Глава 1. Кто ты?
Огромная лужа крови растекается по холодному каменному полу, неприятный запах гниющей плоти бьёт в нос, вызывая тошноту. Маленькие острые коленки под тонкой тканью брюк давно болят, маленькие белые ладошки держат уже давно остывшее, тяжёлое, наполовину сгнившее, изглоданное запястье с кишащими на нём жирными белыми червями. Слёзы катятся из больших красивых глаз, капая на пол, смешиваясь с кровью.
— Что случилось, милый? — тихий вкрадчивый голос поднимает волну липкого страха в маленьком сердечке. — Почему ты остановился? Уже устал?
Глаза, полные слёз страха и боли, медленно поднимаются, отрываясь от чужого запястья. Он не видит всего лица, ему достаточно улыбки. Мягкая, даже нежная, она заставляет его застыть, чтобы секунду спустя неуверенно кивнуть, в надежде на освобождение. Улыбка становится шире, и он, понимая, что уйти ему не дадут, вновь принимается за дело. Он знает, что от него хотят, знает, как это нужно делать, только не знает зачем. Они приходят сюда не первый день и не первый месяц, но он никак не может совладать с той паникой, которая накатывает с новой силой каждый раз, когда нужно идти. Почему он никак не привыкнет? Запах в душной комнатке подвала с каждым днём становится всё зловоннее, но сама картина от этого хуже не делается. Скорее, наоборот. Он очищает это место от «мусора», спускаясь сюда каждый день в одно и то же время в сопровождении одних и тех же людей.
Как только он заканчивает с чужим запястьем, попутно сильно измазавшись в крови, на его голову ложится лёгкая белая рука с большим золотым перстнем на указательном пальце. Он знает, чья это рука, но не видел, когда человек встал и зашёл ему за спину. Замирая в не очень удобном положении, он готовится услышать обычные в этой ситуации слова. Человек сзади, издаёт тихий смешок и, потрепав его по голове, приседает рядом, немного наступив в кровь носком своего дорогого ботинка из кожи какого-то экзотического животного.
— Ты такой молодец сегодня, — тихий низкий голос молодого мужчины отдается тупой болью где-то в затылке и диким страхом в районе груди. — Можешь ведь, когда хочешь. Осталось совсем немного, ты сделал уже больше половины. Я так люблю тебя, малыш. Люблю сильнее, чем кто-либо из них. Ты ведь знаешь это, правда? Конечно знаешь... А сейчас пойдём отсюда, а то опоздаем к ужину. Обещаю, завтра мы придем снова, я не хочу надолго разлучать вас.
Человек кладет другую руку ему на плечо, слегка сжимая, приглашая подняться. Медленно вставая с колен, он ощущает на себе пристально-нежный взгляд чужих глаз. Быстро скользнув взглядом по паре червей, упавших с его колен, мальчик поднимает заплаканные глаза, встретившись с чужим взором. Ледяная волна страха хлынула через всё его маленькое хрупкое тело, заставив проснуться.
***
На бледном юношеском лице резко распахнулись огромные глаза. Какую-то долю секунды они выражали тот страх, что накатил с новой силой, затмив разум, заставив вспомнить. Но почти сразу все детские чувства потухли, превратив лицо в бледную бесчувственную маску.
Он лежал на спине, смотря на белую краску потолка, не видя ничего перед собой. Мысли были далеко. Они всё ещё пытались вырваться из той душной комнаты подвала с залитыми кровью стенами и полом. Страх накатывал огромными волнами, понемногу отступая перед реальностью, но лицо оставалось бесстрастным.
Он давно уже привык к таким снам, давно не просыпался с криком боли или отчаяния, давно не вскакивал с постели, пытаясь убежать от кошмара. Уже много лет он боится того человека, того подвала, того запаха. Но он научился скрывать этот страх. Он боялся того, что было в тот год, стыдился этого, но неизменно принимал как часть своей жизни, своего прошлого.
Образ тёмного подвала ещё не полностью исчез из его головы, как вдруг перед глазами возникло чьё-то лицо. Почему-то в глаза сперва бросились губы, растянутые в улыбке. К горлу подступила тошнота, сердце застучало с бешеной скоростью, всё тело как будто парализовало, но привычка не позволила дернуться ни одному мускулу на лице, а дыхание оставалось до безобразия ровным. Ему пришлось моргнуть, чтобы понять, что это не жуткое наваждение и не кошмар наяву, а просто глупая выходка соседа по комнате.
