенос приезда, и когда мама следующий раз позвонит и скажет, что планы снова меняются, во мне ничего не ёкнет. Я не Хатико, чтобы вечно ждать её на вокзале. Находясь порознь вот уже два года, мы с мамой окончательно потеряли ту прочную нить, которая крепко связывала нас с самого моего рождения. Я больше не рассказываю ей сплетни и подробности о своей жизни, а она делает вид, что не видит растущей между нами пропасти.

Отброшенный телефон вибрирует, и дисплей загорается в темноте комнаты. Шарю ладонью рядом с головой и беру мобильник в руки.

Мел: Надеюсь, ты уже проснулась. Иначе мне снова придется кинуть камень в твоё окно. И кто знает, вдруг в этот раз я попаду.

Смеюсь и открываю клавиатуру, чтобы быстро напечатать другу ответ.

Я: Тогда мне придется инициировать твоё повешение на шарфе. Кстати, ты же сегодня в нём придешь?

Мел: Купи уже свой шарф и отвали от моего!

Я: Не могу, он такой притягательный в своей отвратительности. Напомни, из шерсти какого животного скатали это убожество?

Мел: Из Оли Чеховой.

Я: Ха-ха, придурок. Жду тебя через пятнадцать минут.

Всё же приходится встать с кровати, отыскать второй носок, побрызгать дезодорантом на подмышки и натянуть свитер. Поставив кофейник на огонь, вспоминаю, что не почистила зубы. Быстро вожу щеткой по зубам и языку, крашусь на скорую руку и пшикаю духи на шею и запястья. Когда кофе закипает, сажусь за стол с чашкой в руках и подбираю под себя ноги. Мел всегда опаздывает минут на десять, так что у меня есть время позалипать в телефоне.

В сети ничего интересного. Отвечаю на ночные сообщения от подруги, быстро пролистываю семейный чат, где мама хвалится перед родственниками школьной аппликацией Лизы. Как по мне, какое-то убожество из мелко наструганной бумаги, но мама пишет, что это грачи в небе.

Замечаю лайк на последней публикации в инстаграме от Рауля Кудинова, старшего брата моего одноклассника, и закатываю глаза. Парень не сделал мне ничего плохого, только подмигивает при встрече, слишком крепко обнимает и следит за моими соцсетями. Я даже заблокировать его не могу, потому что это необоснованный акт пассивной агрессии. Машинально жму на иконку, и меня перебрасывает на профиль парня. Однотипные фотографии с вечеринок или кадры, где он, облаченный в чёрную кожаную куртку, гордо восседает на своём мотоцикле. И под каждой публикацией Рауля десятки восторженных комментариев от девочек: они шлют смайлики сердечек и поцелуев, и от этого зрелища хочется выдавить себе глаза.

Ополаскиваю кружку, и мобильник в заднем кармане джинсов назойливо вибрирует. Стряхивая капли с мокрых рук, ищу глазами кухонное полотенце и понимаю, что опять забыла достать его из шкафа. Вытираю ладони о бёдра и вынимаю телефон. Сообщение от Кисы. Он прислал одну короткую фразу и видео.

Киса: Чехова, тебя опять скрытая камера сняла.

Жму на ролик и жду, пока он загрузится. На нём милейший котёнок в чёрной шубке. Он крутится вокруг своей оси, а затем нечаянно наступает лапой на собственный хвост, пугается, подпрыгивает и слишком смешно сваливается со стула. Очухавшись, котёнок озирается по сторонам в поисках врага, который посмел отдавить ему хвост.

Глупый смешок вырывается из груди, и я быстро перебираю пальцами, печатая парню ответ.

Я: А я тоже недавно видела тебя на просторах интернета.

Во вложении прикрепляю видео, на котором огромного размера орангутанг с тупым взглядом всасывает в себя бананы, будто вместо пасти у него сверхмощный пылесос.

