Метка Мародёров

Ночь подкралась грациозной чёрной кошкой и, непринуждённо пристроившись на острых шпилях башен и покатых крышах домов, укрыла собою мир. Солнечное колесо быстро и весело укатилось за горизонт, уступив место прекрасной в своей болезненной бледности Луне. Пыльные дороги и мощёные тротуары утонули во тьме. Люди – песчинки в сравнении с небесными светилами, мирно царившими на небосводе – тоже очутились в окружении мрака и в нём затерялись.

В этот час небесный купол обыкновенно оказывался расшит звёздным узором, но теперь полотно его осталось нетронутым. Свинцово-серые тучи набегали на серебряный лунный диск, цеплялись за церковные кресты и флюгера особняков, а протяжное завывание ветра предрекало их скорый плач.

Однако прежде, чем первая капля коснулась земли, белёсая вспышка вспорола вечерний сумрак. На краткий миг стало светло, как днём, и выглянули из темноты украдкой коренастые городские дома, красивые необычной угловатой красотой, присущей всему нелепому и даже уродливому. Стоило же ночи вновь вступить в права, грянули громовые литавры, и им вторили зазвеневшие в лачугах на окраине стёкла.

Гроза свирепствовала над Западными просторами, и они покорно внимали её гневному рокоту.

А Город спал, спал, запутавшись в паутине тумана и пришедших с ним сновидений. Пару часов назад погас последний огонёк, теплившийся за мутным стеклом маленького флигеля, и теперь пустыми глазницами зияли тут и там оконные проёмы.

По крышам застучал дождь, и узкие проулки, молчаливые и пустынные, утонули в его дробном шуме. На улице не было ни души; после заката никто не отваживался переступить по собственной воле порог своей обители.

Но не закралась в летопись ошибка?

В вое ветра и раскатах грома тонули посторонние звуки; они терялись в шуме дождя, как путники – в тумане. Они были слишком слабы и умирали в тех самых переулках, где были произведены на свет. И всё же за ливневой завесой как будто происходило какое-то движение... и стук редких шагов гулко отдавался от камней мостовой, вплетаясь в мелодию бури.

Приглядитесь, бессонные стражи, несущие ночной дозор: кого не страшат ни гроза, ни чудовища в человеческом обличье? Прислушайтесь, верные слуги закона: кто спешит под покровом сумрака к неведомой цели?

Но Город спал, и стражи его тоже спали – кто в таверне, опьянённый дешёвым пивом или новой медалью на старых погонах, кто в пропахшем сигаретным дымом кабинете, с идущей кругом от бесчисленной череды цифр и букв головой. И чьи-то каблуки ударялись о брусчатку, не опасаясь ни минуты, что гуляющее в подворотнях эхо привлечёт к себе ненужное внимание.

А обладатель их проплывал мимо особняков, ощетинившихся решётками чугунных заборов, мимо тянущих друг к другу руки арок зданий, и, выгляни теперь праздный наблюдатель ненароком в окно, он бы смог заприметить смазанные очертания укутанной в тёмный плащ фигуры. Припозднившийся путник не таился, но так ловко лавировал, прокладывая себе путь в лабиринте улиц, что уследить за ним было бы не под силу и обладателю острого орлиного глаза.

Между тем дома по сторонам приобретали всё более бедный и жалкий вид, мостовая кончилась, уступив место грунтовой дороге, а ту облепили покосившиеся лачуги, чудом не разлетавшиеся под порывами ветра подобно карточным домикам. Пилигрим, однако, миновал их, как прежде миновал роскошные замки знатных вельмож, не удостоив взглядом ни те, ни другие. Он не сбавил шаг и тогда, когда последние городские постройки остались за спиной, и направил стопы свои дальше – туда, где пролегала очерчивающая Город граница.

Впереди ждали Окраинные Поля.

***

Пустошь погрузилась в безмолвие. Гром, сотрясавший в Городе стёкла, здесь глухо ворчал, как рассерженный щенок, уже достаточно большой, чтобы подать голос, но ещё слишком маленький, чтобы представлять собой реальную угрозу. Затих и дождь; мелкие и редкие его капли беззвучно разбивались о листья кустарника.

