ГЛАВА 3 - Он не остался внутри
Я думал, что всё кончилось. Мы очнулись в доме. Всё выглядело по-настоящему. Слишком по-настоящему.
— Вика, ты в порядке? — я дотронулся до её щеки. Она улыбнулась.
— Пока мы вместе — да.
Алина сидела в углу и молча смотрела на свои руки. На пальцах — следы чернил. Как будто она только что писала.
— Ты помнишь, что случилось? — спросил я.
— Нет, — ответила она. — Но я чувствую, что мы не одни.
Рустам был бледен. Он раскачивался из стороны в сторону.
— Я слышал его, — пробормотал он. — Внутри головы. Он шепчет мне.
— Он больше не может выйти, — сказал я. — Я закрыл его.
— А ты уверен, что он хочет выйти? Может... он хочет остаться?
Марк подошёл к окну. За ним — привычный городской пейзаж. Но... не тот.
— Мы точно дома? — он отступил. — Посмотри.
Я подошёл. Улица была та же. Но цвета... размытые. Люди шли, но лиц у них не было. Только пятна.
— Это...
— Иллюзия, — Алина поднялась. — Он не остался внутри тебя. Он вышел вместе с нами. Через тебя.
— Нет. Я закрыл зеркало. Я запер его.
— Тогда почему отражения ведут себя не так, как мы? — Вика подняла осколок стекла. — Посмотри.
В отражении я стоял... но моргал в другом ритме. Моё лицо улыбалось, хотя я не улыбался.
— Это он, — прошептал я. — Он... остался снаружи.
Мы попытались выйти. Дверь открылась — и снова тот белый коридор из библиотеки. Только теперь он был бесконечным.
На стенах — фотографии. Но не наших лиц. А лиц других. Детей. Женщин. Мужчин. Стёртые, испуганные.
— Это... архив? — Марк медленно прошёл мимо снимков.
— Нет, — я понял. — Это... список.
— Список чего?
— Следующих.
На потолке — надпись. Простая.
"Теперь вы — он."
— Это ловушка, — прошептала Вика. — Мы не ушли. Мы думаем, что вышли. Но на самом деле...
— Мы во сне?
— Мы в нём.
Алина встала посреди коридора. Пальцы начали двигаться сами по себе. Она писала в воздухе. Символы. Неизвестные, но знакомые.
— Что ты делаешь? — Рустам подошёл ближе.
— Это не я, — прошептала она. — Он учит меня.
— Что?
— Новый алфавит. Новый язык. Новый мир.
Пол начал сдвигаться. Коридор стал скручиваться, как лента. Фото — пульсировать.
— Беги! — закричал я.
Мы побежали. Сквозь искажения. Сквозь свет. Сквозь себя.
В конце коридора — дверь. Я распахнул её.
Внутри — мы. Все пятеро. Спим. На полу.
В центре — он. Варнал. Стоит. И улыбается.
— Я вас не отпустил, — сказал он. — Я просто жду. Когда вы впустите меня сами.
Он стоял в центре комнаты, в которой мы спали.
Я видел себя. Лежащего. И Вику. И Алину.
— Это... проекция? — Марк коснулся своей спящей копии. Она не отреагировала.
— Это реальность, — сказал Варнал. — Та, которую вы боитесь признать.
— Мы спим?
— Вы выбираете сон, потому что бодрствование больнее.
— Нет, — ответил я. — Мы боремся.
— Вы отказываетесь. А это — первый шаг к подчинению.
Варнал прошёл сквозь Вику. Она содрогнулась, и её «спящая» версия застонала.
— Хватит! — я закричал. — Что ты хочешь?!
— Не что. Кого.
Он повернулся к Алине.
— Она почти готова. Умная. Чувствительная. Сломленная.
— Не смей.
— Она уже сказала «да».
— Что?!
— Пока вы спали.
Алина открыла глаза. Настоящая. Глядит на нас, но... не она. Поза другая. Улыбка чужая.
— Привет, — сказала она. Голос был мягкий, глубокий. Мужской.
— Это он, — прошептала Вика.
— Нет, — сказал я. — Это мы.
— Почему ты выбрал её? — спросил Марк.
— Потому что она не боялась. Только те, кто признаёт темноту, могут стать её сосудом.
— Она боролась!
— Она устала.
Алина-Варнал подошла ко мне. Коснулась моего лба.
— Я внутри тебя. Внутри всех вас. Но ты... ты — мост. Через тебя я перейду.
— Не выйдет.
— Ты думаешь, удержал меня? Ты выпустил меня, когда решил бороться.