Из глубины коридора доносится звонок домофона. Спрятав телефон в карман, прижимаю белую трубку на проводе к уху и слышу возглас:

— Пожар, пожар! Караул, живо на улицу!

— Так что горит: дом или твоя задница, Мел?

— Виу-виу! — продолжает надрываться парень, и я со смехом возвращаю трубку на место.

Закинув сумку на плечо и погасив свет в квартире, ухожу, громко хлопнув дверью.

***

— А он мне: заплати ты, у меня денег нет. Прикинь? — возмущается Кристина, выдыхая облако густого пара в открытое окно. — Спрашивается: а нахрена тогда с пустым кошельком звать на свидание? Нет, я на деньги не падкая, но не заплатить за кофе и две булки? Это ж каким нищебродом надо быть!

Мы сидим на подоконнике в женском туалете, и подруга жалуется на неудачное свидание с соседом по лестничной площадке. Она протягивает мне электронную сигарету, и арбузный воздух заполняет мои лёгкие, оседая на стенках.

— Да забей на него, — фыркаю я, возвращая Крис сигарету, и убираю с лица пряди волос. — Парней вокруг дохрена.

— Ага, а нормальных раз, два и обчёлся. — Она переводит задумчивый взгляд на площадку за окном, где на турниках сидят парни и курят, пряча дым в рукавах курток. — Может замутить с Хенкиным?

— Ха, — громко смеюсь я и качаю головой, — ты не в его вкусе.

— Ладно, а Меленин?

— Можешь попробовать, когда он перестанет сохнуть по Анжелке.

— Кислов?

При упоминании фамилии друга сердце делает крошечный кульбит и замирает в трепетном ожидании. Прочищаю горло и, накинув на себя маску безразличия, опускаю взгляд на облупившийся чёрный лак на ногтях.

— Да ты не вывезешь всех его тараканов.

— Почему? — выдыхает Крис мне прямо в лицо, и я морщусь, отмахиваясь ладонью от облака пара. — Ты же с ним дружишь столько лет. Почему я не могу с ним встречаться?

Пожимаю плечами. У меня нет внятного ответа. Никакого аргумента, почему Кристина не может встречаться с Кисловым. Потому что я против? Этого я ни за что ей не скажу.

— Попробуй, — с трудом выдавливаю я и делаю вид, что убираю тушь из уголка глаз.

Я никому, в том числе и лучшей подруге, не рассказывала о своей тайной влюблённости в Кислова. И вряд ли когда-нибудь смогу озвучить это вслух.

Картонная дверь на плохо смазанных петлях громко скрипит, и мы вздрагиваем. Крис прячет сигарету под подолом юбки, а я делаю вид, что что-то усердно ищу в телефоне. Раздается тонкий визгливый смех, и в помещение входят две школьницы. Стискиваю пальцы в кулаки и плотно сжимаю челюсть, когда вижу Аню Козлову. Она тоже замечает меня, но отворачивается к зеркалу и взмахивает накрученными плойкой в кудри волосами.

— М-м, как ущербностью потянуло, — кривится она своему отражению и улыбается своей подруге накрашенными губами.

Контур помады вышел далеко за все пределы, но Козлова считает, что раз мама не даёт ей деньги на увеличение губ, то сойдёт и так. Но, если честно, больше похоже на то, что она красилась в темноте. Синие стрелки совсем не сочетаются с её коричневыми тенями и выходят далеко за пределы века двумя острыми стрелами, почти утыкаясь в густо накрашенные брови. Одета она безвкусно и, как всегда, не по погоде: короткая винного цвета теннисная юбка, красные сапожки на высоком каблуке и голубая блузка с рюшками вместо рукавов.

