Последние стражи Аарона. Изгнанники

Покои королевы. Замок Дагмера

Такого долгого рассвета Анна не могла припомнить за всю свою жизнь. Солнце выползало медленно, словно не желая освещать своим светом ту тьму, что напала на Дагмер. Оно зависло над горизонтом, когда Анна приказала служанкам приготовить для нее ванну.

Она не была уверена, что и теперь вправе приказывать во дворце, но девушки ее послушали и принялись носить ведра с кипятком, проскальзывая мимо двух мужчин, охранявших теперь вход в королевские покои. Анна не могла не заметить ужас, застывший в глазах служанок. Он явственно напомнил ей о мраке, сковавшем замок. О нем нельзя будет забыть и через несколько десятков лет, если только Гален позволит ей выжить. Но если ей суждено умереть – она сделает это красиво.

Анна сбросила с себя всю окровавленную одежду, швырнув ту в пылающий камин, осторожно подобрала оборки платья кочергой так, чтобы сгорело все без остатка. Оказавшись же в ванне, она терла свои дрожащие пальцы с небывалым остервенением – ее кожа должна была оставаться белой в день, когда ей суждено умереть. Служанки принесли еще ведра с кипятком и обе замешкались, увидев, что королева пожелала обойтись без их помощи в омовении.

– Лейте, – сухо приказала она, вцепившись в бортики ванны.

– Но... Ваше величество... – неуверенно отозвалась одна из девушек. –

Ваша кожа...

– Я сказала, лейте.

Анна схватила за руку одну из служанок, когда та оказалась близко, притянула к себе и шепнула ей на ухо, чтобы стражники у дверей ничего не услышали:

– Если можете, бегите.

Девушка вдруг упала на колени и закрыла лицо руками, еще немного и разрыдается в голос.

– Ты – приготовь мое дорожное платье. А ты принеси мне вина из Каменного бора и сыр, – громко и властно потребовала Анна, а сама погладила служанку по плечу.

Другая служанка быстро заставила подругу подняться, и обе бросились выполнять приказы королевы. Оставшись одна, она быстро смыла с тела, лица и волос запекшуюся кровь. Приступы дрожи не отступали даже под натиском горячей воды. Чувствуя их приближение, Анна заставляла себя дышать еще глубже и выпрямлять спину. Она боролась с собой, той девушкой, отчаянно мечтающей сжаться, спрятаться в темный угол, дрожа от ужаса. Она то и дело воскрешала в памяти мягкую улыбку Ивэна, его смех, в котором звенела его молодость. Она знала, что ему было бы больно видеть ее сломленной и трусливой. И это вовсе не подобало королеве. В день, когда на ее голову была возложена корона Дагмера, она и подумать не могла, что все обернется именно так.

Едва Анна выскользнула из ванной, в покои вернулись служанки, уже выполнившие ее приказ. Она отпустила их, пожелав позаботиться о себе сама. Ею овладела мысль о том, что она делает это в последний раз.

В день, что может стать последним для нее, Анна выбрала черное дорожное платье из шерсти, слишком простое для королевы, но так желала ее душа. Никаких драгоценных камней, никакой искусной вышивки. Этот наряд с высоким горлом напоминал дублеты отца, а он так и не научился смиряться с излишествами, даже будучи старостой Дагмера. Анна рассудила, что если и отправится в свой последний бой, то сделает это как полагается воину и королеве.

Облачившись в платье, она устроилась перед зеркалом, намереваясь привести в порядок волосы, как вдруг дрогнула на полувдохе, заметив отражение незнакомки, замершей у двери. Миленькая девушка с каштановыми туго стянутыми косами внимательно следила за Анной, но робко потупила взгляд, как только их взгляды пересеклись в зеркальной глади. Жесткий черный корсет с золотой вышивкой подчеркивал едва наметившуюся грудь, весь ее облик, а в особенности расцелованная солнцем кожа, кричали о ее южной крови.

– Кто ты? И что тебе нужно? – сурово бросила Анна, так и не дождавшись, пока девушка сама заговорит. Она испугалась от того, как тихо было нарушено ее одиночество, но даже не повела бровью.

– Господин назначил меня вашей фрейлиной, Ваше Величество.

Анна медленно поднялась, оказалась у края ванной и коснулась одними лишь кончиками пальцев остывшей воды.

– Я не расслышала кем? Шпионкой?

Сотня ледяных игл с переливчатым звоном взмыла в воздух. Южанка не успела вздохнуть, как они окружили ее. Одного движения руки Анны хватило бы, чтобы выкрасть всю ее южную красоту, и еще сотни по одному лишь взмаху – чтобы отобрать у нее жизнь.

– В Дагмере с десяток лет не было придворных дам, – холодно прошипела королева. – И я не собиралась этого менять.

– Его Высочество подумал это исправить, желая, чтобы вам не было одиноко.

Проклятая южанка даже не поморщилась. До тех пор, пока одна из игл не коснулась ее шеи, подчиняясь темным желаниям Анны. Она готова была лишить девушку жизни только за то, что по ее венам разлилось солнце, куда более изменчивое, чем северные туманы.

– Сделайте же это, прошу, – голос южанки сорвался. – Смерть куда достойнее, чем быть в услужении!

Благородная. Конечно. Быть может даже благороднее, чем была когда-то сама Анна. Это не бросалось в глаза, но теперь то, как девушка держалась и манера говорить, выдавали ее происхождение.

– Как тебя зовут? – спросила Анна, равнодушно обрушив иглы на пол. Те, звеня подобно хрусталю, опали вниз и обратились в капли воды, едва коснувшись пола.

– Я из рода Демаре, – девушка поклонилась, почтительно опустив голову. – Я знаю историю, умею врачевать, шить, петь...

– Я спросила твое имя.

– Сильви, госпожа.

– Несомненно южанка? – у Анны не вышло вытравить брезгливость из голоса. Минувшая ночь изменила многое на карте Изведанного мира.

– Моя семья из Борлетты.

– Заплети мне косы. Этому ты явно обучена.

Анна вернулась к зеркалу, вручила Сильви гребень, а сама вытащила из шкатулки опасную серебряную шпильку. Острием та походила на оружие, а венчающем ее рубином – на корону Дагмера.

– За что тебя сослали сюда, Сильви Демаре? – Анна дотянулась до кубка с вином. Такой завтрак разил отчаянием, если не сделать вид, что он привычен.

