Последние стражи Аарона. Изгнанники

Переулки Дагмера

Пока дышал Ивэн Бранд, Дагмер можно было спасти. Эта мысль вонзилась в разум Эрлоиса Толдманна словно тысячи ножей.

Он крепче сжимал губы, чтобы не реветь, не закричать, не зашипеть, освобождая от доспеха павшего короля Дагмера, найденного им под завалом обрушившейся лавки. Кто-то, а вероятнее всего – его королева, позаботился о нем, как следует подтягивая ремни наплечников, поножей, наручей и нагрудника. На плечах юноши красовались волки с раззявленными клыкастыми пастями, перекликаясь с фамильным гербом Брандов. Эрло залюбовался бы такой искусной работой, если бы не спешил понять, насколько страшны раны короля. Клинок с кроваво-красной яшмой на рукояти все еще сверкал в его дрожащей от напряжения руке.

Много зим Эрлоис отворачивался от самого себя, но теперь на его пальце красовалась семейная реликвия Толдманнов – тот серебряный перстень с белой как снег костью, что он прятал на кожаном шнурке под одеждой с тех пор, как в битве за Ангерран умер его отец. Он успел растерять себя без остатка, пока жил в плену среди магов крови. Теперь этот перстень стал для него безмолвным кричащим напоминанием о том, кто он есть.

Освободив Ивэна от доспеха, Эрло, наконец, понял, отчего вокруг было так много крови. Левая рука короля была словно изодрана выше кисти. Сорвав с прилавка скатерть и наскоро изорвав ее на ленты, Эрло остановил кровь как умел. Он снова ощупал голову Ивэна, убеждаясь, что та цела. Он смахнул с лица короля белые спутанные пеплом и потом пряди, юношеские и легкомысленные. Подумал, что сбреет их, как самому настоящему ловцу, как только Ивэн очнется. Никто в окрестностях Дагмера не должен был узнать, что король выжил, пока он не окажется подальше от этих мест и собственного брата, захватившего город.

– Не вздумай умирать, – просипел Эрлоис, дыша одной лишь только болью, недоумевая, отчего не умер и не истекал кровью он сам. – Я хочу взглянуть, как ты отвоюешь Дагмер. Хочу убедиться, что ты вернешь себе бедную Анну. Хочу втюриться в какую-нибудь прехорошенькую магичку на том пиру, что ты устроишь, да так, чтобы без памяти, и поутру вручить ей серебряный браслет! Готов поспорить, ты бы на это посмотрел, а?

Он вновь прислушался к дыханию друга – тот все еще дышал, заявляя свои права на жизнь. Два десятилетия назад на руках Моргана Бранда погиб старший брат Эрлоиса. А он сам теперь в еще дымящемся после боя Дагмере захотел сыграть с судьбой, северными богами или самим Создателем в дерзкую игру. Рискнуть и если умереть, то не напрасно.

Эрло приладил к поясу Зовущего Ярость – тяжелый меч Ивэна, все еще не обагренный кровью. Он счел, что тот несомненно сослужит добрую службу в новом пути. Бросить такое оружие, выкованное самим Стейном Локхартом, было бы сродни предательству. Поднатужившись, Эрло перекинул здоровую руку Ивэна через свое плечо. Ему предстоял сложный путь, но он не оставил бы друга даже за все соблазны мира. Эрло вспоминал снова и снова, как Ивэн, король Дагмера и маг воды, сокрушал южан ледяными иглами и выжигал их беспощадным пламенем. Прежде он никогда не слышал, чтобы хоть кто-то был способен уместить в себе две магии разом, оттого был уверен, что юноше уготована особенная судьба. И он готов был сделать все возможное, чтобы ее нить не оборвалась этой ночью. История их семьи не должна была повториться.

Отперев прикрытую дверь лавки ударом ноги, Эрло на мгновение замер. Он был уверен, что город по-прежнему мертв, но теперь на площади кишели стервятники – южане подбирали трофеи и добивали раненных. Он успел рассудить, что тех всего пятеро, и взмолился, чтобы никто из них не видел Ивэна в сражении.

Сама торговая площадь вывернулась наизнанку. Словно великан из детской сказки сложил в большую корзину деревянные лавки, камни проломленной городской стены, умирающих и уже мертвых, а потом снова опрокинул все на землю. Над горизонтом занималась алая полоска рассвета, но встретить его было суждено не всем.

Эрло облизнул пересохшие губы, поборол подступившее головокружение и с напускной смелостью вышел из лавки, волоча за собой друга.

– Слава южным берегам и новому королю Дагмера! – вскрикнул Толдманн, однако эти слова едва не встали ему поперек горла. – Сестра проклянет меня, если не верну в лагерь ее муженька! Славные господа, знаете ли вы, где разбит госпиталь?

– Слава берегам, да, как же, – проворчал один из мародеров, обирая карманы мертвого северянина. – Госпиталь в замке, магово ты отродье.

Южане пялились на Эрло. Он выглядел как отступник, а вот на Ивэне остался подлатник, какой могли позволить себе лишь богачи. По лицу Эрлоиса струился холодный пот, он не знал, идти ли ему дальше или хвататься за меч.

– Не слушай старого дурака, маг, – бросил ему другой южанин с акцентом, режущим северное ухо. – Ступай своей дорогой со своим родичем, пока тот не помер.

Эрлоису не нужно было повторять дважды. Как только дорога стала свободнее, он взвалил Ивэна на плечи и зашагал прочь из города.

Лекарский лагерь, Дагмерский лес

Роллэн признавал себя безмерно наивным и глупым. Злился, что не был готов увидеть и услышать все, что ему довелось. Поначалу он долго не мог прийти в себя, но пара звонких пощечин, выданных мастером Оденом показавшим слабину лекарям, быстро заставили его собраться. Он сбился со счета, сколько исковерканных раненных тел прошло через его руки, заклинания и эликсиры за одну слишком темную ночь.