За глаза все называют Козлову «Крысиной мордой» из-за вытянутой формы лица, маленьких глаз и по-настоящему дерьмового характера. Она не раз сдавала одноклассников, когда те курили, сбегали с уроков или напивались на запрещённых родителями вечеринках. Никаких веских причин для этого у неё нет — ей просто нравится выглядеть в глазах взрослых лучше, чем сверстники. Если мне не изменяет память, кличку ей дал Киса, ещё в начальных классах. А после того, как Козлова сдала его с наркотиками отцу Хэнка, майору полиции, парень стал обзывать её в открытую, прямо в глаза. Например, на физкультуре, когда называют фамилию Ани, он окидывает строй внимательным взглядом и громко выдаёт: «Козлова? Такой нет, есть только Крысиная морда».

— Действительно, — кривит губы Крис, — пока вы сюда не зашли, дерьмом не воняло.

— Ой, — оборачивается Козлова и опирается ладонью на край раковины, — вы что, обосрались от нашего присутствия? Мы же вас не обидим, не бойтесь.

Она снова улыбается, а её подружка за спиной визгливо хихикает.

— Причем тут мы, если это у тебя говно тут размазано? — хмыкаю я и веду пальцем под носом.

— М, — раздраженно выдыхает Козлова и переводит злой взгляд на меня, — не знала, что шлюхи умеют разговаривать. Я думала, вы не выпускаете члены изо рта.

— Камон. — Я вскидываю ладони перед собой и ухмыляюсь, — Крысёныш, не проецируй на меня свой опыт. Это тебя застали на коленях, отсасывающей Локону в туалете.

Краска моментально приливает к лицу Козловой. Если бы взгляд мог убивать, я бы тотчас свалилась замертво с простреленной башкой. Но вместо этого мои губы расплываются в широченной улыбке. Выкуси, мудачка.

Встряхнув кудрями, Козлова жеманно опускает ладонь себе на бедро и сканирует наши с Крис фигуры пренебрежительным взглядом.

— Может, тебе и удается наёбывать всех и вся, но я-то знаю, что ты такая же шлюха, как и твоя жирная мамаша.

Гнев бешеной струей фонтана бьет прямо в голову — планка съезжает моментально. По позвонкам бежит электрический ток, и я спрыгиваю с подоконника на пол.

Сама не знаю, как всё так быстро происходит, но Козлова истошно орёт мне в ухо, когда дверь с грохотом сталкивается с гипсокартонной стеной, пробив её ручкой, и мы вдвоём вылетаем из женского туалета в школьный коридор. Она цепляется за мои светлые волосы, а я, крепко стиснув пальцы, держу её за шею. Удар спиной о стену выходит слишком болезненный — из меня вышибает весь воздух, но хватка не разжимается. Мы падаем на пол, и, вскинув кулак, я наотмашь бью Козлову по её крысиной морде. Ей повезло, что я забыла надеть кольца перед выходом из дома, иначе она потеряла бы парочку зубов.

— Сука ты ебливая! — кричу я на весь коридор. — Ещё раз что-то вякнешь про мою мать, твой грёбаный труп даже не найдут! Поняла, псина ебучая?!

Острое колено со всей силы бьет меня в живот, и я падаю на бок, зацепившись ногтями за колготки Козловой — капроновая ткань трещит и расходится до середины бедра. Извернувшись, Крысиная морда впивается длинными нарощенными ногтями мне в шею, и кожу больно обжигает. Она пытается выцарапать мне глаза, и я верчу головой, удерживая её за запястья.

— Ты блядина! И твоя мамаша блядина! Семейка тупых блядин! — орёт Аня. — Ненавижу! Ненавижу!

Вскинув руку наугад, попадаю ей по носу, и она визжит, прижимая ладонь к лицу. Второй удар приходится по груди, но Крысиная морда не теряется и пинает меня каблуком под колено. Но я уже не чувствую боли. Меня охватывает такая ярость, что я готова раскроить этой суке череп прямо здесь, в школьном коридоре.

Изловчившись и пнув Козлову в ответ, сажусь на неё сверху и тяну за волосы. Она попадает ладонью с кольцом мне по губам, и во рту появляется кислый привкус железа.

— Вы чё, блять! Баста! Прекратите!