Она сделала глоток и замерла на мгновение, помня многочисленные рассказы Ивэна о том, как он заготавливал вино, пока был послушником в Монастыре Всех Пророков. Ей хотелось верить, что виноград для откупоренной бочки собирал именно он, в ту пору даже не догадываясь об ожидающих его испытаниях. Сделав еще один глоток, Анна на миг вообразила, что прикоснулась к губам Ивэна. Вот только это вино было терпким, а поцелуи короля – сладкими.

– Я дочь командира Воинов Пепла, – ответила Сильви, прилежно расчесывая янтарные волосы госпожи и, очевидно, прежде не подчиняясь никому. – Я – залог. Пока я во дворце, господин знает, что Юг его не предаст.

Анна крепче сжала зубы, понимая, как мало значит верность Юга, когда слово их короля не значит ничего. Ее руки задрожали, но она сплела пальцы перед собой и расправила плечи. Через зеркало она вглядывалась в черты новоиспеченной фрейлины, в ее карие, в тон переспелым вишням, глаза. Она непременно выдаст Галену все как на ладони, стоит только надавить. Правда брызнет из Сильви как сок из спелого борлеттского персика.

– А еще я еретичка. Верю в пророка Юстаса. Потому из трех дочерей отец выбрал в услужение Вам именно меня, госпожа.

– Слишком дерзко для южанки, – фыркнула Анна, мало веря сказанным словам.

Она прикрыла глаза, и Ивэн будто снова оказался рядом. Она вспомнила тот день, когда он, маг воды, признался, что укротил стихию огня. Руалийская церковь осуждала магов, а существование пророка Юстаса и вовсе отрицала. Пророк владел стихиями мира, и Анне стало любопытно, что сказала бы Сильви, узнай она о том, что свергнутый король-маг владеет двумя из них. Но она не ведала, выжил ли Ивэн в минувшем бою, потому только сильнее помрачнела.

– ...Он верит, что я своими глазами увижу тлетворность магии и отвернусь от Пророка. Думает, что я должна была это сделать лишь потому, что он сражался против Империи...

Анна поняла, что какое-то время не слушала Сильви. Голос ее растворился в непрерывном монотонном стуке, врывавшемся в покои с улицы.

– Ты слышишь этот звук? – бесцеремонно прервала Анна. Ей не было никакого дела до религиозных воззрений южанки.

– Да, госпожа.

– Замок еще не отмыт от крови, а у его стен уже возводят помост с виселицей? Не для меня ли, моя верная Сильви? – она сама сжалась, ощутив, сколько яда может таиться в собственном голосе.

– Его Высочество не намерен казнить вас, – руки девушки быстро запорхали, стягивая косы от висков.

– А ты так хорошо знаешь Его Высочество, чтобы верить в твердость его слов?

Еще глоток. Еще поцелуй. А за ними – вновь липкий страх.

Заплетенные волосы уверенным движением руки Анна собрала опасной шпилькой, нагретой теплом ее ладони.

– Теперь отправляйся к своему господину и сообщи, что королева желает его видеть.

Сильви поклонилась и собиралась уйти, но Анна окликнула ее в дверях.

– Потом найти лучшего портного. Желаю, чтобы он пошил мне новое белое платье.

– Белое? – в недоумении переспросила Сильви. В ее стране это был цвет скорби.

– Белый – это надежда, вечная, как северный снег, – ответила Анна, вглядываясь сквозь ромбики стекол во внутренний двор замка. Она не ошиблась. Там в самом деле возводили помост.

Ей было сложно отвести взгляд от этого мрачного зрелища. Кто-то убирал мертвецов, оставшихся после сражения, а кто-то уже возводил виселицу для новых. Смерть и беда сковали замок Дагмера, и что за правитель не хотел бы избавиться от них? Только тот, который становится лишь сильнее от пролитой крови. Гален Бранд. Анна медленно теряла рассудок от испуга и все яростнее желала увидеть его вновь. Неизвестность разбивала ее на части.

Такой ее и увидел Ульвар, напряженной, растаскивающей липкий страх по всем оставшимся с ней уголкам души, чтобы никто и никогда не заметил его власти над ней. Она отшатнулась от окна, чтобы ринуться ему советнику навстречу.

– Ульвар? Слава Создателю, вы живы! Они ничего не сделали вам? Вы что-то слышали о короле? Знаете хоть что-нибудь о моей семье?

Слова лились быстрее, чем приходило осознание. Оно накатывало удушливыми волнами. Усилием воли Анна заставила себя спрятать мрачную догадку за непроницаемой маской и доиграть ту роль, что невольно примерила ранее.

– Что Вы, нет, Ваше Величество, – вкрадчиво проговорил казначей, а его слова сочились медом. – Со мной все хорошо, если так может быть после этой жуткой ночи. Я пришел убедиться, что с Вами все в порядке. В конце концов, мы – то немногое, что останется здесь от прошлого. Вести о прежнем короле и вашей семье не доходили до меня.

Анна села за столик, взяла в руки еще один кубок и наполнила его, ожидая, что Ульвар примет этот жест, как приглашение. Он сел напротив, расправив по-стариковски сухими руками складки богато расшитого одеяния. На его плече красовалась серебряная брошь в виде змеи с изумрудными глазами. Та самая, которую когда-то носила мать Галена, – первая королева Дагмера.

Южане пробрались в город через усыпальницу в сердце горы. Вход в нее был защищен магической печатью. И снять ее мог только кто-то из королевских советников. С каждым вдохом и ударом сердца у Анны оставалось все меньше сомнений, и те, наконец, рассыпались в пыль, когда Ульвар, потянувшись за предложенным ему кубком, прошептал:

– Слушай внимательно, девочка, – его пальцы оплели ее руку, держащую кубок. – Соглашайся со всем, что тебе предложит мой внук. Ты ведь совсем не повинна в делах Брандов. Не ты загоняла магов в рабство. Ты еще сможешь помочь Дагмеру...

– Вы! Это вы сорвали печать! Вы предали нас всех, – со злостью шептала Анна, пристально глядя Ульвару в глаза, чтобы он не смел отвести взгляда, пока ее пальцы вытягивали шпильку из волос.