Ему было дурно, но он держался – не позволял дать себе слабину. В палатки всё заносили новых раненных и ему представлялось, что он сам умер, и именно так выглядит Тьма, куда он попал после смерти. Он видел, как лекари валятся с ног, кто от усталости, кто от слабости, а кто от удушающей тошноты. Приходя в себя, они уходили в другой шатер, завораживать эликсиры прямо посреди царящего безумия. Многие из них впервые видели подобные раны, но возвращались снова в госпиталь из-за долга или страха перед мастером.

И если крики, смрад и смерть были Тьмой Роллэна, мастер Оден был самой ее сутью. Он не мог вспомнить, когда его учитель погряз в явственно ощутимой ненависти к нему – он ни за что бы не заметил этого. Простые человеческие чувства всегда виделись ему непостижимой загадкой. Но первое, чему научился Роллэн за эту ночь – не слышать ничего, кроме голоса мастера, однако пропускать мимо ушей его оскорбления и тычки.

Роллэн медленно и осторожно выправил края раны, а мастер стоял наготове с иглой в руке. Перед ними на столе лежал совсем молодой юноша с раскуроченным животом. Если бы не магия, разумнее было бы подарить ему избавление, даже не тратя ценное маковое молоко. Но мастер Оден никого так просто не отпускал, хватаясь даже за один шанс из тысячи. Они попеременно орудовали иглой и эликсирами. В этот раз в руках Роллэна была склянка.

– Начнем, – пробурчал Оден, склоняясь над раненным.

Над его головой висела лампадка, свечи стояли по обе стороны от тела раненного, давая теплый яркий свет. Над ними тоже поработала магия, оттого горели они дольше и ярче, и как нельзя лучше подходили для лекарского ремесла.

– Локхарт, следи, чтобы он не очнулся.

Роллэн держал рядом с собой край повязки, вымоченный в отваре сон-травы. Раненый хоть и был привязан кожаными ремнями к столу, но держать его в забытии было гуманнее и давало хоть какой-то шанс на жизнь. На этот стол попадали лишь те, кого следовало вырывать из лап смерти. Учитель и его ученик вели с ней очередной неравный бой.

Оден шил, Роллэн заливал рану эликсиром, подкрепляя его чарами на старо-тиронском наречии, как вдруг рука мастера дрогнула, и их лица окропились кровью.

– Корина, милочка, помоги же нам, – тихо попросил Оден, а Роллэн слышал, как его голос наполняется дрожью, и внутренне напрягся, готовясь к очередному приступу ярости своего учителя. Вспышки его гнева могли остановить всю отлаженную работу лекарей, а это не сулило ничего, что помогло бы спасти тех, кто нуждался в помощи. Оден вспыхивал раз за разом, однако быстро затухал. Роллэн вдруг словил себя на мысли, что тот, чтобы не упасть от усталости, прикладывается к тиронскому табаку. Он знал, что у мастера, должно быть, расширены зрачки, но не мог в этом убедиться – в лицо Одену он не смотрел.

Роллэн замолчал и сжался, когда девушка, не отрывая его от эликсира, стерла кровь с щеки. Он не терпел прикосновений людей, которым не смел заглянуть в глаза. Во всем Дагмере тех, от кого он не прятал взгляд, можно было пересчитать по пальцам.

– Отчего ты молчишь, Локхарт?! – успело сорваться с губ Одена, прежде чем сквозь крики и стоны раненных послышалось то, что окончательно привело его в бешенство.

– Шесть. Умер.

Каждый стол, поставленный в госпитале, имел свой номер, наспех начерченный угольком на деревянной балке над койкой. Услышав подобный возглас, стражники, помогающие лекарям, забирали труп, чтобы незамедлительно вынести из госпиталя.

– Умер? С чем ты в этот раз не справилась, Верена?! – мастер отшвырнул иглу и бросился к девушке.

Он кричал ей в лицо, она молчала. Лишь с вызовом смотрела на мастера, вздернув острый подбородок, уверенная, что сделала все возможное. Роллэн плохо различал лица, не запоминал имена. Но эта смелая девушка оставила след в его памяти. По меркам дагмерских красавиц, Верена носила слишком короткие волосы. Они были блестящими и черными как смола, и совсем не скрывали ее тонкую изящную шею. Она часто была злой и надменной, но глаза у нее были спокойные и добрые. Роллэн однажды заметил, что они серо-зеленые, будто туман, застывший в весенней траве. В присутствии Верены он заикался и краснел больше, чем перед другими девушками, оттого избегал ее.

Стараясь не слушать брань мастера, Роллэн схватил его брошенную иглу. Корина, ни слова не говоря, взялась за эликсир. Ткани медленно сползались, но оба были уже уверены, что спасли молодого стражника.

– Один! – через какое-то время выкрикнула девушка. – Носилки!

Роллэн вытер окровавленные руки, присел на один из ящиков с эликсирами и прикрыл глаза. Корина устроилась рядом слишком близко, и они соприкоснулись плечами. Он уловил ее дрожь и сбившееся дыхание. Даже не взглянув, он понял, что девушка плачет.

– Нет, – тихо проговорил он. – Мастер разозлится.

– Да провались во Тьму этот мастер! – буркнула Корина, размазывая слезы по лицу. – Он и так зол как бешенный кабан. Я думала, что всю жизнь буду варить эликсиры, а не утопать в крови, желчи и дерьме, как теперь! Ну что за дура-а-а! Если Хейк выживет, пойду за него замуж! И брошу все! А если он не выжил, Роллэн?!

– Пора, – только и ответил он, думая, что по-настоящему к такому не был готов никто.

Корина никогда прежде не говорила с ним. Мрак, охвативший все вокруг, выплескивал из людей то, кем они являлись на самом деле. Корина была очень способной, но слишком нежной и еще совсем юной. Мастер Оден не взял бы ее в одну связку с собой оперировать самые страшные раны, не будь уверен в ней. Роллэн же все ожидал, что в этом безумии явится его истинная сущность, но этого не происходило. Он все еще оставался самим собой – юношей, слишком болезненно ощущающим окружающий мир. Прежде чем встать, он растер плечо, соприкоснувшееся с Кориной. Будто одно нечаянное касание смогло пробить брешь в воздвигнутой им невидимой броне.