— Ты лжёшь.
— Тогда проснись.
Всё взорвалось. Комната исчезла.
Я очнулся... в том же доме. Но без Вики. Без Марка. Без Рустама. Один.
На стенах — фотографии с моим лицом. Но каждая — другого возраста. И в каждой — на заднем плане Варнал.
Телевизор включается сам. На экране — запись. Мой брат, семилетний, сидит и говорит в камеру:
— Если ты смотришь это... ты выбрал.
— Что выбрал?
— Признать, что я был частью тебя. С самого начала.
Экран трескается. Кровь течёт по стеклу.
За моей спиной — шаги.
Обернулся — Алина.
Смотрит. Без эмоций.
— Верни её, — прошептал я.
— Она дала согласие.
— Тогда я заберу.
— Это значит — ты откроешься.
— Если это цена — я приму.
Алина бросается на меня. Контакт. Крик. Мир разрывается.
Я проваливаюсь в разум Алины. Вижу её память.
Школьный коридор. Отец. Плач. Темнота. Страх.
— Это не твоя боль, — говорит Варнал. — Но теперь она и твоя.
— Я приму её. Чтобы она жила.
— Тогда ты... начнёшь становиться мной.
Темнота. Но не пустая. С густым запахом старого железа и мокрой древесины.
Я стоял в коридоре школы. Но не своей. Я чувствовал: это — Алина.
— Ты вошёл слишком глубоко, — раздался голос Варнала. — Ты не вытолкнешь меня. Ты заблудишься.
— Я найду её.
— Тогда знай: за каждую её боль — ты заплатишь памятью.
Я пошёл вперёд. Стены трескались, как будто шёпотом.
Фотографии на доске — лица детей. Все выжжены. Только одна осталась целой. Алина. Маленькая. Одна.
Я заглянул в класс.
Она сидела на задней парте. Глядя в пустоту.
Рядом — тетрадь с рисунками: чёрные круги, глаза, капли.
Я подошёл.
— Алина?
Она не слышала. Только рисовала.
— Это ты. Я здесь, чтобы вернуть тебя.
— Я не хочу возвращаться, — прошептала она. — Там больно.
— И здесь тоже.
— Но тут я одна. И никто не кричит.
Дверь за мной захлопнулась. Варнал появился у доски. Его тело было сделано из мела и пыли. Руки — из сломанных линеек.
— Она звала меня, когда вы молчали.
— Это не оправдание.
— Это причина.
Я повернулся к Алине.
— Ты сильнее, чем думаешь. Ты боролась. Ты кричала в темноте — и выжила.
— Я хотела исчезнуть.
— Но не исчезла. И это значит — ты нужна.
— Кому?
— Нам. Мне. Себе.
Варнал начал дрожать. Его тело теряло форму.
— Эмоции... они рвут меня, — прошипел он. — Сострадание... отравляет.
— Тогда прими его, — сказал я. — Прими, если хочешь остаться.
— Я... не умею.
В этот момент Алина встала.
Посмотрела на меня.
И на Варнала.
— Ты не он.
— Я был.
— Ты — страх. А я — уже не боюсь.
Свет пробился через окна.
Варнал закричал.
Начал трескаться, как глиняная статуя.
— Я вернусь, — прошипел он. — Через другого. Через боль.
Я схватил Алину за руку. Мир зашатался.
И мы вылетели обратно.
Очнулись — в реальности.
Алина закашлялась.
— Он...
— Я знаю. Ты снова ты.
— Но он был там. Во мне.
— И ты его победила.
Она посмотрела на меня.
— Нет. Мы — вместе.
На стене дома появился новый символ.
Два кольца, пересекающиеся в центре.
Знак союза. Или слияния.
Мы сидели в кругу. Все пятеро. Молчали.
Вика смотрела на символ. Два кольца, одно чёрное, другое белое.
— Что это? — спросила она.
— Это не угроза, — сказала Алина. — Это... след.
— След чего?
— Слияния. Он побывал в нас. Мы — теперь носители.
Марк поднялся и отошёл в угол. Его руки дрожали.
— Мне снится один и тот же сон, — пробормотал он. — Я просыпаюсь, и моё тело... не моё.
— Это просто страх, — попытался успокоить его Рустам.
— Нет. В сне я говорю голосом, которого не узнаю. И когда смотрю в зеркало — вижу тебя, — он указал на меня.
Я подошёл.
— Он проникает через образы. Он ищет слабые места.
— Я не слабый! — закричал Марк. — Я просто... устал.
— Он знает.
— Тогда почему ты всё ещё ты?
