Глава 38
Сука.
Мои ноздри раздуваются.
Мои пальцы сжимают горло этой мелкой падали, пока его ноги поспешно идут за мной. Если он перестанет идти, я потащу его с маленькой надеждой, что он не задохнётся.
Нет, он, блядь, не должен сдохнуть раньше, чем я сдеру с него шкуру.
Он решил, что может дотрагиваться до моей жены. Решил, что может притащить её в этот притон для недоразвитых малолеток, в котором даже охрана не способна чихнуть в мою сторону. Решил, что ему сойдёт с рук то, что он позволил себе думать о ней в подобном ключе.
Он кряхтит как свинья на убое под шум музыки, пока я веду его по тёмному коридору, игнорируя других встречающихся здесь мелких шавок.
Сдерживая тик челюсти, я проверяю каждую дверь, пока не натыкаюсь на открытую и не завожу его внутрь. Со всей дури я кидаю его в стоящий у стены деревянный стеллаж, полки которого резко грохаются вниз из-за его падения на них. Еле живой он лежит под завалами мебели, откашлиявась и стараясь отдышаться.
Ох, я дам тебе отдышаться.
Снимая с себя пиджак и бросая его на спинку старого стула, я подхожу к нему и беру за грудки. Он поднимается в воздухе, когда я впечатывают его в стену и снова отпускаю. С трудом у него получается удержаться на ногах.
Я, чёрт возьми, возьми, что один мой ёбанный удар — и я раскрою ему череп о бетонную стену.
Хрустнув шеей, я обращаюсь к нему.
— Ты сделал очень неправильный выбор, когда решил, что можешь даже подумать в сторону моей жены, — выдыхаю я, когда он поддаётся вперёд, пытаясь сдвинуть меня с места и сбежать.
Он снова прижат к стене моей рукой.
— Ты знаешь, что я делаю с теми, кто трогает мою девочку? — спрашиваю я, надавливая большим и указательным пальцами на мышцы его шеи. — Отвечай мне, пока я не задушил тебя, сопляк. Ты. Знаешь? — повторяю я свой вопрос, воспроизводя в памяти картину, где он смеет притронуться к ней. Привести её в место, где толпится сброд, где каждый бухой уёбок может её облапать и напугать.
— Нет, — еле произносит он.
— Я тебе покажу.
И отпустив его в очередной раз, я беру кисть его руки в районе сгиба — и одним движением ломаю её. Мне стоит сломать ему руки, которыми он притрагивался к ней. Затем вырвать его язык, которым он убеждал её поехать с ним. А потом забить его до смерти.
Его жалостливый, подходящий на писк щенка крик заполняет пространства вокруг. У меня продолжает дёргаться челюсть от злости, потому я бью локтем его по лицу, делая доброе дело и позволяя боли из его сломанной кисти перейти к его сломанному носу.
Он падает на колени, тяжело дыша, но всё ещё не плача. Я поднимаю его с колен, чтобы его взгляд был прикован ко мне, когда я буду говорить.
— Теперь, маленький сукин сын, мы проведём с тобой дисциплинарную беседу. Смотри на меня и повторяй за мной. Я к ней больше не подойду.
— Я к ней больше не подойду.
— Я сдохну самой мучительной смертью, если когда-то посмотрю в её сторону, — произношу я, борясь внутри себя с желанием, диким желанием вырвать из груди его сердце и скормить ему же. — Повторяй.
— Я... — неуверенно начинает он. — Я не заставлял её, чёрт возьми!.. — в агонии кричит он, но сразу же отводит взгляд. Видно, щенок понимает, какую грёбанную глупость он сказал. И эта грёбанная глупость срывает мою крышу окончательно и бесповоротно, отключает мой мозг.
Он смеет думать, что Лиса могла захотеть быть с ним. Смеет оправдывать себя.
Я его, нахуй, убью.
— Господи, — кричит нежный, но боли испуганный женский голос справа от меня. Боковым зрением я вижу, как охранник пытается вывести её, осторожно хватая за плечи. — Хватит, Чонгук, прекрати! Отпусти его!