Человек, недавно плутавший по погружённым в дрёму кварталам, теперь остановился под сенью деревьев, что полукругом окаймляли поросший сорной травой пустырь, и принялся совершать приготовления к грядущему событию. Пристально вглядывался он в сгустившуюся над пустошью тьму, словно издалека почуявший добычу хищник. И, в самом деле, жертва не заставила себя долго ждать.

Луна, вырвавшись ненадолго из плена туч, лукаво блеснула единственным глазом, и в тревожном её свете сверкнул в ответ циферблат золотых часов. Вслед за циферблатом показалась белая, словно мраморная, рука, а после выплыл из темноты венчавший голову хозяина её цилиндр, делавший возвышавшуюся посреди поля фигуру похожей на чучело с ведром на тыквенном черепе.

Притаившийся за стеной деревьев пилигрим издал какой-то нечленораздельный звук – не то коротко рассмеялся, не то резко вздохнул. Он провёл под защитой живой изгороди несколько долгих минут, наблюдая за тем, как то и дело вспыхивал белёсым огнём крошечный циферблат на нервно подносимом к лицу запястье. Очевидно, терпение пришедшего на пустырь господина грозилось вот-вот иссякнуть. Удостоверившись в верности этого наблюдения, припозднившийся путник милостиво покинул укрытие и неспешно прошествовал к человеку, неожиданно составившему ему компанию в столь безлюдном месте.

– Признаться, мне думалось, Вы опоздаете, – заметил облачённый в плащ пилигрим, не успев ещё поравняться с счастливым обладателем золотых часов. Тот вздрогнул всем телом, тщетно попытавшись скрыть этот невольный жест, и торопливо обернулся. – Или не придёте вообще.

Опрятно одетый господин суетливо поправлял сползшие на кончик носа очки. Глаза его воровато ощупывали фигуру подошедшего путника, напрасно надеясь встретиться с глазами оного: их не было видно за алыми линзами маски, украшенной чуть загнутым книзу птичьим клювом. Маска скрывала лицо пилигрима, заглушая слова и надёжно скрывая находившие отражение на лице чувства. Рот господина в цилиндре едва заметно приоткрылся, придавая физиономии его весьма комическое выражение. Но можно ли вести речь о приличиях, когда бездушная маска предстаёт перед вами вместо человека из плоти и крови?

– Вы как будто обеспокоены? – осведомился пилигрим. – Вам нечего тревожиться, коли душа Ваша не отягощена грузом греха.

– Неужели Вы надеетесь внушить мне страх? – ядовито усмехнулся нервный господин. – Знайте же, что Вам этого сделать не удастся! За моими плечами стоят такие силы, что Вам и не снились!..

– Дорогой друг – если я имею право так Вас называть в свете последних событий, – возьмите наконец в толк, что для нашей организации Ваши связи – пустой звук. И, кроме того, что дало Вам повод обратиться к угрозам? Избавьте меня от Ваших отвратительных манер. В конце концов, они могут сыграть с Вами первым злую шутку.

– О, Вы смеете читать мне нотации! – воскликнул господин, и красные пятна заплясали на щеках и толстой его шее.

– Ни в коей мере. Я лишь желаю, чтобы нам удалось прийти с Вами к соглашению, способному удовлетворить представителей обеих сторон.

– К соглашению? – переспросил хозяин часов в золотом корпусе, как будто не расслышав, и злобная усмешка исказила его лицо. – Ни о каком соглашении не может быть и речи! Я пришёл сюда с единственной целью – разорвать всякие контакты с Вами. Я желаю положить конец этой гнусной истории.

– В самом деле?

В алых линзах, отражающих тревожный лунный свет, водили хороводы черти.

– Видит Бог, я с Вами совершенно откровенен! И потому скажу Вам прямо: отныне и впредь мы – по разные стороны баррикад.

– Вы говорите такие глупости и утверждаете, будто серьёзны! – покачал головой пилигрим. Птичий клюв маятником качнулся из стороны в сторону.

– Какие же это глупости? – вспыхнул оскорблённый в лучших чувствах господин.