На столе перед ними оказался мужчина с посеревшим лицом. Попав под чей-то меч, он истекал кровью. Руки Роллэна должны были оставаться чистыми, поэтому он жестом попросил Корину снять с раненной ноги воина сапог. Тот был полон крови, что ручьем выплеснулась на пол. Роллэн увидел, как Корина побледнела, зажала рот рукой и стремительно выбежала из палатки. Рано или поздно это должно было случиться и с ней. Роллэн, осматривая ногу раненного, начал винить себя, что не смог привести ее в чувства. Ему, как и всегда, не хватило для этого слов. И он почти обрадовался, когда мастер Оден встал по другую сторону от стола.

– Что ты собрался делать, Локхарт? – вновь спокойно заговорил он, подтягивая ремни на руках пациента.

– Лить и шить, – тихо ответил Роллэн, рассматривая выступившую белую кость. – Как вы учили, мастер.

– Дагмер пал! – разнеслось вдруг по лагерю и было подхвачено десятками голосов. – Дагмер пал!

В глазах Роллэна потемнело, он сделал несколько вдохов, не до конца понимая, нужны ли они теперь ему. Стоны и стенания стали громче. Заревели даже чародейки, а им, по словам Одена, были вовсе не положены слезы. Так Роллэн вновь остался над раненным в одиночестве. Мастер выкрикивал яростные слова о том, что их работа не закончена.

– Наша битва длится дольше, чем там, под стенами Дагмера! – орал он. – Только сейчас начнется наш бой! И мы будем драться за каждую жизнь, вам ясно?! Шейте и лейте. Не смейте позорить свою гильдию, бездари!

Это было только начало. Роллэн похолодел. Но продолжал упорно и с остервенением свою бесконечную битву.

– Я помогу, – Корина вернулась. Она нашла в себе силы сражаться дальше даже теперь. Ее пальцы перехватили эликсир в руках Роллэна, но он спрятался в собственные мысли так глубоко, что даже нечаянное прикосновение не отвлекло его.

Раненные менялись один за другим. Юноша перестал думать о чем-либо, лишь механически точно выполнял свой долг шаг за шагом. Он снова не слышал криков, разговоров, плача, не задыхался от смрада, не ощущал слабости. Роллэн знал, что, когда все закончится, он просто упадет без чувств. Но его время еще не наступило. Кровь, пот, эликсиры, сонный эфир, хирургический нож, игла. Его мир сузился до шести вещей.

– Шесть. Умер!

Роллэн отчаянно нуждался в указаниях и помощи мастера, но рядом оставалась одна лишь Корина. Мастер более не владел собой, или же слишком доверял им. Так продолжалось до тех пор, пока кто-то не схватил Роллэна за локоть. Он хотел было дернуться как испуганный загнанный зверь, но нечаянно напоролся на чужой взгляд. Главнокомандующий стражников Дагмера кричал ему прямо в лицо.

– Роллэн! Помоги ему, слышишь?! Слышишь?! Ты меня слышишь?! Не дай ему умереть!

– Не вздумай ослушаться, Локхарт! – сухой, как заготовленный хворост голос Одена. – Иначе никогда не станешь мастером.

Главнокомандующий схватил Роллэна за подбородок, заставив взглянуть его на носилки, тот успел извернуться, прежде чем его попытались вывести.

– Нет! – кричал он, когда двоим стражникам удалось заломить ему руки за спину. – Нет! Роллэн!

– Ты забыл, что за клятву давал, становясь лекарем?

Роллэн помнил каждое проклятое слово, произнесенное им в день, когда он вступил в гильдию. Клятва велела не делать различий между теми, кто нуждается в помощи. Она требовала стойкости и милосердия.

– Это же Янош Пратт, – он почти выплюнул имя главнокомандующего армией Дагмера в лицо своему мастеру.

– Мне плевать, – ответил он. – Пусть хоть сам Бранд. Эти люди, – он окинул жестом всех раненных, – ничем не хуже его. Или ты возомнил себя равным Создателю, Красный? Ты способен решать, кто должен жить, а кто умереть?

Роллэн не дрогнул. Его лицо оставалось таким же безучастным, как и всегда. Он схватил иглу и нож, оставив очередного раненного на попечение мастера и Корины.

Он опустился на колени перед Праттом, лежащим на носилках с разбитой грудью. Он был обожжен – часть доспеха расплавилась вместе с его кожей. Пратт был без сознания, но Роллэн заметил, как сильно дрожат его руки.

– Мне нужна помощь, – тихо проговорил Роллэн, а затем рявкнул во все горло. – Мне. Нужна. Помощь!

Никто никогда не слышал его голос настолько громким. На мгновение даже стало тише. Излишне долгий, невыносимый миг, за который он успел подумать, что так и останется один, и не сможет спасти мага, способного стать единственной надеждой Дагмера, ведь тот уже был на перепутье между вечным Светом и Тьмой.

За спиной Роллэна послышались быстрые шаги, и лампадка в руках Верены осветила все раны Яноша. Она присела на колени по другую сторону от носилок.

– Проклятье, Красный! – зашипела девушка. – Не спасешь его, и нам конец. Оправдай мое доверие или умри.

Он никак не мог подумать, что Верена, выбивающая его из колеи ловчее, чем другие, так легко откликнется на его зов. Ему пришлось снова спрятаться далеко от нее, в своих мыслях. За эту паршивую ночь он понял, что лекарство сродни счету. Это задача, но, если ты решишь ее неверно, поплатишься чужой жизнью.

Руки Роллэна задрожали от волнения, когда он выудил на свет из кармана кожаного фартука один единственный флакон. Он корпел над этим составом несколько зим подряд. И никому никогда не рассказывал о нем, никогда не проверял его в действии.