Прежде чем он успел опомниться, она выпустила кубок, перехватила его руку и со всех сил впечатала в столешницу, пронзив острием.

– Ваше Величество, мерзкий предатель! Я все еще твоя королева, старик!

Кровь и вино смешались, пока Ульвар вопил от боли и все глядел на свою ладонь, приколотую к столу. Анна отступила было на шаг, но, не помня себя, схватила его за затылок и ударила лицом об стол. Она, наверняка, убила бы его будь время на ее стороне. Впервые лишила бы человека жизни за все то, что случилось по его вине, за все смерти, которые принесло за собой его предательство. За Ивэна – живого или мертвого, за отца – живого или мертвого. За всех, кого она так любила, но потеряла из-за него. Первый удар стоило нанести в горло, чтобы разом покончить с этим. Она готова была потянуться за шпилькой, но все оборвалось – кто-то сбил ее с ног, прижав к полу своим телом.

Ее голова могла расколоться как спелая дыня, едва ударившись о каменный пол, но на затылке лежала чья-то чужая рука, костяшки пальцев которой, наверняка, сбились от падения.

– Дрянь! – что было мочи вопил предатель, и двое стражников, охранявших ее покои, бросились к нему.

– Надо же, сколько ярости. С ума схожу от таких.

Анна дернулась, желая бросить в лицо Галену сноп ледяных искр, ослепить его, драться до последнего. Теперь она была готова, пускай даже он был в тысячу раз сильней. Ей хотелось вцепиться ему в горло зубами подобно волчице, вновь обратиться к магии, но заклинание угасло едва зародившись. Он схватил ее за запястья, вжал их в пол высоко над головами, отчего тело Анны выгнулось, и только крепче прижалось к нему.

– Не заставляй меня нарушать данное слово. Я ведь обещал, что не причиню тебе вреда. Ты важна мне.

Дыхание Галена обжигающе скользило по щеке Анны. Стоило закрыть глаза и забыть обо всем, и ее разум легко бы поддался, вообразив на его месте Ивэна. Прежде лишь он один был с ней так близок.

– Я бы послала тебя гнить во Тьму! – надрывно захохотала она. – Но ты ведь и есть Тьма.

Глаза. Его проклятые черные глаза заставили Анну замолчать, вынули душу, обдав холодом, и вернули обратно. Этот взгляд – мрачный и пугающий в своем бездонном мраке, Гален унаследовал от дядюшки, но вот улыбка, столь ясная и полная жизни, у них с братом была одна на двоих. Анна хранила глубоко в памяти очертания губ Ивэна и это сходство заставило ее задрожать. Она резко отвернулась, не желая больше смотреть на Галена. Увидев его впервые в тронном зале, она едва не задохнулась от ужаса, разглядев его виски с вязью черных вен и потемневшие губы. Никогда прежде отступник не приближался к ней так близко. Теперь же расстояния между ними вовсе не было, как и отметин магии крови на лице Галена. Для кого-то он решил вернуть себе человеческий облик, и Анна молча взмолилась, чтобы он это сделал не для нее.

– А я уж было подумал, что ты трепетная голубка, взращенная для услады глаз.

Анна хотела оскалиться, бросить острую грубость в ответ, но Гален вдруг коснулся ее щеки, нежно повел кончиками пальцев от виска до подбородка, и она снова притихла лаской загнанная в угол. Нежность бывает страшнее насилия, если ее дарит тот, кто внушает пронзительный страх.

Гален вдруг ослабил хватку, мягко высвободил руку из-под затылка Анны и встал. Подойдя к столику, залитому кровью, он наполнил опрокинутый кубок Ульвара вином и, не брезгуя, сделал глоток.

– Борское? – не ожидая ответа, спросил он. – Понимаю, отчего ты выбрала именно его.

Анна опомнилась и села на каменном полу, не решаясь встать. Ее взгляд был прикован к сбитым костяшкам на руке Галена, что спасли ее затылок от неминуемого удара. Хитроумным эликсиром можно было спрятать затемненные вены, но ничем не скрыть черную кровь, если в ней слишком много зла. Та сочилась мелкими каплями, а Гален вовсе не пытался ее унять.

– Ты приказала мне явиться. И вот, я перед тобой.

Словно распознав смятение Анны, он протянул ей руку, желая помочь, а она неожиданно для себя подчинилась, коснувшись пальцами его ладони, и спросила надломленным голосом:

– Чего ты хочешь?

Медленно присев на край стула, она все наблюдала за ним, таким беспечно расслабленным и спокойным. На столе перед ними разлилась кровь его деда, но он ее не замечал, словно та была для него обыденностью, частью убранства его королевских покоев. Вот он небрежно провел рукой по угольно-черным волосам, вот облизнул пересохшие губы, а вот, наконец, заметил ее пристальный взгляд, с полуулыбкой потянулся ко второму кубку, наполняя его.

– Я всегда считал вино из Каменного бора слишком скучным, – он протянул его Анне. – У них было много общего с моим братом. Я прав?

– Ты не знаешь его.

– Да, я не знал его. Но разве можно ждать хоть какого-то веселья от того, кто всю жизнь носил сутану святоши?

Анна подавила желание огрызнуться, плюнуть в слишком правильное лицо Галена, снова отдаться злости и бездумному мщению. Он не бил ее, не пытал, даже не унижал. Он говорил об Ивэне, будто его жизнь оборвалась. А это было куда больнее.

– Зачем тебе понадобился Дагмер?

Она снова повторила вопрос, в ответе на который таилось ее будущее.

– Я желаю дать магам все, чего они заслуживают, – мягкий, задумчивый голос Галена сбивал с толку. – Мне суждено все изменить. У моего отца было довольно странное представление о свободе. Да, кстати об этом... – он сделал медленный глоток и сел, расслабленно закинув ногу на ногу, будто беседовал о пустяках со старой знакомой. – Хочешь ли ты остаться королевой? Или предпочтешь быть вечной пленницей, доживая свои дни взаперти?

– Я – королева Дагмера, – хищно оскалилась Анна. – И, если желаешь это изменить, доколачивай быстрее свой проклятый помост!

Гален шикнул на нее в стремлении приструнить как капризного ребенка.

– Ш-ш-ш-ш! Помни, моя дорогая Анна, я не желаю тебе зла. Но мне следует укрепить свою власть. Ты поможешь Дагмеру, оставшись королевой. Сменится лишь король.

