Глава вторая.
Вода точит камень. Ветер точит стены. Всё подвержено влиянию извне.
Неизвестно сколько эта стена обдувалась здешними ветрами, но добротному куску кирпича этого показалось достаточным, чтобы он покинул свой «сплочённый коллектив» и приземлился мне аккурат на голову. Пролежал я здесь достаточно долго – кровь, стекавшая по моему лицу и затылку успела запечься, одарив меня солёным привкусом во рту. Спустя пару минут я смог собраться с мыслями и, собрав все силы, сел, опираясь на стену. И тут меня ждала неудача – меня сильно вырвало, после чего я снова отключился. Вновь свет – теперь я сижу не только в луже собственной крови, а ещё и рвоты, смешанной со слезами и желудочным соком. Вновь придя в себя я оторвал кусок от своей пижамы и замотал ей голову, не без усилий встал и огляделся. Лежащий рядом кирпич напоминал мне о своей неосмотрительности, а стена всё также тянулась вдаль – от и до.
Всё тот же пустырь, теперь словно желе плыл и дрожал у меня на глазах. Не за что было зацепится взглядом, не было ничего кроме холодной, безжизненной пустыни. Я снова в пути – на этот раз от стены, в сторону горизонта. Шаг за шагом я отдалялся от неё, но из виду она никак не пропадала – настолько была ровна и статична эта степь. Ветер, что должен был разлагать ту стену стих, и теперь я мог закрыть глаза, ярко представив себя в вакууме космоса. Пустыню разбавил небольшой холм, но взбираясь на него я не чувствовал ничего кроме раздражения и усталости.
Местность, бескрайняя и пустая. Жизнь тут возможна лишь вопреки. Хотя нет, не совсем. Почва может быть богата минералами и водой. В ней могут жить черви, насекомые... «Черви...» - последняя мысль разнеслась в моей голове эхом, сравнимым лишь с выстрелом в храме... тут я осознал, насколько я на самом деле устал. Насколько я измучен, насколько я хочу есть. Я ХОЧУ ЕСТЬ. МНЕ НУЖНА ПИЩА! Я упал на землю, и дрожащими руками начал врываться в землю. Так роет лишь ищейка, учуявшая зарытый труп, так роет кабан, чующий жёлуди. Так роет человек, помутившийся рассудком, отчаявшийся человек.
В моих руках красный. В моих руках синий. В моих руках фиолетовый. В моих руках серый. Здесь ничего нет. На моих руках мои дни и ночи, моё утро и мой вечер. Моё начало. Мой конец. Моё всё и ничего. Я – пожелтевший от времени лист словаря, вырванный из него неаккуратной рукой. Моё одиночество и утраченный смысл. Яркая вспышка, погасшая навсегда. Уже потерян мой цвет, утрачена форма.
Для остального мира я мёртв.
...
Я широко распахнул глаза и вдохнул, словно после неудачной попытки утопится. Воздух уколол мои лёгкие, а свет ослеплял и заставлял щурится. Было холодно и пасмурно. Я поднял глаза в небо. Там ничего не было, словно некий гадкий шутник повесил огромный кусок грязной ткани вместо неба. Ни облаков, ни солнца – декорация кукольного театра. Серость. Я нахмурился – такая погода всегда вызывала у меня раздражение и тоску. Но здесь это, видимо, норма. Прямо как в Лондоне.
Я резко встал во весь рост и тут же упал, крича от боли и испуга! Мои колени скрипели и болели, по крайней мере так мне описывал это мой дедушка. Чаще всего он только и делал, что жаловался на здоровье, но, когда я был маленький, он был более живой и разговорчивый. Рассказывал мне истории о мифах и легендах индейцев, арабских повериях и европейских сказках. Он много читал и знал намного больше остальных. Настолько, что под конец его жизни его начали преследовать агенты, которым это было не по нраву. По ночам он кричал и плакал, а перед самой его кончиной почти перестал узнавать меня. Мне так его жаль... он многое не успел мне рассказать.
Все штанины ниже колена были протёрты до дыр, в которых проглядывались мои синие ноги, покрытые синяками и задубевшими от холода. В ужасе я поднял руки к лицу – на месте кистей были культи. Но как? Я точно чувствую их! Они только что были здесь! Я могу потрогать ими свою пижамную кофту, землю на которой сижу, неровные кровоподтёки на затылке... Я точно помню... воздух вязкий, как кисель из спелых ягод, а я отчаянно трясу культями и ничего не соображаю. Моргаю, мотаю головой – всё без толку! «Здесь правит сон. Тут всё возможно.» - говорю я. Голос не мой, за меня говорит кто-то другой. ОНИ ГОВОРЯТ. Выбора не верить им у меня нет. Я зажмуриваюсь. Перед глазами пляшут круги, переходящие в более сложные фигуры. «Мои руки у меня. Я их владелец, и я их не терял, потому как они всегда со мной» - чеканю я. И я их увидел. Разодранные в кровь, с обломанными ногтями, они выглядывают из рукавов. Событие, похожее на чудо, и я, пожалуй, был бы несказанно счастлив. Но чудес не бывает. Значит так и должно быть. По их виду я копался в земле больше чем думал – часы, возможно дни. Года. Века. Тысячелетия. Время здесь потеряло свою суть, свою ведущую роль, оставило это место навсегда. Время покинуло это место на его закате, на его смертном одре. И я – тот единственный, запечатлевший в памяти навечно угасший мир, что не способен даже умереть. Я – действующее лицо этой статичной картины.
....
Встаю второй раз. Больно, но уже терпимо. Я стараюсь сохранить своё спокойствие, посему говорю себе – «это ненадолго». Эта вечность – малое, что я успею прожить. Бывало и хуже, так что унывать? Но может быть еще хуже. Делаю первые шаги. Нужно стремится хоть к чему-то, поэтому я отправляюсь за горизонт. Там, где есть ещё что-то. Там есть шанс. Шанс, что что-то осталось.