Её шокированные зелёные глаза смотрят на меня так, словно не её любимый мужчина, не её муж, не опора для неё, а просто чудовище.
Секунду назад я собирался разбить его череп, и прямо сейчас я не в состоянии воспротивиться её просьбе. Но осознание, что она увидит во мне монстра, убивает меня ещё больше, чем то, что я увидел её с этим парнем.
— Ты не можешь всё это делать! — она кричит громче, а в её голосе всё больше и больше слышна зарождающаяся истерика. На почве боли и на почве выпитого алкоголя. — Не можешь ограничивать меня и избивать других только потому, что купил меня у матери и считаешь меня своей вещью! Считаешь, что я не имею права голоса!
Мои глаза распахиваются, словно её слова пробуждают меня из транса.
Она сказала, что я считаю её своей вещью? И что я купил её?
В этот момент я разжимаю пальцы и быстро поворачиваюсь к ней. От внятной речи больше ничего не остаётся, она плачет, закрывая лицо руками. Охранник делает шаг назад к двери, когда я заключаю её в свои объятия, чтобы успокоить.
— Принцесса, посмотри на меня, — тихо говорю я, пытаясь утихомирить всё ещё пылающий гнев в своём голосе. — Я никогда не считал тебя своей вещью, Лиса. Я никогда не покупал тебя у твоей матери.
— Нет, она мне это сказала. Лично.
Её непрекращающиеся рыдания заполняют маленькое помещение, которое и без того переполнено басами и тяжёлым, прерывистым дыханием мелкого ублюдка. Но я уже ни на что не обращаю внимания, ничего не слышу, кроме её слов.
— Когда я пришла к папе, а она была пьяная. Она так и сказала, ч-что ты, — её голос дрожит. — Что ты купил меня, как... как шлюху.
Лиса обрушивает на меня ещё больше рыданий, пачкая влагой мою рубашку. Всё внутри меня переворачивается, всё это время она думала, что я выкупил её у матери и считаю своей вещью.
— Лиса, выслушай меня.
— Я не хочу, нет, — Лиса отрицательно качает головой, всё ещё приклееная к моей рубашке.
Как я желаю впитать в себя всю её боль, хочу заставить её слёзы исчезнуть. Чёрт, мне стоило отправить эту мамашу на лечение раньше, чем она могла сказать Лисе всё, что могло её морально убить и убивало каждый день.
— Я не хочу слушать, — продолжает она, словно на исповеди. — Я никогда не задумывалась об этом, словно этих слов не было, но теперь... Когда у тебя появился ребёнок, я поняла — что у меня нет права голоса, что у меня нет никакого права, я просто твоя вещь, за которую ты заплатил. И я должна терпеть, что бы ни случилось, правда?
— Ты ничего не должна терпеть, Лиса. И ты ничего не будешь терпеть.
Этот чёртов ребёнок, который так сильно её ломает и заставляет думать, что он может значит для меня больше. Его не будет в нашей жизни, даже если он мой и моя жена успела забеременеть до того момента, как я встретил Лису. Я позабочусь об их достатке и том, чтобы они были как можно дальше от нас. Она никогда не узнает, что это мой ребёнок. Я не причиню ей этой боли. Я не заставлю её мучиться от сомнений. Нет ничего важнее её.
Если бы я только узнал, что может вытворить моя бывшая, я бы позаботился, чтобы её не было в этом городе.
— Нет, потому что я не имею права ни на что.
Сзади нас слышится кашель с отхаркиванием. Поднимаю взгляд на охраннике и коротким жестом головы показываю ему, чтобы он увёл отсюда этого парня. Мужчина кивает в ответ и быстро берёт его под руки, помогает подняться и выводит из подсобки, оставляя нас вдвоём.
Лиса в моих руках продолжает теперь уже беззвучно плакать, тем самым прожигая своими слезами все мои внутренности.
Твою мать, это невыносимо.
Невыносимо быть причиной её слёз. Невыносимо, что у неё проскальзывает в голове мысль, будто я когда-то мог считать себя чем-то вроде её хозяина.