– Я лучше сама затяну петлю на своей шее, чем соглашусь на это, – злобно зашептала она, вскочив, и вдавила ладони в край стола.

– Я лишь объявлю, что казнил тебя, а ты останешься жить в заточении, сожалея, что отвернулась от магов в час нужды.

Гален даже не шелохнулся. Даже теперь, когда она смотрела на него сверху вниз, пораженная гневом и готовая напасть, он лишь продолжал пить скучное борское.

– Я не чудовище, – объявил он. – Я дам тебе на скорбь целую луну. Выбор за тобой.

– Прочь! – ожесточенно выдохнула Анна.

– Да, моя королева.

Он почтительно склонил голову, одарив ее обезоруживающе восхищенным взглядом. Таким, от которого захотелось спрятаться. Она, сжавшись, невольно обхватила себя руками вместо того, чтобы гордо вздернуть подбородок.

Он победил.

Устье реки Рейи. Дагмер

В Дагмере все стало иным. Он похолодел и опустел, на его улицах, в домах, повсюду в морозном воздухе ощущалась скорбь. Она горчила на губах, подкашивала ноги и лишала мыслей. Город отдавал последние почести своим защитникам. Всех мертвых поспешно сжигали на кострах, опасаясь мора. Город неприкрыто смердел, и от этого беспрестанно слезились глаза.

Анна убеждала себя, что все вокруг подернулось пеленой слез не от той боли, что пронзила ее саму. У северян было не принято рыдать на похоронах, но нынче никто не чтил обычаев. Прах Стейна Локхарта, согласно наказу Аарона, должен был упокоиться в усыпальнице героев Дагмера. Лучший скульптор изготовил бы изваяние, повторяющее облик погибшего до самой мелкой морщинки, но усыпальница подло разгромлена южанами. Они, едва напав на город, осквернили святыню и лишили последних стражей Аарона их места в камне. Оттого Анна пожелала отправить отца в его последний путь по старому северному обычаю. И она не была одинока в своем желании. Ладьи пылали и тонули, встречаясь с морем. Анна давно сбилась со счета, не понимала, сколько еще воинов отправятся к Свету вместе с отцом.

Ты навсегда останешься моей Анной.

Его слова, сказанные в день венчания с королем, звенели в ее голове. Ей хотелось выудить из памяти все, произнесенное отцом в тот день. Она целовала его холодные руки, гладила по щекам, припадала к его груди, кусала губы в кровь, сдерживая подступающие рыдания, стараясь не зареветь в голос. Гален не стал утаивать от нее весть о смерти отца и позволил попрощаться с ним. За это Анна была ему благодарна Он не порочил его имя, не торжествовал, хоть Стейн Локхарт и был его врагом. Но теперь, провожая героев, Анна отчаянно желала лечь в ладью рядом с отцом и сгореть. Она смотрела на него умиротворенного, облаченного в черный дублет со скупой серебряной вышивкой, сминала в ладонях промасленную солому, готовую вспыхнуть от малейшей искры.

Ты навсегда останешься моей дочкой с двумя длинными косами и мечтой сделать всё и всех лучше, чем есть.

И она все-таки завыла. Тихонько, стараясь оставаться не услышанной в шуме прибрежных волн и чужих слез.

– Отец... – обессиленно шептала она.

Ее длинные волосы разметались по ветру, но она вовсе не замечала этого. Стоя на коленях у тела отца, она не была королевой, она была дочерью.

– Папа...

– Ваше Величество?

Чужой голос вырвал ее из небытия. Мужчины, собравшиеся у ладьи, заставили ее оглянуться. Она была последней. Последней на этом берегу, пропитанном скорбью и потерей. Пришел ее черед прощаться с отцом.

Вытирая заплаканные глаза, Анна в последний раз дотронулась губами до его лба, и решилась снять с его руки простое серебряное кольцо. Не для себя, нет. В необдуманном порыве она захотела унести в сердце горы хоть какое-то напоминание об отце. Ею овладело чувство, что потревоженный прах стражей никогда не упокоится без него. Анна прижала кольцо к груди, крепко зажмурилась и заставила себя оторваться от борта ладьи, но как завороженная шла вслед за ней, пока мужчины бережно несли ту к воде. Стоя по колено в ледяной реке, она снова услышала, как кто-то назвал ее королевой.

– Ваше Величество? Что теперь будет с городом?

Анна не смела даже взглянуть на того, кто заговорил с ней. Не хотела, чтобы хоть кто-то видел ее блестящие от слез глаза.

– Бегите, если можете, – угасшим от боли голосом ответила она.

Она так и не вышла на берег, пока могла видеть отца. Когда течение мягко подхватило ладью и переплелось своими водами с морем, огненные стрелы настигли ее. Солома вспыхнула быстро, и чем ярче она горела, тем сильнее холодел мир в душе Анны. Чувства угасали одно за другим, оставляя лишь звенящую пустоту.

– Ваше Величество?

К этому голосу она успела привыкнуть. Фабрис, один из Воинов Пепла, неотступно следовал за ней. Слишком молодой, слишком худой, беловолосый и голубоглазый, он казался хрупким как лед, оттого был куда страшнее, чем второй надзиратель Анны – бородатый и мрачный верзила Жирард. Фабрис не отходил от Анны ни на шаг, оставляя ее в одиночестве лишь когда она переступала порог собственных покоев. Он спал на тонкой подстилке у ее двери, а слуги приносили ему еду. Она не спешила обманываться его внешностью – если этому псу приказали ее охранять, значит он был достаточно опасен для этого.

– Ваше Величество, позвольте мне помочь вам, – Фабрис со своим жутким южным говором неожиданно оказался за спиной Анны, спрятав под напускной любезностью твердое требование выйти из реки. Она знала, что наемник уже протянул ей руку.

Но она не слушала. Пустая и отрешенная, Анна все вглядывалась вдаль, наблюдая как полыхает прах ее любимого отца, сильнейшего мужчины и доблестного воина. Ей не хватало даже гнева. Желание напасть на своих надзирателей, на остальных воинов Пепла, снующих по берегу, угасло едва зародившись. Она не хотела превратить прощание с воинами Дагмера в бойню и утопить все в крови.