— Долго будешь в пустоту пялиться? Уже минут пять, как лежишь, — весёлый звонкий голос резал слух. — Вставай давай, раз проснулся.
— Что за дурная привычка нависать надо мной? — ему удалось выдавить из себя немного эмоций. — Мог бы просто позвать.
— Тебя дозовешься! Что снилось-то?
— Ничего.
— Ну, не хочешь – не надо, — парень, всё ещё улыбаясь, отошёл от кровати, сел за стол и взял из ящика тетрадь. — Ты латынь сделал? Моржиха меня прибьет, если не сдам сегодня.
— Что мешало тебе написать перевод вчера? И нечего трогать мои вещи. Хоть бы спрашивал.
Но парень уже нашёл в тетради нужную страницу и усердно списывал, так что вопрос остался риторическим. Да он и не требовал ответа. Глубоко вздохнув, юноша сел на кровати и осмотрелся. Тёплая комната, освещаемая только дрожащим пламенем стоящей на столе свечи, казалась нереальной после тьмы и холода подвала. Он сидел неподвижно, снова впитывая в себя каждую мелочь этой атмосферы, пытаясь вернуться в верную колею.
В комнате было совсем немного мебели. У одной стены стояла жёсткая деревянная кровать, в её изголовье, тоже у стены, находился письменный стол из тёмного дерева и такой же стул. Над столом висела книжная полка, а на нем самом была навалена огромная куча исписанных тетрадей и старинных фолиантов. У противоположной стены стояли точно такие же стол и стул, идентичная кровать, так что можно было подумать, что это просто отражение. «Отражение» отличалось от «оригинала» только тем, что в нем на стуле и на кровати сидели люди, один из которых что-то сосредоточено писал, склонясь над столом с аккуратно разложенными на нем тетрадями и книгами.
Комната была не очень большая, но между кроватями было расстояние в пару метров, где лежал жесткий выцветший ковёр. У третьей стены, рядом с простой деревянной дверью, стояло зеркало в полный человеческий рост, а прямо напротив него находилось зашторенное сейчас окно, выходящее во двор.
Сложно было вновь ощутить себя частью этого спокойного места. Каждое утро он чувствовал, что не должен здесь быть, но уйти не мог. Медленно переведя взгляд на друга, он задумался. Метт Лепид был его соседом по комнате и, по совместительству, другом уже третий год. Этот добродушный, всегда весёлый, умный и по-своему забавный парень буквально прилип к нему в первый день знакомства и, рассказав всё, что только можно было, о себе, стал выспрашивать то же и о нём. Однако, не получив ни единого ответа, кроме имени и возраста, быстро понял, что собеседнику он мало интересен, и отстал, но не надолго. Вскоре смекнув, что у соседа есть мозги, Метт стал преспокойно списывать большую часть заданий, не обращая при этом внимания на ворчание друга. Он знал, что у соседа есть какие-то скелеты в шкафу, и всё это время осторожно пытался вызнать хоть что-нибудь, но ничего не получалось.
Усмехнувшись своим мыслям, юноша встал наконец с кровати и подошёл к зеркалу. На гладкой поверхности отразился очень красивый молодой человек. Он был высок, худ и очень бледен, хотя в свете пламени и казался смуглее обычного. Его тонкая рука с изящными длинными пальцами поднялась к лицу и убрала с него несколько прядей длинных иссиня-черных волос. Большие чёрные, в тон волосам, глаза на заостренном лице ничего не выражали, хотя глубоко внутри них плескался океан боли, страха и отчаяния. Холодная маска, за которой он прятался каждый день, причиняла огромные страдания израненой душе молодого человека, но он не имел права её снимать. Он уже собирался отойти от зеркала, когда эта маска вдруг съехала с лица против его воли. Он смотрел на своё отражение с непониманием и легким страхом на бледном лице в то время, когда это самое лицо с другой стороны зеркала легко улыбалось.
— Привет, дружок. Давно не виделись, — совершенно спокойно сказало отражение, хотя он сам не раскрывал рта. — Поговори со мной.
— Кто ты? — было странно говорить с зеркалом, и, хотя к странностям он привык, к такому жизнь его явно не готовила.
— А сам как думаешь?
— Моё отражение? Ты – это я?
— Я – это я, — отражение ухмыльнулось. — А вот кто ты?