— Потому что я выбрал. Каждый день — выбирать себя.
Вика посмотрела на нас всех.
Её глаза были напряжённые.
Губы дрожали.
— Я чувствую, что мы не одни в комнате. Даже сейчас.
— Ты права, — сказала Алина. — Его тень... между нами.
— Значит, он всё ещё с нами?
— Он — в нас.
На потолке — трещина. Сквозь неё сочится чёрная жидкость. Она падает каплями, но каждая капля — зеркало.
— Он оставляет маркеры, — прошептала Алина. — Чтобы вернуться, когда мы ослабнем.
— Он терпелив.
— Как и боль.
Рустам встал.
— Хватит. Я не хочу больше играть в чужие игры.
Он достал нож из рюкзака.
— Если мы — сосуды, то надо... вырезать это из себя.
— Рустам, нет! — крикнула Вика.
— Это единственный выход!
— Это то, что он хочет, — сказал я. — Отчаяние. Он кормится этим.
Рустам сделал надрез на руке. Но кровь — не красная.
Чёрная.
Он посмотрел — и заплакал.
— Это не я...
— Мы поможем тебе, — подбежала Алина. — Ты не один.
— Но я чувствую его... я думаю его мыслями.
— Тогда говори!
— Он говорит, что один из нас сдастся. Сегодня. До полуночи.
На стене появляется надпись:
"Вы уже выбрали."
Вика схватила меня за руку.
— Это правда?
— Я не знаю.
— А если это — ты?
Полночь приближалась. Мы закрыли все окна, заклеили зеркала, спрятали ножи.
Но этого было недостаточно.
Потому что он был не снаружи. Он был в нас.
Марк не говорил. Он просто сидел, считая про себя.
Пальцы дергались, как будто на клавиатуре.
Я помнил: он считал так в детстве, когда нервничал.
— Как ты? — я сел рядом.
— А как бы ты себя чувствовал, если бы слышал два голоса в голове?
— Я слышал.
— Один из них — твой?
— Нет. Один — Варнал. Второй — страх.
— Тогда кто говорит мне, что я прав? Что боль — справедлива? Что это ты... виноват?
Я замолчал. Он посмотрел прямо на меня.
— Тебе не приходила мысль, что он — не зло? Что он — просто правда?
— Правда?
— Ты отвернулся. А он остался. И выжил. Один.
— Значит, он заслуживает сострадания, но не места в нас.
— Или мы — уже его дом. И мы не замечаем.
Алина и Вика спорили у окна.
— Мы должны уйти, — говорила Вика. — Дом — ловушка.
— Мир там не настоящий, — возражала Алина. — Всё, что за порогом — его поле.
— Тогда что делать?
— Найти центр. Ядро. Где он появился впервые.
— Это где?
— Я думаю... это подвал.
Все обернулись.
Подвал в доме всегда был закрыт. Мама запрещала туда ходить. Даже папа спускался туда один.
Я вспомнил — брат боялся этого места больше всего.
— Он говорил, что там живёт тьма.
— Значит, туда и идём, — сказал Марк.
Мы спустились. Подвал был... старый. Запах плесени, земли и чего-то другого. Металл.
Стены были исписаны. Не краской. Не маркером.
Царапины. Символы. Один и тот же, снова и снова.
— Это... его имя? — прошептала Алина.
— Его попытка закрепиться.
— Как заклинание.
— Как тюрьма, — добавил Рустам.
В центре — круг. Ритуальный.
Свечи. Все сгоревшие.
И на полу — тетрадь.
Я узнал почерк. Почерк брата.
— Это его дневник. До... клиники.
Я открыл.
Первая запись: "Я слышу голос. Он говорит, что я — сильнее, чем они думают."
Вторая: "Сегодня я молчал весь день. Он говорит — молчание делает меня невидимым. Мне нравится."
Последняя: "Он спросил: хочешь ли ты стать вечным. Я ответил — да."
Тишина.
И голос Марка:
— А если он прав?
Все обернулись.
Он стоял в круге. Глаза — чёрные.
Он держал дневник. Улыбался.
— Он показал мне всё. Что вы прятали. Что вы сделали.
— Марк...
— Я не боюсь больше. Я просто принял.
— Марк, выйди из круга, — сказал я.
— Поздно, — его голос звучал как два голоса одновременно. Один — его. Другой... нет.
— Ты боролся. Ты сопротивлялся.
— Я устал. Он дал мне покой.
— Это не покой. Это подчинение.
— Это свобода.
Рустам шагнул вперёд.