Услышав, что Фабрис зашел следом за ней в воду, она утерла убежавшую слезу с щеки, и вернулась на берег. Тащить ее за собой она бы ему не позволила. Ноги и подол платья промокли насквозь, но Анне не хотелось возвращаться в замок. Не сейчас. Фабрис и Жирард молча двинулись за ней.

Она шла по улицам Дагмера, набросив капюшон. Город почти вымер, но редкие прохожие все равно узнавали ее, провожая почтительным поклоном. Она все еще оставалась королевой. Ей было тяжело видеть Дагмер таким, будто из него вытянули всю его сущность. Снег кружил в воздухе, скрывая кровь и пепел, но в опустевших домах уже селились отступники, а улицы патрулировали южане. Анна лишь молча молилась, чтобы те, кто успел сбежать, не вздумали вернуться в город, пока замок Дагмера остается в руках Галена Бранда.

Дойдя до пролома в крепостной стене, Анна замерла, уставившись на него, как на открытую рану.

– Эй, королевна! – злобно пробурчал ей Жирард, сметая снег с вымокших сапог. – Даже не вздумай туда идти. Там не осталось ничего, кроме камней.

Анна все равно шагнула в темноту. Она даже пожелала, чтобы стена обрушилась, завершив здесь ее земной путь. Перебравшись через камни, она побрела по коридору, все еще освещенному пылающими факелами, сырому и пустынному, с множеством ходов и ступеней, но даже так он казался теперь уютнее, чем замок или полумертвый город. Жирард был прав. В усыпальнице героев Дагмера в самом деле не осталось ничего – все скульптуры были разбиты, прах осквернен. Анне удалось найти недогоревший огарок свечи, зажечь ее от настенного факела и осмотреться. Она нагнулась, подняла с земли случайный осколок и смогла угадать в нем глаза первого правителя Дагмера, решила вернуть его туда, где раньше стояла статуя, которую она так хорошо помнила. Она часто приходила в усыпальницу прежде. Приносила свежие лилии, зажигала новые свечи, всматривалась в каменные лица героев, но чаще всего – в облик короля Аарона. Она хорошо помнила его и крепко любила, ведь он был другом ее отца, всегда справедливым, мудрым и почтительным. Как настоящее дитя Дагмера, Анна не знала других королей, не жила там, где правили недостойные.

Она оставила обломок у стены, нашла небольшую выемку рядом, сдула с нее пыль, пепел и прах, уложив туда кольцо отца.

– Зачем вы это сделали? Кто отдал приказ?

Она впервые заговорила со своими надзирателями, стоя на коленях среди обломков героического прошлого Дагмера.

– Никто не приказывал, но никто и не сдерживал, госпожа, – осторожно ответил Фабрис. – Разрушение – это облик войны, но, поверьте, не каждый руалиец был к этому причастен.

Анна вдохнула воздух склепа, раздирающий легкие, чувствуя, как погружается в нервный бесконтрольный озноб. Она встала и почти побежала, чтобы не слышать голоса Фабриса, стуча по ступеням обмерзшими сапожками. Шествуя по местам своей скорби, она не могла остановиться в надежде, что ее собственный разум положит всему конец. Ей захотелось вернуться к семье, в тот дом на холме, где жила ее беспечность, где мать впервые предупредила ее.

Замок Дагмера – скверное место, душа моя. Он не терпит женщин.

Она решилась, наконец, увидеть, что стало с ее домом, понять, как сильно он теперь похож на нее – оставленную и опустошенную.

– Что за песья служба, Фабрис, присматривать за этой полоумной северянкой!

Эхо, гуляющее по коридорам, заставило Анну остановиться. Она пообещала Галену, что не станет бежать, и ее надзиратели не должны были распознать в этом необузданном порыве побег. Она дождалась пока они снова увидят ее, затем вновь ускорила шаг.

– Создатель, как я хочу жрать. Как я замерз, Фабрис, и это не я лез за ней в ледяную воду! Сгинул бы во Тьму этот Север...

– Заткнись.

Анна то и дело останавливалась, чувствуя скорбь по дому, по прежнему миру, проклиная чужаков за собственной спиной. Всякий раз она крепко зажмуривалась и застывала, пока их шаги не становились отчетливо различимы в глубине коридора. Выбираясь на улицы через завалы в крепостной стене, она услышала тревожный оклик, когда запнулась и содрала ладони о камни. Любая капля ее крови, что капала на белоснежный снег снова и снова, теперь была бесценна.

Дым от костров, разведенных у дома, был виден издали даже в сумерках. Разрушение и пепел обосновались и там, не оставляя никакой надежды, но Анна не могла отвернуться, просто шла вперед, как завороженная, будто бы стремилась ранить себя еще больнее. Поднимаясь по холму, она поняла, что дом облюбовали воины Пепла. Они вышвырнули из комнат то, что посчитали ненужным – мебель, книги, одежду детей и прочий семейный скарб. Под ногами хрустели осколки разбитых склянок и засушенные травы Роллэна, рассыпались его снадобья и порошки. Южане разрушали дом семьи Локхарт, перекраивали под себя, превращая место, когда-то наполненное теплом и смехом, в казарму. Повсюду сновала солдатня. Они косились на Анну, переговариваясь с ее надзирателями. Кто-то из товарищей задержал Фабриса на пороге, схватив его за плечи в радушном приветствии. Анна, воспользовавшись моментом, решительно шагнула вглубь дома, взбежала по лестнице и заглянула в комнату, когда-то принадлежавшую ей. Та была пуста, и словно в осуждающем безмолвии глядела на нее. Анна прошла дальше, нырнула в комнату Роллэна, бросилась к окну сквозь ряды подстилок и спальных мешков, распахнула стекла и ставни, впуская морозный воздух туда, где ее любви осталось больше, чем в собственных покоях. Иначе она не смогла бы дышать. Когда-то в комнате брата пахло мятой, северным летом и воском, теперь же воздух пропитали пот и смрад. Анна задержалась у окна, вглядываясь в город, погруженный в темноту. Уткнувшись ладонями в подоконник, она вдруг вскрикнула, когда в кожу воткнулось что-то острое – серебряный гильдейский знак брата. Он не забрал его с собой, а южане не увидели и не успели присвоить или уничтожить. Анна всхлипнула и приложила находку к губам, села на ближайшую койку и, не сдерживаясь, зарыдала.