– Вы забываете, драгоценный мой друг, что мы никогда не воевали с Вами плечом к плечу и прежде. Как Вы могли упустить из виду этот незначительный нюанс? Насколько мне известно, Вы без зазрения совести пользовались услугами наших связных, а после проявляли столь горячее участие в их судьбе, что им недоставало силы духа вернуться к своим истокам. У нас есть все основания полагать, что Вы соблазнили их дорогой на небеса раньше отведённого срока. Поправьте меня, если в рассказе присутствует какая-нибудь неточность; впрочем, я не думаю, чтобы это было так.

– Вы позволяете себе слишком много, – сухо заметил походящий на чучело господин. Белые его волосы серебрил призрачный лунный свет, вновь прорвавшийся сквозь облачную завесу.

– Вы ошибаетесь, – бесстрастно возразил пилигрим, и старик почувствовал, как затряслись у него в негодовании руки. Глаза его налились кровью и, казалось, готовы были вылезти из орбит.

– Это Вы ошибаетесь! – парировал он, едва не сорвавшись на визг. – Неужели Вы не понимаете, что существование всей вашей шайки негодяев находится в моих руках? Стоит мне подать нужным людям знак – и вы распрощаетесь не только со свободой, но и с головой!

За маской скрывались глаза, за маской не видно было следов проявления чувств. Посланник гордо расправил плечи, а пожилого господина между тем оставляли остатки самообладания. Взгляд его был полон жгучей ненависти; сердце, которое оставил страх, тяжело билось в груди, но старик уже был словно в бреду и не слышал страшного боя тех часов, что отсчитывали минуты за решёткой собственных его рёбер. Страшные гримасы искажали его покрытое морщинами лицо, дрожь пробегала по обрюзгшему телу.

Он запрокинул голову и разразился жутким, задыхающимся смехом:

– Молчите? Как умно с Вашей стороны! Вам не избежать кары, сколько бы вы ни водили полицию за нос! Однажды всех вас схватят! Повесят, о, не сомневайтесь, вздёрнут, как последнюю сволочь! Великолепное будет зрелище!

– Вы не в себе, – досадливо заключил пилигрим, не отводя от собеседника взгляда. – Как это досадно! Очевидно, нам действительно не удастся прийти к согласию.

– Вы смели надеяться на иной исход дела! – заходясь от смеха, вскричал пожилой господин. – Напрасно, напрасно! Я сразу сказал, что не желаю более иметь с вами ничего общего.

– Таково последнее Ваше слово? – холодно осведомился пилигрим, как будто и не ожидавший услышать ничего иного. – Хорошо поразмыслите прежде, чем дать мне ответ.

– Да! Да, чёрт побери! Отчего Вы никак не возьмёте в толк? Я. Расторгаю. Договор! – выкрикнул охрипшим голосом старик; слова слетали с его губ каплями чистейшего яда. Он больше не искал глаз посланника, вознамерившегося вести с ним переговоры, не прожигал взглядом зловещую маску, грозно взиравшую на него невидящими глазами.

– Что же, вижу, Вы совершенно решились...

– Как Вы проницательны!

Смех скрючил пожилого господина, пригнул его к самой земле, как прибитый дождём цветок. Когда же старику не без труда удалось принять приличествующую человеку его положения позу, с губ его сорвалось отчаянное восклицание.

– Нет... Нет. Нет! – судорожно забормотал мигом побледневший господин.

Чёрное око тяжёлого револьвера безмолвно взирало на него в ответ. Помутившийся рассудок окончательно пошатнулся, и старик взметнул перед собой руки, как бы желая заслониться от страшного взгляда мёртвого орудия. Словно во сне, слышал он, как щёлкнул взведённый курок.

– Вы не можете! – пролепетал пожилой господин, в котором взыграл с неистовой силой животный страх. И, подобно раненому животному, он в последний раз оскалил клыки. – Вы не посмеете! Вы... – он осёкся.

Откуда-то издалека доносился мерный звон – часы, расположенные на главной городской башне, возвестили о наступлении полуночи. Двенадцать размеренных, отрывистых ударов.

Двое стояли на пустыре неподвижно, будто мраморные статуи в голом и лысом саду. Жертва не пыталась избежать своей участи. Охотник не стремился приблизить завершение кровавого ритуала.

Часы пробили в последний раз. Фигуры отмерли.

В то же мгновение прогремел выстрел.