Сильные руки подхватывают меня поперёк талии и стаскивают с Козловой. Но я не выпускаю её волосы, и она истошно визжит, волочась по грязной плитке. Мои ноги отрываются от пола.

— Оля, отпусти её!

Громкий голос Хэнка раздаётся над ухом, и меня словно ещё раз бьют, но на этот раз под дых. Пальцы разжимаются, выпуская спутанные золотистые волосы; Козлова вскакивает на ноги, чтобы наброситься на меня, но её перехватывает Паша, прижав к своему пузу.

— Это что за беспредел! Кто устроил драку?

Директриса спешит по коридору, и громкий стук её каблуков отражается от стен эхом. Повиснув на руках Бори, я тяжело дышу — спутанные волосы, достающие до плеч, падают на лицо, сердце колотится как отбойный молоток, который так и хочет долбануть Козлову по тупой башке. Хэнк продолжает прижимать меня к своей груди несмотря на то, что я уже не сопротивляюсь и не вырываюсь. Крысиная морда выскальзывает из рук Толстого и оседает на пол, шумно втягивая носом воздух.

Красный туман перед глазами рассеивается, и я вижу, что длинный зелёный коридор заполнен учениками, которые в немом удивлении уставились на нас, кто-то даже снимает на телефоны, приоткрыв рты.

— Чехова! Козлова! — в изумлении застывает директриса, по очереди глядя на каждую из нас, а затем на парней. — Вы что за бои без правил тут устроили? Совсем стыд потеряли? Немедленно ко мне в кабинет! Живо!

Сделав рывок, грубо сбрасываю с себя руки друга. Кристина с бледным лицом стоит рядом, в ужасе уставившись на меня, и держит сумки и свой телефон. Молча забрав свои вещи, с трудом переставляю кеды по полу, держась на дрожащих ногах, и иду за директрисой. Козлова плетется рядом, прижимая к лицу ладонь и бросает на меня испепеляющие взгляды. Нас провожают десятки любопытных глаз, и я выпрямляю спину, чтобы никто не догадался, что от спазма в животе меня сейчас тошнит.

***

— Ещё раз повторяю: кто устроил драку?

Мы уже десять минут сидим в кабинете директора, пока она пытается добиться от нас хоть каких-то связных ответов. Едва Козлова приземлилась на жёсткий стул, тут же разревелась, размазывая синие стрелки по лицу вместе с помадой. И пока её отпаивали водой и пустырником, я молча смотрела на настенные часы, которые показывали третий час дня. Маленькие цветные рыбки лениво наяривали круги в большом аквариуме, подсвеченном зелёным светом. И когда, наконец, Крысиная морда перестала надрывать горло и сменила громогласные рыдания на тихое всхлипывание в стакан с водой, директриса вернулась к причине нашего собрания.

— Конечно, она! — вскакивает на ноги Козлова и тычет пальцем с обломанным ногтем в меня. Видимо, сломала когти, когда пыталась разодрать мне шею. — Я никогда и ни с кем не дерусь, а у неё давно не все дома! Она психопатка! Ей место в дурке!

Директриса тяжело вздыхает — она тоже устала от Козловских визгов и воплей — и переводит взгляд на меня, вопросительно вскинув брови.

— Чехова?

— Мы обе начали драку и обе виноваты, — опускаю глаза на свои джинсы, где на колене зияет брешь — порвались во время падения.

— Да что ты несёшь? — Голос Козловой подскакивает до ультразвука, и в ухе неприятно щёлкает. — Это ты напала на меня! Ты! Маша Золотова подтвердит мои слова!

— А Кристина Прокопенко — мои.

— Так, ладно, — директриса опускает одну ладонь на столешницу и стискивает пальцы второй на переносице, прикрыв глаза. — Сейчас вы пойдете в медпункт, а после на уроки. В понедельник я жду ваших родителей на разговор. Девочки, — она сцепляет руки в замке и опирается локтями на стол, склоняясь ближе, — я понимаю, что у вас непростые отношения из-за семейных... сложностей. Но вы же взрослые люди, почти совершеннолетние. Проблемы решаются разговорами, а не драками.