– Создатель... – прошептала Верена. Завороженная, она была неосторожной и столкнулась лбом с Роллэном. – Мастер Оден убьет тебя. Ты знаешь?

Роллэн знал. Именно поэтому хранил состав эликсира в тайне. Его учитель был слишком горд, чтобы испытать ликование, наблюдая за тем, куда привела его подопечного простая наблюдательность. А он сделал невозможное. Кусочки разбитой груди Яноша Пратта вставали на прежние места. Никто из чародеев прежде не смог подчинить себе кость. Роллэн не был способен допустить, даже краем своего отстраненного сознания, что в мирный Дагмер однажды ночью ворвется война, сея смерть и поломанные судьбы. Если бы только он мог ощутить ее приближение! Он наплевал бы на уязвленные чувства мастера и создал множество подобных эликсиров. Если бы он предчувствовал, он заставил бы ими весь дом и ждал. Но он не смог. Оттого теперь, как и впрямь равный Создателю, решил, что Янош Пратт должен продолжить свой земной путь.

Время Роллэна пришло, когда вместе с Вереной он заживил раны Пратта. Все до одной. Тогда ему показалось, что он больше никогда не сможет встать с колен.

– Отправляйся на воздух. Ты весь белый, – предупредила его девушка и без единого сомнения погладила его по окровавленной руке. Так, будто делала это не впервые.

Она вскочила, и побежала к стражникам просить, чтобы они перенесли Пратта в другую часть госпиталя, где в себя приходили те, кто в помощи лекарей более не нуждался. Один из них, увидев, что Роллэн не может пошевелиться, помог ему встать. Его ноги отяжелели, но шаг за шагом он шел прочь из палатки.

– Смотрите все! – крикнул ему вслед мастер Один, держа иглу в руках. – Вот он! Единственный герой битвы за Дагмер! Все мы должны пасть ниц перед ним...

Роллэн вышел из госпиталя впервые с тех пор, как начался бой. Свет занимавшейся алой зари больно бил по глазам. Оттого он, добравшись до сваленных в груду тюков, присел и закрыл лицо ладонями, а когда опомнился, запустил руки в снег, стал тереть их, пытаясь избавиться от въевшейся в кожу крови.

– Роллэн? – к нему еле слышно подошел мальчишка, бегавший по лагерю с разными поручениями. Он не принадлежал гильдии, оттого мог не знать как выглядит Локхарт. – Твоему другу нужна помощь.

Белая мгла

Снег все еще таял на его лице. Мальчишкой он думал, что, когда крупные хлопья касаются его кожи, сам Север целует его. Мысли недолюбленного ребенка, который даже в зиме пытался отыскать ласку. И вот, одна из снежинок легла на его щеку, растаяла, холодной каплей помчалась к уху. Ивэн поежился, смахнул ее прочь и открыл глаза. Снег кружился над ним сонными мухами, делая небо почти живым.

– Наконец, ты очнулся, – услышал он голос отца. Он узнал его сразу, приподнялся на локтях, намереваясь разглядеть.

Ивэн никогда не видел Аарона живым. Только здесь, в суровой белой мгле, им довелось повстречать друг друга.

Отец сидел по ту сторону костра и едва заметно улыбался ему.

Всполохи воспоминаний ворвались в разум Ивэна, как только он увидел его глаза. Последнее, что он помнил – бой на торговой площади в Дагмере и взрыв, разметавший камни крепостной стены. Затем наступила боль.

– Я мертв, отец? – голос был сиплым и надломленным. Там, по ту сторону мглы, он надышался дымом до гула в легких.

– Смерть – это покой, а ты будешь лишен его до глубокой старости, мой сын.

– Откуда ты знаешь? – Ивэн заставил себя сесть, опустив ладони на бурую медвежью шкуру, не позволившую растерять тепло.

– Отсюда все видится иначе. Эта мгла – лишь искажение. Но тот мир, где я прожил свою жизнь, теперь ясный словно небо в начале лета.

– Значит, ты видел, что стало с Дагмером?

Отец промолчал, согревая над огнем озябшие руки.

– Проклинаешь меня? Я всегда знал, что не достоин твоей славы. Я лишь играл твою роль как лицедей, – никогда усмешка еще не была такой горькой на вкус.

– Я приберег свои проклятия для другого сына. Он будто состоит из одних лишь проклятий. Они вытеснили мою кровь до последней капли. Я и сам был проклят, не приметив, когда это началось.

Аарон совсем не изменился с их первой встречи. Все также похож на бродягу в черной потертой одежде, со спутанными волосами и щетиной, но больше всего, почти как отражение, – на Ивэна.

– Прости меня, сын, что заготовил тебе такую незавидную участь, – голос Аарона слился воедино с потрескиванием поленьев в огне.

Назойливое шипение заставило Ивэна впервые оглянуться вокруг. Отец был так важен ему, и так тонка была граница между их мирами, что сложно было отвести от него взгляд, словно в каждом жесте Аарона могло таиться спасение.

Но теперь он разглядел, что за кромкой света от костра начиналась тьма, и она кишела черными лентами змей. Это были те самые полуденницы – тот дар, что передал Гален брату в день коронации.

– Эту мглу сотворил он? – голос Ивэна дрогнул, ведь ему нестерпимо хотелось кричать от собственной беспомощности. Все, что ему было дорого, оказалось осквернено. – Зачем он держит тебя здесь? Я... Клянусь, я его убью, отец! Я...

Он вскочил на ноги, и тут же поморщился – змеи взбесились, обратив на него свои раззявленные пасти. Отец оказался рядом, держа пытающий факел в руке. Он сделал шаг вперед, еще один, поманил Ивэна за собой.

– Тьма не будет властна над тобой, если ты сам не отвергнешь свет, – улыбнулся Аарон, а гадкие твари у их ног отползали назад, боясь оказаться под искрами факела. – Ты научишься жить с этим, как и все Бранды до тебя.