— Слушай, я знаю, каково это — сломаться. Я чувствовал его. Я почти сдался. Но ты... ты был умнее нас всех.
— Именно поэтому я выбрал. Он не просит веры. Он просто показывает правду.
— Нет, Марк. Он показывает только то, что хочешь видеть.
— А что ты видишь, когда смотришь на себя, брат? Героя? Или спасителя?
— Я вижу человека. Ошибающегося.
— А я — наконец-то целого.
Алина дрожала.
— Он открыл портал, — сказала она. — Своим согласием.
— Что ты чувствуешь?
— Слои реальности тоньше. Как бумага. Если Марк останется в круге — он прорвёт ткань.
На потолке дома появляются рваные дыры — как ожоги.
Из них сочится свет. Но не тёплый. Холодный, мёртвый.
Из одной щели свисает рука. Детская. Бледная.
— Брат? — прошептал я.
— Это не он, — сказала Вика. — Это Марк... становится дверью.
Круг начинает светиться. Марк поднимает руки.
Его кожа становится прозрачной. Внутри — не кости. Тени. Они шевелятся.
— Если я умру здесь, — сказал он, — я умру не зря.
— Тогда уйди, — закричал я. — Не позволяй нам смотреть.
— Я хочу, чтобы вы видели. Чтобы запомнили. Чтобы не лгали себе дальше.
Он смотрит на Вику.
— Ты боишься быть одна. Он знает.
На Рустама.
— Ты ненавидишь себя. Он слышит.
На Алину.
— Ты хочешь исчезнуть. Он ждёт.
На меня.
— А ты... хочешь быть им. Чтобы спасти нас.**
— Замолчи! — я бросился к нему.
— Ты не можешь остановить выбор.
— Но я могу не дать тебе сделать его за нас.
Я врываюсь в круг. Мир взрывается.
Свет, звук, боль.
Все пятеро оказываемся разбросанными.
Марк — исчез. Только его одежда осталась в центре круга.
А вместо него — пустота.
— Он... он ушёл, — прошептала Вика.
— Нет, — сказал я. — Он открыл дверь.
*На стене появляется новое слово. Не на русском. Не на любом языке.
Но мы все его понимаем.
"ПЕРЕХОД"
Мы сидели в подвале. В полном молчании.
Точка, где стоял Марк, всё ещё светилась. Бледно-синим. Как пульс после смерти.
Его куртка лежала на полу. Очки.
Но его не было.
Ни тени. Ни запаха. Ни голоса.
— Он... правда ушёл, — сказал Рустам.
— Не ушёл, — поправила Вика. — Перешёл.
— И открыл...
— Дверь, — завершила Алина.
Я встал. Подошёл к месту.
Коснулся пола.
Он был холоднее всего дома. Как лёд.
Как мрамор на могиле.
— Мы могли его остановить, — прошептал я.
— Он выбрал, — сказала Вика. — Как и ты, когда впустил Варнала.
— Тогда в чём разница?
— Ты не исчез. Он — исчез.
Алина встала.
На её шее — свежий ожог. Символ. Овал и точка.
— Это появилось после того, как он ушёл, — сказала она.
— Это метка?
— Это... предупреждение.
Мы поднялись наверх.
Дом был тише, чем обычно.
Не просто тише.
Беззвучен.
Как будто мир затаил дыхание.
— Я не могу спать, — сказал Рустам. — Закрою глаза — и он там. Смотрит.
— Мы не должны спать, — ответил я. — Мы должны искать, пока можем.
— Что?
— Источник. Начало. Не ритуал. Не символ. А момент, когда он стал собой.
Мы открыли старый шкаф. За ним — ещё одна дверь.
Металлическая. Заваренная.
Я вспомнил: отец запрещал её трогать.
— Я думаю, он знал, — прошептала Вика. — Отец.
— И ничего не сказал, — добавила Алина. — Как всегда.
*Мы поставили руки на металл. Он вибрировал.
Изнутри шёл звук.
Сердце.
— Это живая тюрьма, — сказал я. — Он... запечатан не здесь. А в прошлом.
— В ком? — спросил Рустам.
— В нас всех.
— Тогда как его уничтожить?
— Найти момент до раскола. И пройти через него.
На полу снова появилась надпись.
На этот раз — рукой ребёнка.
"Вернись туда, где ты оставил меня."
Я понял.
Это не было угрозой. Это было... просьбой.
И тут зазвонил телефон.
Старый. Проводной.
Он стоял в доме мёртвым уже лет десять.
Я снял трубку.
Гудков не было.
Только голос:
— Привет, брат. Я скучал.