— Посмотри на меня, — хриплю я ей в макушку, но она никак не реагирует.
— Не могу. Я не могу.
— Посмотри на меня, — вновь прошу я, легонько поднимая её голову ладонью. — Я помогал твоей матери деньгами, потому что ей нужна была помощь, принцесса. Ты должна понимать это, но я никогда, никогда, чёрт возьми, не относился к тебе, как к вещи, которую я купил. Ты для меня бесценна, Лиса. Единственный, кто не имеет прав, это я, потому что без твоей любви и без твоего присутствия в моей жизни я вообще ничего не имею. Ничего. Я нищий кусок дерьма, не способный на банальное существование без тебя.
Её пухлая нижняя губа, которую она периодически покусывает, дрожит. Тушь смешивается со слезами, быстро засыхая и оставляя ненасыщенные следы на её щеках. Беззвучныйе рыдания прекращаются. Она смотрит на меня ясными глазами, пока я поглаживая её волосы, что легче и мягче шёлка.
— Ты слышишь, что я говорю, принцесса? Я не выживу без тебя.
И самое абсурдное, что это правда.
Мне лучше получить пулю в голову, чем потерять Лису. С меня лучше живьём содрать шкуру, чем забрать у меня Лису.
Лиса. Мой единственный ориентир в этой жизни.
Можно ли жить с подобной одержимостью? Или это лучше назвать недугом?
— Я ненавижу эту жизнь, Чонгук. Я не хочу быть причиной того, что твой ребёнок будет расти в неполной семье. Он ни в чём не виноват.
Она настолько добра и самоотверженна, что готова пожертвовать нашей семьёй, чтобы у нелюбимого для неё ребёнка было её подобие.
— Этого ребёнка нет для нас. Потому что он не мой, поверь мне.
Если бы не его схожесть со мной, я мог быть уверен, что он не мой, потому что не трахал свою бывшую после знакомства с Лисой.
Возможно, моя способность нанести вред ребёнку — это страшно. И я ужасный человек, но я пойду на всё, чтобы эта тема никогда больше не заседала в её голове.
— Я не отпущу тебя, малыш. Не в этой жизни. Но не потому, что у тебя нет выбора, Лиса. Я предоставлю тебе выбор. Я предоставлю тебе кучу дорог, по которым ты сможешь пойти. И сделаю так, что в любом случае ты вернёшься ко мне.
— Разве это можно назвать выбором, если все дороги ведут к тебе?
— Да, это выбор, при которым ты в любом случае выберешь меня.
Она шмыгает носом, ничего не отвечая. Мне нравится, что она больше не прячет взгляд и не избегает меня.
— Сейчас мы пойдём домой, Лиса. И продолжим разговор там.
— У меня кружится голова, — шепчет моя девочка, и я всё ещё взбешён, что не успел убить отморозка, который посмел привести её в это место. Я беру её на руки, сразу же чувствуя, как она обвивает мою шею.
— Я расскажу, что нужно делать, чтобы голова не кружилась. — жёстко проговариваю я, пока пересекаю коридор и выхожу к основному, заполненному людьми посещению. Все они расступаются передо мной, давая свободный проход. — Для начала: не ходить где попало с какими-то мелкими ублюдками, которых твой муж может убить.
— Это не смешно, Чонгук.
Мы выходим на улицу. Двое вышибал на входе стараются на меня не смотреть, чёртов биомусор.
— Ты его избил, — она ругает меня, пока я несу её к машине. — Очень сильно избил.
— Я оставил его в живых.
— Для тебя нормально такое говорить, но для меня нет. Я не хотела всего этого. Я просто... — она запинается. — Я использовала его.
— Использовала? — удивляюсь я, потому что не ожидал, что она скажет подобное.
— Да, использовала. Мне хотелось, чтобы ты разочаровался во мне.
— Я никогда не разочаруюсь в тебе, принцесса. Это невозможно для человека, который готов целовать простыни, на которых ты спала.
— Но ещё больше я хотела сделать тебе больно, — признаётся она, когда я уже усаживаю её на переднее сиденье. — Хотела, чтобы ты тоже испугался меня потерять, хоть и всё это противоречило друг другу.