– Научусь ли я жить без Анны? Без Дагмера? Кто я теперь, отец? Кто я, если больше не достоин твоего имени?

– Ты ошибаешься, – ответил Аарон, обернувшись. – Ты думаешь, что впереди тебя ждет вечная зима? Так отыщи весну. Ты не пленник, Ивэн. Отыщи тепло, и Дагмер снова будет твоим. Так, как должно.

Снег хрустел под сапогами, шипели змеи, отползая далеко прочь. Вслушиваясь в каждое слово отца, Ивэн шел след в след за ним. Они поднимались на крутой утес, и чем ближе они были к краю, тем отчетливее виделся мир вокруг – так занималась заря. Свет солнца медленно заливал бескрайние снега пустоши, заставляя полуденниц извиваться, запутываться в отступающую волну мрака.

– Анна будет тебя ждать. И ты простишь ей все на свете.

– Скажи, что он не тронет ее, отец! Скажи! – Ивэн схватил Аарона под локти, чувствуя, как теряет равновесие.

«Мне не нравится, что он до сих пор не очнулся, Красный!»

Приглушенный голос, который не мог остаться неузнанным, уводил его за собой, плавя мир пустоши, разрушая его по кусочкам, стирая Аарона. Ивэн рванулся, чтобы вцепиться крепче в руку отца, но тот уже обратился в туман. И вокруг не осталось ничего, кроме удушающего чувства падения.

Дагмерский лес

Выманить Роллэна из лагеря оказалось непросто. Эрлоис даже было отчаялся, и готов был напасть на любого зазевавшегося лекаря и утащить за собой в лес, угрожать, что вернется и сломает ему шею, если вдруг тот проболтается. Но Эрлоису не нужен был любой лекарь. Он нуждался в лучшем и верном.

В лагере было суетно. Никто не обращал на него внимания, да и вряд ли кто-то узнал бы его в тех жутких обносках, которые были на нем. Он выцепил мальчишку из младших учеников и, стараясь быть как можно более располагающим, уговорил его найти Роллэна за ничем непримечательный охотничий нож.

Молодой лекарь редко давал разглядеть миру свои чувства, но теперь он был глубоко разбит. Это читалось во всем – в его походке, движении рук, в растрепанных красных волосах, в том, как он безвольно похлопал Эрлоиса по спине, когда тот, не сдержавшись, сжал его в своих медвежьих объятиях.

– Хорошо, что ты жив, – тихо пробурчал он, и это уже было достаточным ликованием в честь возвращения друга.

Эрло, хоть и был польщен, ждал от лекаря совсем не этого. Он повел его за собой, чуть дальше в лес, туда, где вдали от чужих глаз оставил Ивэна.

– Мне не нравится, что он до сих пор не очнулся, Красный!

Роллэн ни слова не говоря, принялся за рану, снял старые повязки, разложил на земле сверток с ланцетами, вручил в руки Эрло маленькую лампадку, пока тот упрямо вглядывался в его лицо, желая понять, насколько все худо.

– Что с моей сестрой? – прошептал лекарь, срезая вымокшие в крови края рукава подлатника, оставшегося на Ивэне.

– Я не знаю, – также тихо признался Эрло. – Гален захватил замок.

– Он убьет ее? – Роллэн осмотрел рану и схватился за склянку.

– Я не знаю.

Эрлоис успел. Он зажал рот Ивэна рукой, прежде чем тот закричал и выдал их присутствие. Он очнулся стоило только эликсиру коснуться его кожи. Ивэн забился, задергался, словно рыба, выброшенная на лед, и Эрло пришлось прижать его к земле.

– Это я! Слышишь?!

Но Ивэн не слышал. Успокоить его смогла лишь повязка, вымоченная в сон-траве, когда Роллэн заставил его вдохнуть ее пары. Пока лампадка оставалась стоять на земле, Эрлоис отполз в сторону, прислонился спиной к камню. Он донес Ивэна до лагеря лекарей, но только эта нелепая кровавая возня в лесу выбила его из сил. Он уставился в кроны сосен, не позволяя себе выпасть из этого мира ни на мгновение. Прислушавшись к себе, он ощутил острую боль в ребрах, выправил рубаху, и увидел, что они зацвели всеми цветами опавших листьев. Он не смог сдержать сокрушенный стон.

– Проклятье, – ругнулся Роллэн, оторвавшись от своей работы. – Как тебе хватило сил спасти его?

– О, нет, – еле слышно отозвался Эрло, растирая в почерневших ладонях снег. – Я просто не дал молодому королю умереть, истекая кровью в лавке мясника, а спасаешь его ты. А я... Я сын медведицы. Забыл? Ну так и я об этом долго не помнил.

Роллэн велел ему взять в сумке склянку из плотного стекла и смазать перебитые ребра. Эрло послушался, однако снова вернулся к камню.

– Семь, – самодовольно объявил он, по обыкновению подтрунивая над молчаливостью лекаря. – Ты произнес семь слов подряд, не выронив ни одного.

Он любил шутить над немногословностью Роллэна лишь потому, что тот совсем не злился в ответ. Он был слишком скуп на болтовню и начинал задыхаться, едва произнося пару-тройку слов. Вот и теперь он взглянул на Эрлоиса с усталой улыбкой на губах, усеянных веснушками, но не прятал за ней обиду или трусость.

– Что ты собираешься делать? – только прошептал он, не прекращая орудовать иглой.

– Я надеюсь добраться до Эгона, если перевал на Дагмерской гряде все еще открыт, – медленно и отстраненно отозвался Эрло. – Ивэн должен требовать Собрания Земель. Нам нужна помощь.

– Вы можете погибнуть в дороге.

– Если не рискнуть, то мы умрем прямо здесь. Я не хочу умирать, а ему, – Эрло кивнул на Ивэна, – я этого не позволю, какую бы цену не пришлось заплатить. Мы должны вернуть Дагмер, иначе всему миру придет конец. И, Роллэн?..