– Так и должно быть со всеми вами, – прорычал Жирард, наблюдавший за ней у двери. – Со всеми дагмерскими тварями...

Слабая, истерзанная увиденным, опустошенная потерями, Анна замерла от этих слов, как от удара, закрыв лицо ладонями.

– Прекрати! – обозленно потребовал южанин. – Вставай и выметайся! Это больше не твой дом.

Услышав приближающиеся быстрые шаги, Анна вскинула руки, не сдерживая магию. Она поклялась Галену, что не нападет ни на кого и не посмеет бежать, но она не готова была позволить надзирателю прикоснуться к ней, схватить и силой тащить за собой.

Ледяные иглы ударили Жирарда по лицу, но он успел увернуться, прикрывшись рукой, и рассеченным остался лишь широкий лоб. Всего в два прыжка он оказался рядом с Анной, грубо схватил ее за запястье, рывком стаскивая с койки. Она вскрикнула от внезапной боли и оказалась на полу перед южанином.

– Отпусти госпожу немедленно, – Фабрис возник на пороге комнаты. Он не успел договорить, но в его руке уже блеснул кинжал, а в его глазах – неумолимая готовность нападать.

Жирард отшатнулся от Анны, словно ее запястье раскалилось до бела.

– Эта сука напала на меня, – стал оправдываться он, утирая кровь с лица. Его лоб теперь выглядел так, будто он упал на нянькину игольницу.

Невообразимо, но голос этого верзилы дрогнул. Фабрис приближался не спеша, его лицо не выражало ни капли гнева, совсем не выглядело угрожающим. Отстраненно холодным, но никак не угрожающим.

– Не смей выражаться грубо при королеве. И больше никогда не прикасайся к ней. Или ты будешь нести свою службу на кухне до конца своих дней. Понял?

Сталь сверкнула и кинжал вновь отправился в свое укрытие под рукавом Фабриса. Он почтительно протянул Анне руку, желая помочь ей подняться. В этот раз она позволила ему сделать это, не желая знать, почему такой громила как Жирард, боится щуплого воина Пепла, что был меньше его самого в два раза.

– Уже стемнело, госпожа, – проговорил он, склонив голову. – Не следует ли нам вернуться в замок, прежде чем Его Высочество забеспокоится о вас?

Жирард что-то прорычал и сплюнул на пол, задохнувшись от охвативших его возмущения и гнева. Фабрис же пропустил Анну вперед и шел следом шаг в шаг, очевидно опасаясь, что она совершит какую-нибудь глупость. Больше ее надзиратели не переговаривались.

Анна не желала возвращаться в замок, но теперь должна была оставаться благодарной за возможность покидать его. Ей не хотелось мириться с жизнью пленницы, но обманывать себя мнимым чувством свободы, оказалось лучше, чем не иметь ее вовсе. Она напала на Жирарда, пусть и защищаясь, а значит она не сдержала слово. Ее жизнь, и без того вывернутая наизнанку, могла дать очередную трещину. Но до тех пор, пока она не знала ничего о судьбе Ивэна, в ней теплилась надежда. Сохранить собственное существование – то малое, что она могла сделать для него.

На подступах к замку Анна поняла, что до сих пор дрожит всем телом, а голова идет кругом. У нее не осталось больше сил на слезы или гнев, но все же она вновь и вновь уговаривала себя смириться с тем, что в замке поселилась Тьма, и ей нужно принять это. Или изменить. Но вернуть к жизни людей, казненных на помосте, она уже не могла. Она увидела их, едва ступив во внутренний двор. Один из них – пастор Эйлейв, еще совсем молодой, но полюбившийся жителям Дагмера. Двое других мужчин – воины Священного караула. Их повесили, оставив на плечах тяжелые багровые плащи. Гален решил избавиться от всех слуг Создателя, вытравить их, а тех, кто не успеет бежать – казнить. Он не мог поступить иначе со Священным караулом, что был живым оружием королевств Договора, но смерть Эйлейва пробила очередную дыру в ее и без того рассыпающейся броне.

– Ваш король продал вас Галену, чтобы вешать здесь священников? – она злобно взглянула на Фабриса, желая выпытать у него ответ, ведь южане всегда были куда фанатичнее в своей вере в Создателя. Она все не могла сложить, как король Тадде смог найти общую цель с отступником Галеном Брандом.

– Это не мы... – растеряно ответил наемник, стараясь не смотреть на помост. – Воины Пепла не посмели бы...

– Даже ценой собственной жизни? Даже если бы сам Гален Бранд стоял за их спинами, грозя смертью за неповиновение?

Яд, становясь привычным, сочился из слов Анны отравляя, задевая, изламывая. Она не узнавала себя, свой замок, даже колючий зимний воздух казался теперь абсолютно чужим. Она ринулась в зал Совета, так и не получив ответов от своих надзирателей.

Всю дорогу до замка Анна представляла, как сбросит вымокшие сапоги, заледеневшее платье, плащ, как запрет дверь своих покоев покрепче, разожжет камин и нырнет в кровать, которую теперь ей приходится согревать самой. Но ей снова нужен был Гален Бранд. Она будто играла в старую игру, привезенную из-за Великого Моря, где черные камушки должны были сбить белые с разлинованной доски. Черный должен был вот-вот выбить ее из игры, но он этого не делал. Это означало лишь то, что она снова может бросить ему вызов.

Стремительно ступая по замковым коридорам, Анна не повстречала ни одного знакомого лица. Ведь теперь его защищали не стражники Дагмера, а маги крови, преступники и многочисленные Воины Пепла. Она шла мимо них, воинственно вздернув подбородок, почти не озираясь по сторонам.

Двери в зал Совета Анна распахнула сама, давно решив для себя, что достанет Галена из-под земли, если не найдет его там.

– Как ты смеешь? – выкрикнула она, ступая прямо к нему, занявшему не свое место за столом Совета короля Дагмера.

Она хотела разразиться гневом, но наткнулась на его взволнованный взгляд, на лица новых советников, собранных им даже без короны, на Ульвара, все еще восседающего на прежнем месте.

– Как ты сме... – только и успела пискнуть она прежде, чем он оказался рядом и с сокрушительно нежданной заботой тронул ее за пальцы.

Имя Эйлейва так и застыло на губах Анны, не успела она заговорить и о Создателе, ведь ворвавшись в зал Совета, она подняла руку и рукава скользнули вниз, обнажив посиневшее запястье.