Женщине неоткуда знать, что все разговоры давно исчерпали себя, и пришло время для тяжелой артиллерии. И она не знает, что это не первая наша драка. Никто не знает. Странно, конечно, что Козлова не растрепала об этом сразу же, а, с другой стороны, мало кто захочет хвастаться тем, что напал на человека, размахивая арматурой.

На лице Козловой читается невыносимое желание высказаться о наших «семейных ситуациях», но ей хватает мозгов в её крысиной голове, чтобы промолчать. Понимает, если скажет ещё хоть слово в сторону моей матери, я утоплю её в аквариуме с рыбами.

Буркнув вежливые слова на прощание, мы выходим из приёмной директора в пустой коридор. Урок давно начался, и я уверена, что свидетели нашей драки уже растащили новость по всей школе. «Чехова и Козлова сцепились! Вы видели? А то я всё думал: когда это случится?». Закинув рюкзак на плечо, направляюсь к лестнице.

— Ты куда? — окликает меня Крысиная морда. — Медпункт в другой стороне!

— Ага, надеюсь, тебе там вколют лошадиную дозу успокоительного, и ты наконец-то завалишь свой хлебальник. — Не оглядываясь, демонстрирую ей средний палец и толкаю дверь, чтобы скорее покинуть это место и не сорваться, надавав Козловой ещё парочку смачных тумаков.

С такой силой вдавливаю кеды в асфальт, что бёдра ноют от спазмов. Обняв себя за талию, быстро шагаю по улице, даже не удосужившись застегнуть куртку. Холодный ветер проникает под одежду, но моя кровь до сих пор кипит, как зелье в ведьмином котле, и я всё никак не могу прийти в себя.

Телефон в кармане продолжает напоминать о своем существовании короткими вибрациями. Парни и Крис забрасывают сообщениями, словно сговорившись довести меня до нервного срыва. Долго зажимаю две кнопки и веду большим пальцем по экрану, чтобы выключить мобильник. Экран гаснет, и я убираю его в карман.

Ноги сами несут меня на заброшенную пристань, откуда виден частично затонувший корабль, и спускаюсь по пологому склону к дикому пляжу. Пинаю так некстати попавшуюся на пути ветку, и в воздух поднимается влажный песок. Быстро иду вдоль воды, не могу притормозить, просто не могу. Несусь так, словно за мной бежит свора бешеных собак. Но на самом деле я пытаюсь удрать от преследующих меня мыслей.

Моя ненависть к Козловой тесно переплетена с пониманием. Такая невидимая, тончайшая линия понимания, с которой я вечно сваливаюсь в яму агрессии и вступаю с Крысиной мордой в словесную перепалку. А перепалка неумолимо влечёт за собой угрозу рукоприкладства. Я понимаю, почему она ненавидит меня, почему ненавидит мою маму. Но никому не позволю обижать близких мне людей, как бы сильно они не проебались.

Родители разошлись, когда мне было восемь. Они не были расписаны, только жили вместе и изображали из себя любящую семью. Папа работал в то время моряком на одном судне, и произошел несчастный случай, в котором сделали виноватым его и уволили с позором. Он пытался найти новую работу, но ничего не получалось: он не умел ничего, кроме как управлять судном и ловить рыбу. Сейчас-то я понимаю, что в такой ситуации люди берутся за любую работу — моют полы, идут на стройку, метут дворы. Готовы на что угодно, лишь бы заработать деньги и прокормить свою семью.

Папа стал пить, и мама выгнала его сразу, как один единственный раз увидела пьяное тело, что уснуло в подъезде, даже не забравшись на наш этаж. Я так злилась на неё из-за этого, ведь она даже не попыталась ему помочь, не поддержала в трудный момент — она избавилась от него, как от ненужной мебели.