Эрлоис мог поклясться, что его сердце пропустило удар, когда Роллэн посмотрел на него своими блекло-зелеными глазами. И этот опустошенный взгляд юноши, не видевшего ничего страшнее минувшей ночи, пригвоздил его к камню. Эрло хотел сказать ему, что Стейн Локхарт, герой и маг, староста города Дагмер, его любящий и до скрипа зубов справедливый отец, умер. Погиб, как настоящий воин.

Но вместо этого Эрло выпалил:

– Ты не хотел бы отправиться с нами? Я чую, что твой пригодится нам на пути, – его рука вновь скользнула в земле. Он зачерпнул снег в ладонь, и талая вода заструилась между пальцев. Холод отрезвил Эрлоиса и голос его уже не дрожал.

Они могли бы покинуть Дагмер втроем, своим маленьким тесным кругом приятелей, чья дружба была предопределена задолго до рождения. Так было бы легче. А Эрло признался бы потом, позже, далеко от поля боя, рассказал бы все. Поведал бы даже о том, что собственной рукой прикрыл ничего не видящие глаза погибшего Стейна, устремленные в предрассветное небо. Эта смерть подкосила его, точно так же, как и падение Дагмера. Стейн, один из последних стражей короля Аарона, казался чуть ли не вечным и неуязвимым, каким когда-то представал и мир, оказавшийся хрупким, словно кромка первого осеннего льда.

Эрло все глядел на Роллэна, ожидая его ответа, и не мог представить, как по нему ударит смерть отца. Он должен был стать тихим и быстрым, согласившись отправиться в путь, хладнокровным и выносливым – решив остаться в госпитале.

Эрлоис крепче сжал губы.

– Я должен позаботиться о раненных, – замялся молодой лекарь, накладывая на руку Ивэна повязку. – А потом – о матери и детях.

Дыхание сбивалось, боль играла ослепляющими всполохами, правда душила. Но Эрло процедил сквозь зубы:

– Я клянусь, ты увидишь сестру живой.

– З-з-замолчи, – прошептал, заикаясь, Роллэн, его плечи вмиг опустились, и сам он вдруг будто стал меньше и младше. – Никто не учил тебя не бросаться пустыми клятвами?

– Нет. Я всегда был треплом, – выдохнул Эрло без сил даже на самую короткую перепалку.

Роллэн поднялся, отряхнув снег с колен.

– Ивэн скоро очнется, – пообещал он, смягчившись. – Пусть не беспокоит руку, иначе сшитое может разойтись. У тебя есть время, чтобы заняться своими ранами, а я займусь чужими.

Он подошел и протянул Эрлоису раскрытую ладонь, заставив его подняться на ноги, порывисто, но осторожно обнял.

– Лучше поклянись в другом. Пообещай, что Дагмер снова будет свободен.

– Я клянусь. И мы еще встретимся. По ту сторону войны. Или мира.

Лекарский лагерь, Дагмерский лес

Роллэн вернулся к госпиталю, не давая себе ложных надежд. Он ослушался мастера, а следом и вовсе исчез, что не могло остаться незамеченным. Быть может, было бы лучше послушать Эрлоиса и ввязаться в авантюру, немало обещающую стать смертельной. Так было бы проще, чем теперь встретиться с гневом мастера Одена. Но Роллэн не мог уйти и оставить битву за жизни воинов Дагмера, бушующую в лагере. Все-таки, став лекарем, он поклялся и уже успел отступиться от данного слова, наделив жизнь Яноша Пратта особой ценностью. Стал ли он после этого пустословом? Или треплом?

– Стой!

Роллэн по обыкновению так глубоко скрылся в своих мыслях, что не уловил, когда кто-то окликнул его. Он одернул руку от полога шатра, медленно обернулся.

– Создатель! Локхарт, неужели, ты правда живешь как в пузыре?

Верена. Она сидела на коленях у костров, а перед ней в бурлящих котлах омывались иглы, ланцеты и ножи. Ловкой рукой она подлавливала пинцетом один инструмент за другим и насухо обтирала их. Проходя мимо, Роллэн не увидел ее, и, быть может, даже не услышал. Она кивнула ему, приглашая присоединиться.

Он тяжело сглотнул, пригладил растрепавшиеся волосы, выдохнул и подошел к ней.

– Тебе не стоит туда входить, поверь, – вкрадчиво предостерегла Верена. – Оден теперь совсем плох. Пережди. Он скоро свалится с ног, и ты сможешь вернуться к раненым.

Роллэн думал заняться эликсирами, но слишком много времени потерял, наблюдая за проворными пальцами Верены, слушая ее, удивляясь, что никогда не замечал, как от усталости и волнения ее голос становится низким и сиплым.

– Кто бы мог подумать, что наш мастер старый любитель табака, а? Я впервые вижу, чтобы кто-то от него зверел...

Они оба обернулись и похолодели, услышав крик Одена. Он оказался слишком близко к выходу от шатра, чтобы Роллэн успел от него скрыться.

Двое стражников вынесли очередного умершего, прежде чем мастер оказался у костров.

– Почему ты до сих пор здесь, Локхарт? Считай, ты больше не в гильдии. Нам не нужны клятвопреступники.

Оден говорил медленно, едва ворочая языком. Его лицо, рубаха и фартук – все в крови. Было очевидным, что именно он не смог вырвать у смерти жизнь погибшего воина. Подтверждением тому стала заплаканная Корина, буквально выпавшая из шатра. Следом за ней вышел молодой мужчина. С ним вместе работала Верена. Он, наверняка, вышел поторопить ее, но не посмел.

– Что бы сказал твой отец, Локхарт, узнав, что ты дезертир? – зашипел мастер Оден, ткнув Роллэна в плечо.

Мысли Роллэна заметались. Он пытался представить, как Одену ответил бы Эрлоис. Он явно бы огрызнулся, да так цветасто, что мастер больше не посмел бы его трогать.

– А я всегда видел, как ты слаб, – злобно ухмылялся Оден. – И твой отец бы признал это, Локхарт. Звонкое имя – не вся твоя суть.

