Часть 1: Когда улицы молчат
Город не имел имени. Так было проще. Улицы здесь слипались в серые полосы, дома стояли осунувшиеся, как старики в плащах, окна давно потускнели и смотрели в мир пустыми глазницами. Сами люди? Люди здесь жили — существовали. Пахло старым железом, сыростью и чем-то разложившимся. Иногда ветер приносил запахи канализации, иногда — гари, а иногда — пустоты, как если бы воздух был безвкусным и безжизненным.
В одном из таких домов, на пятом этаже бетонной коробки с разбитыми лифтами, жил он. Эспадо.
Ему было двадцать, но лицо — как будто замерло в возрасте где-то между вечной юностью и смертью. Высокий, тонкий, всегда в одном и том же: широкие чёрные штаны, чёрная футболка и длинный кардиган с капюшоном. Капюшон не снимался. Даже в квартире. Даже в душе. Даже во сне, если такие у него вообще были.
Квартира? Серая комната с облезшими стенами, матрасом вместо кровати, металлическим столом, пепельницей, переполненной окурками, и чёрной косой, прислонённой к стене. Коса сияла фиолетовым даже в полной темноте, словно в ней пульсировало собственное сердце. Пол был заляпан пеплом и пятнами, которые уже давно никто не пытался оттереть.
Эспадо просыпался медленно. Пустые глаза смотрели в потолок. Потом — первая сигарета за день. Ему было всё равно, какой это бренд. Курил то, что попадалось. Пачки валялись везде: на полу, под матрасом, в раковине. Иногда он даже курил сигареты с плесенью. Вкус не имел значения. Только дым, заполняющий лёгкие, создающий внутри хоть какую-то видимость жизни.
Он не работал. У него не было друзей. Он просто ходил. Иногда — по пустым улицам. Иногда — заходил в круглосуточные магазины за новой пачкой сигарет. Кассиры не спрашивали его возраст, не спрашивали вообще ничего. Иногда у них дрожали руки, но Эспадо этого не замечал. Он не смотрел в глаза людям. Ни разу за всю свою жизнь.
Иногда он покупал дешёвый алкоголь, пил прямо на улице, прислонившись к стене. Вкус был горьким, режущим. Но и это не имело значения. Важно было только чувствовать, что тело всё ещё существует, что оно не распалось в тьму полностью.
Город был серым. Люди были тенями. Ему не нужно было больше ничего.
Бывало, он стоял по три-четыре часа у окна. Просто курил и смотрел на улицу. Серые машины, серые люди, серое небо. Иногда — одинокий ворон, проносящийся сквозь пыльный воздух. И всё это время коса стояла рядом, молча, будто сама ждала.
Иногда он слышал звуки. Скрипы. Вздохи. Голоса из подвала, которого не было. Но он знал, что сейчас не его время. Эти шёпоты, казалось, раздавались прямо из стен. Иногда от батареи тянуло не теплом, а холодом, обволакивающим кожу, как мёртвое дыхание.
В те часы, когда небо окончательно чернело, он уходил из квартиры. Тихо. В лифте, который не работал, шуршали тараканы. Лестницы скрипели. А на улице — ветер.
Он шёл без цели. Просто чтобы быть. Чтобы курить и дышать дымом. Он мог стоять у водосточной трубы и смотреть, как капает вода. Мог присесть на корточки возле заброшенного детского сада и слушать, как качели скрипят сами по себе. Мог зайти на территорию старого завода, где всё было ржавым, где пахло металлом и смертью.
Однажды он провёл всю ночь, сидя на полу старого тоннеля, где не горели лампы. Сидел и смотрел в пустоту, курил, пока не закончились сигареты, и продолжал сидеть, вдыхая ледяной воздух.
Ему не было одиноко. Потому что внутри было нечто другое. Чёрное. Слишком большое для обычного человека. Что-то, что заставляло его сердце биться медленно, слишком медленно, почти омертвело.
Так шли дни. Одни и те же. Сигарета за сигаретой. Окурок за окурком. Пустота. Сколько лет он жил так? Год? Десять? Время теряло смысл. Он не отмечал дни рождения. Не помнил ни лица матери, ни запаха детства. Всё это стерлось.
Иногда он смотрел в зеркало. И там отражался кто-то другой. С лицом, вытянутым, с красными глазами, с кожей, уходящей в тьму. Иногда в отражении за его плечом стояли фигуры. Высокие, без лиц. Они смотрели.
И где-то за тонкой плёнкой мира — шевелились твари. Водяные, египетские, славянские, нежить, ведьмы. Но пока они не пересекали грань, Эспадо был просто фигурой в капюшоне. Курящим силуэтом среди бесконечной серости.
Он ждал. Или, может быть, не ждал вообще ничего. Просто жил, как живёт затухающий огонь. Каждый день одинаковый, каждый шаг — повторяющийся, как заезженная пластинка.
До того самого вечера, когда воздух вдруг перестал пахнуть табаком, а небо стало слишком чёрным даже для этого города.
Но это уже другая часть истории.