– Кто это сделал с тобой?

Темные, озадаченные глаза Галена пригвоздили ее к себе. Анна захотела отступить, вырваться, побежать прочь, но его рука оказалась на ее талии, под тяжелым плащом, прежде чем она посмела пошевелиться.

– Кто?

Всхлипнув, она уперлась ладонью в его грудь, все еще пытаясь скрыться от того разрушения, бушующего в нем. Сеточка темных вен избороздила его открытую шею, но не тронула лицо и руки. Следы запретной магии ярко завладели им.

Жирард выдал себя сам, в сокрушительной тишине сделав несколько шагов назад.

– Нет!.. – вскрикнула Анна, увидев, как заботливый, встревоженный взгляд Галена тяжелеет и становится по-змеиному медленным и пустым.

Она не простила Жирарду его грубость, не простила ему южную кровь, его сущность наемника, но она не желала видеть его смерть.

Гален лишь щелкнул пальцами.

Анна, будучи уверена, что даже единственная капля крови сейчас может лишить ее чувств, провела ладонью по его щеке в попытке вернуть себе этот пугающий незваной нежностью взор. Но Гален, словно ничего не чувствуя, поднял раскрытую ладонь вверх.

– Пожалуйста... Нет...

Одна Галена рука все еще лежала на талии Анны, другой – он убивал южанина. Его крик был пронзительным настолько, что ей не удалось спрятаться в мыслях. Внезапная оглушающая тишина, накрывшая своей неизбежностью, снова вернула неукротимую дрожь в ее тело. Они оба посмотрели вниз, под ноги, где каменный пол заливала еще горячая кровь.

– Так будет с каждым, кто посмеет тронуть королеву Дагмера!

«Только не смотреть назад!» – думала Анна, глядя на Галена, считающего себя абсолютно правым в своей жестокости. Она все еще хотела сделать шаг назад, но мир продолжал отступать в темноту, а ее белые, насквозь промокшие сапожки, предательски заскользили по алой крови.

– Великая Тьма! Ты пылаешь, – вновь обеспокоенно прошептал Гален, подхватив ее.

Закрывая глаза, Анна посмотрела на его шепчущие губы – то единственное, чем он был похож на брата.

Леса Дагмерской гряды

– А я – Лис Корсии. И как же я рад, что ты жив Красный, – командный голос смягчился и лучники опустили свои стрелы.

Верена нервно захохотала от захватившего ее облегчения. Роллэн отпустил ее заледеневшие пальцы не сразу, прежде уверившись, что она твердо стоит на ногах. Впрочем, иначе быть и не могло.

Когда Касс Форсетти оказался рядом, Роллэн заметил, как посерело его лицо, а один единственный глаз, удивительно напоминающий лисий, теперь был болезненно красным от усталости.

– Ох, Создатель! Что с твоим лицом? И почему ты не в госпитале, Красный? Знаешь же, как опасно теперь в этих лесах? – говоря с Роллэном, он внимательно оглядывал Верену, желая убедиться, что она ничем не похожа на отступницу.

– М-м-мы в беде, Касс. Нам надо бежать. Но я хочу увидеть мать. Ты слышал хоть что-то об Анне?

Суровый командир лучников только покачал головой, тяжело вздохнув.

– А об отце?

– Идем в лагерь, а по пути расскажешь, что за беда вывела тебя в дагмерский лес.

Роллэн, глядя под ноги, на скованную льдом землю и выпирающие корни сосен, поведал лишь об мастере Одене, о том, как тот обратил себя в зверя, отдав свой разум во власть тиронского табака, как обвинил Роллэна в воровстве, напал на него, а затем – получил кипящим котелком по голове.

– Кто бы мог подумать, что в такой прелестной девушке столько смелости, – проговорил Касс, все еще настороженно поглядывая на Верену. – Но ты ведь могла его убить.

– Я не прелестная, – грубо отрезала она, все еще держась немного позади Роллэна. – Могла. Но не убила.

Даже Роллэн уловил их зарождающуюся неприязнь друг к другу. Но перепалки не случилось, ведь они подошли к пещере, где прятались беженцы.

– Раз мы теперь повязаны, не оставляй меня одну, – шепнула Верена, а Роллэн вдруг почувствовал, как кровь необъяснимо бросилась к лицу, ведь прежде никто не просил его о таком. – Иначе я сойду с ума. В этом месте слишком много боли.

Своды пещеры тянулись глубоко под землю и всюду, куда ни глянь, ютились люди – испуганные, рыдающие, отрешенные. Найти среди них свою семью Роллэну тотчас показалось непосильной задачей, но поиски облегчил Касс, хлопнув какого-то мальчишку по плечу и приказав найти леди Лив, а сам отвел их в сторону к огню.

– Мы с Вереной спасли Яноша Пратта, – Роллэн посчитал, что Касс, как его старый друг и один из командиров Дагмера, должен был знать об этом.

Он выронил из рук миску, которую взял, чтобы наполнить горячим варевом из котла. Та со звоном ударилась о камни, а Касс сел на ящик, стоящий неподалеку.

– Ты должно быть зло шутить надо мной, Красный? Я видел, что с ним стало. Говоришь, что спас его? Даже тебе это не по силам.

– Один я мог и не справиться, – ответил Роллэн и осмелился взглянуть на Верену.

Эта ложь должна была обернуться благодарностью, но будучи неуклюжей и бессмысленной, она ничего не изменила – Верена, оказавшись в убежище, дрожала как лист на ветру. Глаза ее поблескивали от подступающих слез и вот она, разозлившись, качнула головой, резко смахнула одну единственную сбежавшую слезинку, и направилась вглубь пещеры.

– Есть кто раненый? Кому-нибудь нужен лекарь?

Роллэн и не ожидал, что Верена может говорить столь мягко, но в то же время звонко и уверенно. Она была полна решимости подойти к каждому, чтобы помочь так, как умела.

– В-в-еришь ты или нет, П-пратт жив, – слова ломались, когда Роллэн вновь заговорил с Кассом.

– Ты уверен, что должен бежать из Дагмера вместе с ней? – тот кивнул в сторону Верены все еще озадаченный. – Не было бы лучшим решением переждать бурю в какой-нибудь маленькой деревеньке под Эстелросом? Она не будет длиться вечно. В конце концов, ты ничего не сделал...