Роллэн так и не нашелся с ответом. Но, когда мастер потянулся к карману его фартука, он отбил его руку, и все-таки успел встретиться с ним взглядом – его глаза сверкали широкими опьяненными зрачками. Оден уставился на него, не понимая, как тот смог позволить себе такую дерзость.

– Дезертир, слабак и вор, – выплюнул мастер. – Где ты был так долго, Локхарт? Уж не продавал ли гильдейское добро южанам?

Оден успел приметить склянки в фартуке Роллэна, выразительно взглянул на его поясную сумку.

– Это... м-мои... эликсиры! – медленно отчеканил Локхарт, задыхаясь от возмущения. Он никогда бы не посмел взять чужое.

Корина испуганно охнула, а через миг завизжала. Все вокруг вдруг окрасилось в красный, голова звенела, а от боли Роллэну хотелось завыть. Он обнаружил себя лежащим на снегу, приподнялся на дрожащих локтях, в недоумении схватился за собственное лицо, сплюнул кровь, рванувшую в горло.

– Твоя суть в том, что ты мелкий трусливый крысеныш! Только посмей встать! – гремело сквозь крики, и тяжелый толчок в спину заставил Роллэна снова упасть лицом в снег. – Тебя станут судить как вора по законам войны!

Что сказал бы отец, увидев его таким?

Краем сознания он успел выцепить из гудящего мира картину, способную стереть его ремесло и дар. Над его рукой был занесен каблук тяжелого сапога мастера – он хотел уничтожить его, собственного ученика, лишить возможности шить и лить. На время или навсегда.

Инстинктивно Роллэн дернулся, спасая свои пальцы. А потом снова все изменилось. Оден беззвучно рухнул рядом.

В оглушительной тишине Роллэн обернулся и сел. Перед ним тяжело дыша стояла Верена исполненная яростью, как старая северная богиня возмездия. У ее ног разлился кипяток, вокруг по притоптанному снегу разлетелись ланцеты, а она все сжимала в руке сорванный с огня котелок. Она зашипела как кошка и, словно опомнившись, швырнула тот в сторону.

– Ты сумасшедшая, Верена!

– Ты видел, что он хотел сделать, Керт. И кто же тут сумасшедший? – бросила она вслед промчавшемуся мимо нее лекарю.

Он кинулся к Одену, проверил жив ли тот.

– Хотел бы ты оказаться на месте Локхарта в том мире, где я бы не остановила мастера? И скажи мне, что этот горный козел этого не заслужил! – запальчиво ощетинилась Верена, встала на колени возле Роллэна и заставила его отнять руку от лица.

Как оглушенный, Роллэн все еще не мог понять, что произошло. Он никогда еще не погружался настолько глубоко в боль.

– Ты могла бы его просто толкнуть! – не унимался Керт, пока любопытствующие лекари из госпиталя сбегались на крики. Двое стражников тоже нависли над Оденом.

Но Верене не было никакого дела до мастера. Она цокнула языком, разглядывая Роллэна.

– О, не говори мне, что я должна была сделать, – заговорила она голосом, сдавленным злостью. – Ты смотрел молча и ждал! Вы все смотрели. И молчали!

Она вдруг обхватила лицо Роллэна ладонями, но тут же одернула их, уловив его испуганный взгляд.

– Тише, тише, – успокаивающе прошептала она. – Я все исправлю на счет три. Будет почти как раньше.

Роллэн задыхался, захлебывался кровью, но ушел не в собственные мысли, поглощенные пылающей агонией, а в туман ее зеленоватых глаз.

– Раз, – он смотрел на ее губы, не слыша ничего в царящей вокруг суматохе, и сжался, готовясь к очередному приступу боли. – Два...

Ее пальцы крепко сомкнулись на его переносице, и раздался хруст.

– Три.

Роллэн снова упал в снег, но в этот раз, чтобы заглушить вырвавшийся крик.

– Ничего, ничего, – причитала Верена, гладя его по спине. – Девушки теперь зацелуют.

– Ты должна бежать из лагеря, – Роллэн расслышал звонкий голос Корины, как только самообладание стало возвращаться к нему.

– Оден придет в себя, – рассуждал Керт. – И будет требовать взять тебя под стражу, и кто знает, сколько ты там пробудешь и что теперь будет с тобой при новой власти в Дагмере. Будет неважно, что Оден накурился тиронского табака до озверения, и мы все знали об этом.

– Тьма великая, Керт! – выругалась Корина. – Ты правда считаешь, что гильдия может вернуться в город?!

– Мы ничего не видели, – объявил один из стражников, потянув второго за собой. – И не станем влезать в ваши дела.

Верена поднялась, отряхнула снег с юбки, а Роллэн так и не заметил и тени смятения на ее лице.

– И я не знаю, что случилось с мастером, – задумчиво проговорил один из лекарей, прибежавший на крики.

– М-мы уйдем вместе, – объявил Роллэн, опираясь на руку, протянутую ему Кертом. – Мне тоже здесь больше нет места.

Дагмерский лес

Жизнь оказалась очень хрупкой. Все это время она складывалась из ярких воспоминаний подобно витражу в дагмерском замке. Еще вчера Роллэн сидел за столом вместе с семьей. Достаточно было прикрыть глаза, чтобы вспомнить улыбку отца и смех матери. Она склонилась над письмом старшего сына, читала нараспев и от восторга даже прикладывала его к губам. У Райса все было по обыкновению прекрасно. Он, поцелованный удачей, проживал свои дни, полные приключений и солнца, далеко за морем. Иногда Роллэну доводилось соблазняться мыслью о том, чтобы присоединиться к брату в Тироне, – так много жизни тот вкладывал в свои нечастые письма. Но он любил Дагмер и не видел другого мира. Не смел себя представлять вдали от матери с отцом, шумной ватаги родных и названных братьев и сестер, и Анны, что была ближе к нему, чем все прочие. При мысли о ее судьбе, он ощутил ком, подступивший к горлу. Он боялся, что она уже мертва, а он не почувствовал этого и мир остался прежним, а не рассыпался в прах без нее.