Я не сразу поняла, что у мамы появился новый ухажер. Она приходила домой поздно и очень счастливая, со смазанной помадой и растрёпанными волосами. Знакомить меня со своим возлюбленным она не хотела. Тогда я не понимала, какие для этого могут быть причины. А потом, на мое десятилетие она объявила, что у меня будет сестра. И даже после рождения Лизы неизвестный мужчина так и не появился на пороге нашей квартиры. Но она продолжала с ним встречаться — её выдавал стойкий запах мужского парфюма, всегда одного и того же. Табак с сандалом.

Когда мне исполнилось четырнадцать, мама не смогла присутствовать на моём дне рождении, потому что уехала отдыхать с любовником в Турцию, сбросив меня и сестру на тётю Тамару. Именно тогда я вознамерилась узнать, кто этот неизвестный мистер Икс. Я аккуратно выудила из тёти, когда прилетает мамин самолет, и попросила друга детства Гену, которому тогда только исполнилось восемнадцать, отвезти меня в Краснодар в аэропорт. Именно Гена был рядом, когда я увидела свою мать, счастливую и загорелую, выходящую в зону прилёта под руку с Константином Козловым, отцом Крысиной морды.

Именно мне выпала роль гонца с дурными вестями. Обозлившись на маму и её любовника-изменщика, я рассказала обо всём жене Кости. И о том, что у него растёт внебрачная дочь. О том скандале вмиг узнал весь город. «Бизнесмен Козлов изменяет своей жене и заделал ребенка матери-одиночке, чья дочь учится в одной школе с его старшей дочерью». Брак Козловых разлетелся вдребезги зимним утром, а уже через месяц мама и Костя сыграли скромную свадьбу без свидетелей. Я узнала об этом вместе со всеми — увидела слитые фотографии из загса в паблике города.

Так что нет ничего удивительного в том, что новоиспечённая чета Козловых ухватилась за шанс убраться из города, где каждый косо смотрит на них. Они хотели начать новую жизнь в другом месте, а я не смогла отказаться от своей старой и последовать за ними. Теперь у них новая семья под одной фамилией: мама, папа и дочка — а я со своим «чеховством» в их идиллию ну никак не вписываюсь.

Ни мама, ни Костя, никто в городе не знает, что это я разрушила семью Козловых, рассказав правду. Никто, кроме матери Крысиной морды, самой Крысиной морды и Гены. У меня не хватило духу рассказать Мелу, Хэнку и Кисе о том, что я поступила как глупый обиженный подросток и лишила Козлову отца. После развода родителей Аня кинула отцовский номер в чёрный список, а стоит Косте предпринять попытку с ней поговорить, она визжит ультразвуком на всю улицу до тех пор, пока он не уходит, беспомощно вскинув руки. Тогда-то и началась наша третья ядерная война.

Горячие слёзы текут по холодной коже, и я стираю их рукавом куртки. Поднявшийся ветер треплет спутанные в драке волосы, вздымает высокие волны и нападает на фигуры скалистых великанов вдалеке у линии горизонта. Скрип старого корабля долетает даже до берега — я вижу, как качается одинокая мачта на фоне серого неба. Над тёмной водой летают белые чайки, кажущиеся слишком яркими для такого мрачного фона.

От быстрой ходьбы ноги едва двигаются; я замедляюсь и понимаю, что моя грудь сильно вздымается от рваного и тяжелого дыхания. Шея болит, губа горит, кожа на голове саднит, живот скручивает. Скинув сумку на песок, я падаю на колени и заваливаюсь на бок. Ливень из слёз начинается резко — они стекают в ухо, и я громко плачу, не в силах сдержать истеричные всхлипы. Стискиваю пальцами края куртки и утыкаюсь лбом в мокрый песок.

Грудь сковывает колющая боль, режущая тупым ножом внутренности. Сворачиваюсь калачиком и прижимаю к животу колени с порванной штаниной. Всё, чего я сейчас хочу — чтобы мама обняла меня, крепко прижала к своей груди и прошептала, гладя по волосам, что всё будет хорошо.

Всё будет хорошо.