— Потерять тебя — это единственная вещь, которую я боюсь. И ещё раз ты сделаешь нечто подобное, я запру тебя дома и привяжу к кровати, клянусь тебе.
— Разве это право выбора?
— Да, принцесса. У тебя есть право выбора: быть привязанной к кровати или нет.
Она устало улыбается.
Я пристегиваю ей ремень безопасности и откидываю спинку сиденья, чтобы она могла прилечь.
Я выезжаю и медленно еду в направлении дома. Я даю ей немного времени, чтобы прийти в себя и не слушать мои очередные напоминания о том, что ей от меня не уйти. В какой-то момент я слышу тихое, постоянно прерывающееся сопение, будто она борется со сном.
Мы почти приехали.
Всю дорогу я смотрю на неё боковым зрением, проклиная всё вокруг. Мне мало её, даже если она сидит рядом. Мне нужно зарыться в её нежном теле, сутками без перерыва вдыхая её сладкий фруктовый аромат.
Прежде чем заехать в гараж и выполнить то, что мне нужно, я останавливаюсь на кирпичной дорожке возле забора и пытаюсь понять, в чём дело. Если это снова Алина, я её просто закопаю вместе с ребёнком. Моя девочка и так пережила достаточно стресса из-за неё.
— Что происходит? Кто там? — спрашивает Лиса, беспокойно смотря в окно.
— Подожди меня в машине, малыш. Я сейчас вернусь.
В нескольких метрах от калитки стоит патрульная машина, возле неё двое полицейских, отвечающих за безопасность и кто-то ещё.
— В чём дело? — спрашиваю я.
— Здравствуйте, Чон Чонгук, — один из них жмёт мне руку, когда я анализирую, зачем они приехали. В их обязанности входит вести наблюдение за нашим домом двадцать четыре на семь, у меня установлена система безопасности, сигнализация и камеры по всему периметру, поэтому у них должна быть какая-то причина стоять здесь сейчас. — Увидели, что кто-то околачивается возле вашего дома уже битый час.
Я перевожу взгляд на женщину, в которой узнаю мать Алины.
Только этого мне, блядь, не хватает.
— Хорошо, вы можете ехать.
Они кивают и садятся в машину, не медлив сдают назад и отъезжает от нашего с Лисой дома.
Женщина передо мной выглядит потеряно и уныло. Сначала она игнорировала прямой контакт, а сейчас просто послушно ожидает чего-то.
— Я так понимаю, ты пришла по просьбе своей дочери, — отрезаю я.
— Я пришла по своей инициативе, Чонгук.
— В любом случае, у меня нет времени слушать очередные бредни.
— Я очень прошу тебя уделить мне пару минут.
Едва слышный хлопок двери заставляет меня обернуть и увидеть, что Лиса направляется к нам. Чёрт, мне надо разобраться с этой семейкой, пока у моей девочки нахрен не поехала психика с этим всем пиздецом.
Лиса подходит ко мне, настороженно смотря на нас обоих.
— Кажется, я сказал, чтобы ты ждала в машине.
— А ещё ты сказал, что сейчас вернёшься.
Возможно, алкоголь делает её более нетерпеливой. А может, дело в том, что она раскрывается с каждым днём и чувствует свою внутреннюю силу. Она не собирается беспрекословно делать то, что я говорю, идти у меня на поводу.
Моя девочка показывает мне свои зубки. Правда, эти зубки потом выливаются в избиение и перелом конечностей.
— Здравствуй, Лиса, — спокойным голосом произносит Инна.
— Здравствуйте, — она замолкает, не зная, как к ней обращаться.
— Я Инна, — судя по её тону, она не настроена враждебно. И это хорошо, потому что любой намёк на враждебность к моей жене — и я выйду из себя миллионный раз за день. — Мать Алины.
— Очень приятно, — Лиса прикусывает нижнюю губу, выдавая переживания.
—Чонгук, я понимаю, что у вас нет времени и желания, но я очень прошу выслушать меня. Поверь, я не скажу ничего, что бы ты не хотел услышать.