– Тот, кто здесь был, давно исчез, – голос Верены выудил Роллэна из тревожного забытья. – И нам следует. Если только ты не скрываешь в себе талант следопыта.

Когда они покидали госпиталь, он посмел надеяться, что еще успеет застать друзей в том месте под соснами, где видел их в последний раз. Эрло был утомлен и мог остаться в своем укрытии среди камней, дожидаясь, пока Ивэн очнется, и позволить себе сон, чтобы восстановить силы. Но он был по-звериному вынослив, а его следы давно разметал ветер.

– Лагерь.

Верена, прежде осматривающая место нечаянного привала, вздрогнула, услышав голос Роллэна. Она быстро обернулась к нему со смятением на лице, которое ему было сложно разгадать.

– Надо найти лагерь беженцев, – поспешно пояснил он, ошибочно предположив вопрос в выражении ее глаз. – Ведь тебе есть с кем попрощаться?

– Отлично! Ты меня слышишь! – мимолетно усмехнулась она. – Так скажи мне, сын лорда, брат королевы и гордость гильдии, какая Тьма дернула тебя уйти со мной? Ведь на самом деле, никто бы не поверил, что ты вор.

Она впилась взглядом в Роллэна, ожидая, что следующий миг он вновь исчезнет прочь, и до него будет не достучаться. Такая настойчивость заставляла его краснеть, но это было вовсе незаметно на его распухшем после перелома лице.

– Ты помогла мне.

Роллэн хотел благодарить ее, ведь она оказалась единственной, кто не струсил и посмел прийти ему на помощь. Кто знает, остановился бы мастер Оден, сломав несколько костей, или ему потребовалось бы куда больше крови. Нельзя было угадать от чего Верена спасла его, но вся благодарность вдруг выплеснулась в три коротких слова. Роллэн разозлился сам на себя.

– О, так ты полагаешь, что я девица в беде? – вскинулась она. – А ты, стало быть, собрался меня защищать?

– Если потребуется, – мрачно буркнул Роллэн и сжался в предвкушении издевок, а то и ссоры.

Но Верена лишь коротко улыбнулась, а насмешка блеснула на радужке ее глаз. Она схватила дорожный мешок, оставленный на камнях, и перебросила через плечо:

– Мне не с кем прощаться в Дагмере.

Роллэн вновь не смог найти верных слов. Он не был готов к тому, что происходило с ним с тех пор, как ушедшей ночью война выдернула его из постели, пахнущей луговыми травами. Матушка вшивала мешочек с цветами в его подушки, отгоняя прочь дурные сны. В его прежней жизни было столько заботы и любви, что он напрочь забывал, что те дарованы далеко не всем. Маги в Дагмере часто оставались беспросветно одиноки.

Они долго шли, сохраняя вязкое молчание. Верена позволяла Роллэну опережать себя, очевидно не зная, где находится убежище. Держась подальше от дорог и троп, они все равно боязливо оглядывались по сторонам. Воздух вокруг был пропитан гарью и зловонием паленой плоти. И это вталкивало Роллэна в самые темные мысли об участи сестры. В день, когда на ее янтарные волосы легла серебряная корона Дагмера, он не мог и подумать, что ее жизнь от этого станет более хрупкой.

– А ты? Ты помогла мне из-за моего эликсира?

Никогда раньше на него не нападало такое острое желание заговорить, словно словами он мог разогнать подступающую тьму. Он задал этот вопрос скорее, чем смог представить себе всю его грубость.

– Сколько зим ты прожил, прежде чем узнал о своей невероятной исключительности? – злобно прошипела Верена.

Роллэн обернулся, желая извиниться, но тут же наткнулся на ее ладонь, которую она в гневе припечатала к его груди.

– Смотри! – крикнула она ему в лицо и открыла его взору страшный шрам. Ее пальцы выдали, что когда-то ее волосы были длинными – она бессознательно попыталась отбросить их прочь, чтобы Роллэн смог все разглядеть. – Так бывает, когда мать давно умерла, а отчим решает распустить свои гадкие руки. Я противилась, и он надумал ткнуть в меня горячей кочергой.

Дыхание Роллэна участилось, когда ему в глаза бросилась обезображенная нежная кожа на шее девушки. Верена не прятала этот шрам, даже наоборот – срезала волосы, выставляя его на показ, как было принято лишь среди мужчин Севера.

– С тех пор мне сложно глядеть на чужую боль.

Верена отдернула руку, словно опомнившись. Она оказалась достаточно наблюдательной, чтобы понять, как тяжело Роллэн переносит чужие прикосновения.

– Я сделала это не в надежде узнать эликсир, собирающий кости, – отвернулась она. – Я не смогла стоять в стороне. Должно быть, во мне слишком много человеческого для настоящей чародейки. Самой заурядной. Не столь великой, как ты.

В голосе Верены звенела обида. В жизни Роллэна было так много безусловной любви, что он не знал, как быть с теми, кто ее недополучил или не познал вовсе. Он не понимал, что можно сделать с девичьей обидой, такой неприятной и колючей. Встретиться с ней – все равно что свалиться в куст ежевики.

Не дождавшись ответа, Верена шагнула вперед, но оба приметили неясное движение впереди.

– Стоять.

Роллэну был хорошо знаком этот тон. Так говорили люди, чьи голоса были заточены войной. В миг, когда из-за сосен один за одним высыпали лучники, он дернул Верену за руку, заставив спрятаться за собой.

Медленно он сбросил с головы капюшон плаща, являя на свет алые волосы – свою особую метку. Именно по ней его мог узнать каждый житель Дагмера.

– Я – Красный Роллэн! – выкрикнул он, вскинув руки в примирительном жесте, кожей чувствуя направленные на него острия стрел.

Его голос, по обыкновению тихий и мягкий, звенел, обретая острые грани.