Касс замолчал, когда Роллэн сел рядом и уставился на пальцы, тоже охваченные нервной дрожью.

– Ты хочешь что-то сказать? – корсианец заговорил вкрадчиво, пораженный тем, что расстояние между ними сократилось столь быстро с прытью, совсем не свойственной Роллэну.

– Король жив. Потому я не посмею отсиживаться в глуши. Я должен был уйти сразу, как только Эрлоис позвал меня... – он заговорил быстро и тихо, неспособный иначе обращаться с тайнами.

Он хорошо знал Касса как старого друга отца. Он был из того сорта людей, что способны сохранить тайну, даже если с него начнут сдирать кожу.

– Эрлоис?

Лис Корсии попал в расставленный для него капкан, едва услышав это имя. Роллэн спрятал ликование за напускной задумчивостью, косо поглядывая на собеседника, наблюдая за тем, какую власть возымели над ним его слова. Два наемника, выученные в Корсии, были повязаны друг с другом хотя бы потому, что один из них пошел по этому пути, приняв искусного убийцу за героя. Касс Форсетти когда-то давно служил отцу Эрлоиса. Тогда он обращался к нему не иначе как «мой принц», но отчего-то не отправился следом за ним в Эстелрос. Вина могла расцвести пышно даже в его душе.

– Он спас нашего короля?

Этих вопросов было достаточно, чтобы посеять в Кассе сомнения и желания, на которые так рассчитывал Роллэн. Он высказал их прежде, чем леди Лив успела броситься к нему, а он, едва завидев ее, сорвался со своего места.

– Мама, – выдохнул он, обнимая ее, как тень своего прошлого, в котором не было места боли.

Она надрывно разрыдалась, утыкаясь в его плечо. Он гладил ее по длинным золотистым волосам, вдыхал их аромат, так похожий на запах их дома, увитого плющом и канувшего в небытие. Он перехватил ее руку и поднес к губам.

– Он убьет... Он убьет Анну? – ее голос дрожал от ужаса перед сказанными словами. – Или она станет его вечной узницей?

Лив никогда не показывала слез своим детям, но теперь она обнимала взрослого сына, и дала волю своей собственной буре. Он – это Гален Бранд. В его руках была судьба ее дочери.

– Я не знаю, мама, – у Роллэна не нашлось иных слов.

– Я потеряла Эйба! – вдруг выкрикнула она и упала бы, не удержи он ее за плечи.

Их дом всегда был полон суеты и смеха. Семья Локхартов давала приют детям, слишком рано явившим свою магию. Но связь Роллэна с Эйбом была особенной – в них текла общая кровь. И ближе этого мальчишки ему была одна лишь Анна. А ведь еще вчера он думал, что неразделим с сестрой.

– Он потерялся... Потерялся в суматохе, пока мы бежали...

– Найдется. Он найдется, мама. Ведь он так похож на отца!

Лив зарыдала еще громче. Так Роллэн понял, что никто ничего не знает и о судьбе главы их семьи. Он сжался, впервые увидев мать безутешной и слабой.

– Мама... – он крепко схватил ее за плечи, заставил себя посмотреть прямо в ее глаза. – Обещай мне, что не останешься здесь. Уходите, как только отыщешь Эйба. Лорд Ханрик Меинард должен принять вас. Там вы будете в безопасности.

Он так редко смотрел в лицо матери, что клял теперь себя за это. Наивный, он думал, что сможет делать это сколько ему вздумается. Теперь же он старался запомнить каждую ее черточку – большие серые глаза, родинку на щеке, мелкие морщинки в уголках глаз, ему хотелось увидеть ее улыбку, чтобы спрятать ее глубоко в памяти, но в последний раз она улыбалась, когда мир был совсем иным.

– Нас? А ты? А ты, Роллэн?.. Почему ты так говоришь? – она вцепилась в его руки тонкими слабыми пальцами. – Ты останешься с нами. Я не потеряю больше ни одного ребенка! Я...

– Я... – прервал ее Роллэн. – Больше не ребенок.

Лив пошатнулась и затихла. Он встретил удивленный взгляд ее широко распахнутых глаз. Она смотрела на него, словно оглушенная его суждением.

– Мой мальчик... – слова матери, невысказанные и пропитанные страхом, были способны пошатнуть сколь угодно прочную решимость.

– Лив, – Касс, наблюдавший за ними со стороны, не смог промолчать. – В его возрасте Стейн уже оборонял Эстелрос. Отпусти сына с чистым сердцем. Он не останется с тобой, как бы сам того не хотел. Прощайся с братьями и сестрами, Роллэн. Нас ждет непростой путь.

Касс говорил между делом, проверяя хорошо ли набит его дорожный мешок. По-хозяйски распорядившись содержимым ящика, стоящего у костра, он уложил к себе еще несколько увесистых свертков.

– Н-нас? – Роллэн хотел услышать сказанное вновь.

Он не строил иллюзий. Двум лекарям в такое темное время было опасно появляться на тракте. Им нужен был кто-то, уверенно держащий в руках оружие, а еще лучше – владеющий магией. Касс был тем, к кому Роллэну не нужно было привыкать, потому он был несказанно рад предложенной помощи.

– Я присмотрю за ним, Лив, как за собственным сыном, – уверенно, но мягко он разомкнул объятия матери и сына, и вручил Роллэну тяжелый арбалет.

Он похолодел. Мечи, ножи, кинжалы были хорошо знакомы ему, но не подчинялись. Отец долго бился с ним, прежде чем принял его суть. Не каждый юноша должен быть выкован из стали, некоторым дозволено говорить на древних языках, врачевать болезни и раны, и пахнуть свежесобранной мятой с полынью. Арбалет с искусной резьбой на ложе Роллэн прижимал к себе впервые.

– Я буду с теми, кто сделает для Анны и Дагмера больше, чем невозможное, – его губы дрогнули в кривоватой улыбке. Такой робкой, что он и сам не поверил.

Лицо Лив исказил гнев, но под взглядом Касса он обратился в смирение.

– Ты похож на отца больше, чем думаешь, – прошептала она, утирая слезы.

Даже убитая горем и неизвестностью, она лучилась светом и любовью. Покидать ее было непросто, оставаться же рядом с ней – невозможно.