— Мы можем пройти в дом, — подхватывает Лиса, смотря на меня щенячьими глазами. Это ангел в кукольном обличии, с которым мне повезло столкнуться.
— Я буду очень признательна, если вы выслушаете меня.
В отличие от меня, Лиса преисполнена странным желанием и рвением. Я почти уверен, что мать Алины не собирается испытывать моё терпение, понимая, насколько агрессивно я настроен и насколько сильно мне надоели выходки её дочери. Она всегда казалась мне мудрой женщиной, которая не будет действовать неосторожно и сгоряча, испытывать удачи и делать что-то рискованное.
Молча я киваю, притягивая Лису к себе и на ходу блокируя машину.
Зайдя в дом, не разуваясь, мы сразу проходим на кухню.
Инна садится напротив Лисы, а я стою над ней, ожидая наконец, что она собирается мне сказать.
— Я понимаю, что моя дочь доставила вам неудобства, но очень прошу тебя, — она с надеждой в тусклых глазах смотрит на меня, — пообещай, что ты ничего не будешь предпринимать по отношению к ней.
Лиса распрямляет плечи, показывая, насколько ей страшно и некомфортно. И насколько она боится услышать то, что последует дальше.
— Малыш, иди наверх.
— Я посижу здесь.
— Чонгук, пожалуйста, пообещай мне.
— Я не собирался трогать её до конца своих дней, пока она не решила устроить концерт у моего дома.
— Я знаю. Я всё знаю. И я пришла сюда сейчас, потому что понимаю, если вся правда вскроется потом, то ей будет только хуже.
— И в чём правда?
— В том, что она помешалась на почве ревности, ненависти и обиды. Я делала всё, чтобы она отпустила эту ситуацию, чтобы она не делала хуже себе, но только она прочитала, что ты женился второй раз на девушке, из-за которой бросил её, всё началось по-новой.
— Это всё, что ты хотела мне сказать? Потому что, если да...
— Нет, — переживает она нерешительно. — Это не то, что я собиралась сказать. Этот ребёнок, которого она тебе приносила, он не твой.
Лиса отпускает голову, я слышу её тяжёлый вздох. Как сильно она перенервничала из-за всего, мне хочется окутать её своим телом и не выпускать больше никуда.
— Он даже не её.
— Что? — шокировано бормочет Лиса.
— Это не её ребёнок.
— А чей он? — не успокаивается Лиса.
— У него нет родителей. Она взяла его из детского дома на следующий день после того, как узнала о твоей женитьбе. У неё всё время проскальзывала эта мысль, она думала, раз однажды смогла женить тебя на себе с помощью беременности, то и во второй раз ребёнок ей поможет.
— Как она это сделала? Разве можно просто взять ребёнка из детского дома, потому что ты захотел?
— Нет, девочка. Конечно же нет, если только нет денег и связей. В наше время, к сожалению, подделать можно всё, что угодно — любые документы, справки, свидетельства о рождении. Ей нужен был малыш, похожий на тебя, она нашла его и мой муж ей помог оформить всё за считанные дни. Она думала, что отцовские инстинкты к похожему ребёнку не дадут и намёка на то, что нужен ДНК тест. А сейчас она хочет выставить свои условия, хочет всё это подделать, лишь бы только ты не узнал правды.
— И зачем ты сейчас вываливаешь всю эту правду, которую она так тщательно пытается скрыть?
— Потому что я мать, которая боится за своего ребёнка, даже если он не прав. Всё вскроется в итоге. Она не сможет обмануть тебя, как бы ни старалась. А я знаю, что ты за человек, Чонгук. Я осознала силу твоего влияния, когда ещё несколько лет назад мой муж попросил у тебя помощи и ты стёр в порошок его конкурентов за считанные дни. Я понимаю, что чем позже ты узнаешь правду, тем хуже будет моей дочери. А я мать, которая пойдёт на всё, чтобы защитить своего ребёнка, даже если она будет ненавидить меня за это.
Очевидно, что в этом она права. Если бы из-за её дочери с Лисой скатилась ещё хоть одна слеза, я бы закопал их вместе с этим ребёнком так, что никто бы не нашёл. Прежде, чем я что-то отвечу, Лиса встаёт из-за стола, не поднимая головы.
— Я всё-таки пойду наверх, — шепчет она и уходит. Мне срочно нужно оказаться рядом с ней.
— Думаешь, если назвать её невменяемой и сумасшедшей, я закрою глаза на её концерт? Если она сошла с ума и уже додумалась по приютам искать похожего на меня ребёнка, то с ней нужно что-то делать. Если ты сама не позаботишься о том, чтобы она больше не приносила дискомфорта моей жене, то это сделаю я. И ты права, у меня будет максимально короткий разговор, его вообще не будет. Я запихну её туда, откуда нет выхода.
— Я поговорю с ней и сделаю всё, чтобы ты о ней больше не слышал. Ни о ней, ни об этом ребёнке, нам придётся позаботиться о том, чтобы отправить его обратно в детский дом. Он не нужен ей без тебя. Спасибо, что выслушал меня. Больше я не смею отбирать твоё время. Я сама уйду.
Сглатывая, она поднимается из-за стола и медленным, неуверенным шагом идёт в сторону выхода.
Подавляя желание выкурить пару сигарету, я поднимаюсь по лестнице и иду в спальню, где Лиса лежит, свернувшись калачиком. Присев на корточки рядом с ней, я глажу её плечо и замечаю, как глаза блестят от слёз — не тех слёз, которые были в клубе, это свежие следы.
— Что случилось, малыш?
— Нет, ничего.
— Говори мне.
— Просто мне жаль, — она прочищает горло, шмыкает носом. — Мне жаль, что я никогда не почувствую такой любви от своей мамы, которая хотела бы меня защитить, даже если бы знала, что я делаю ужасные вещи.
Ещё одна слеза стекает по её носу, я вытираю её большим пальцем.
— Я сделаю так, что ты не будешь страдать по любви этой женщины, Лиса. Она недостойна заполнять твои мысли.
— Ты делаешь, Чонгук. Мне так стыдно перед тобой. Мне так стыдно, что я ненавидела невинного малыша просто потому, что думала, будто она родила его от тебя. А он был просто частью плана, его использовали, как вещь. Он оказался ненужным, что теперь с ним будет?
— Это тебя не касается.
— Но всё же... Как ты думаешь?
— Его отдадут обратно.
Она закрывает глаза, словно эти слова ударили её по лицу самым жестоким образом.
— Ты больше никогда не услышишь об этом ребёнке, об этой женщине и я ничему не позволю причинить тебе боль. Больше никого нет в нашей жизни.
Я беру её руку в свою и целую, какое-то время она просто зачарованно смотрит на меня. Уже в которой раз Лиса засыпает, а я наблюдаю за ней, как конченный психопат. Которым я, видимо, и являюсь.
— Ты сделал мне очень больно, Чонгук, — начинает она посреди ночи, пока я глажу её плечо. Её глаза закрыты, словно она разговаривает сама с собой, но нет, она обращается ко мне и знает, что я вкушаю каждое её слово. — Сколько раз ты обещал обуздать свою ревность, сколько раз говорил, что будешь держать себя под контролем. И ты избиваешь парня, который не сделал ничего плохого. Я боюсь, что однажды стану причиной смерти другого человека только потому, что он взглянет на меня. Я люблю тебя. И хочу, чтобы ты поборол это. Несмотря на то, что я ради нас не смогла побороть мысль о твоём ребёнке. Прости меня.
Она настолько мудрая в свои года, потому что многое пережила в жизни. Она не может не притягивать людей — всё в ней кричит о том, что она блгоподобна, всё в ней манит, как магнит.
И она знает мою сущность, мою больную сущность, которая может решить всё, абсолютно всё. Но есть только одна вещь, которая мне неподвластна.
Моя нескончаемая ревность по отношению к ней. И я если я хочу сделать свою девочку счастливой, то должен побороть её.
Хоть это и невозможно. Для меня невозможно.