Глава 23
Надо идти на пару. Надо хотя бы присутствовать там, чтобы потом получить зачет.
Мне ведь нужен этот дебильный диплом. Несколько бумажек с гербовой печатью, которые откроют мне путь к деньгам и свободе, а мир распахнётся передо мной как открытые настежь двери.
Это будет совсем скоро, буквально через пару месяцев. Я ведь так сильно этого ждал и хотел.
Почему же тогда мне так херово?
Почему больше всего на свете мне сейчас хочется что-нибудь разъебать? Например, этот чертов стенд с расписанием, около которого я стою уже какое-то время. Стою, смотрю в него как дебил, но не могу понять ни слова. Буквы расплываются и отказываются складываться во что-то знакомое.
Блядство какое-то.
Зачем она сказала это? Зачем она соврала мне, что любит меня?
Я ведь и так готов был сделать для нее все. Она ведь мне нравилась и без этой дешевой манипуляции, которой беззастенчиво пользовались все вокруг. Все, начиная от моей ненормальной матери и заканчивая одноразовыми девочками, которые почему-то считали, что слово «люблю» обеспечит им абонемент в мою постель.
Любовь как требование: «Дань, ты не можешь меня бросить! Я ведь люблю тебя! Давно люблю, с первой нашей встречи в клубе! Давай еще хотя бы раз встретимся!»
И пофиг, что я к ней ничего не чувствую и сразу об этом честно говорил.
Любовь как оправдание любого поступка: «Данечка, мальчик мой, ну не сердись на мамочку, мамочка же тебя так любит!»
И пофиг, что вчера она порвала все мои рисунки и ударила меня по лицу, потому что была не в адеквате без своих таблеток. Сегодня она их снова достала, поэтому теперь радостная, добрая и снова любит своего сыночка. Который обязан ей за это все простить.
Любовь как приз, который надо заслужить: «Как я могу тебя любить, если ты ведешь себя так отвратительно? Ты позоришь меня и всю нашу семью! Позоришь нашу фамилию!»
И пофиг, что со мной происходит на самом деле. Ему же именитый психолог сказал, что такого неуправляемого подростка как я можно приструнить только жесткими мерами. К примеру, ремнем.
Любовь – это всегда лишь средство манипуляции. Не более того. Тот, кто говорит, что любит, обычно всегда что-то от тебя хочет.
Поэтому я до сих пор не могу понять, зачем Юле это было нужно. И меня это бесит, бесит!
Она ведь ничего от меня не требовала, не шантажировала меня, не играла со мной во все эти идиотские игры. Она была такой настоящей, что я уже и забыл, что у нас все не по правде. Да, это, конечно, изначально было ради договора, но…
Но я ведь и правда хотел ее целовать. И сейчас хочу. Я хотел перебирать ее светлые волосы и дышать ее тонким запахом. И сейчас хочу. Я хотел входить в нее, со свирепой первобытной радостью осознавая, что она только моя.
И продолжаю этого хотеть.
Даже несмотря на то, что от злости все внутри меня полыхает адским огнем. От злости и безнадежности.
И я не знаю, что с этим делать! Может, и правда разъебать расписание? С ноги, кроша это дурацкое стекло? Мне станет от этого легче?
— Даня!
Я машинально оборачиваюсь и сразу же кривлюсь. Чертова Жанна, как же она меня достала. Ну видит же, блядь, что она меня не интересует! Какого хрена раз за разом навязывается, а?
И хотя я понимаю, что в моих интересах быть с ней повежливей, но сегодня на это нет сил.
— Отвали.
— Даня, послушай…
— Я сказал! Отъебись уже от меня! – рявкаю я.
Она вспыхивает, в ее бледном кукольном лице появляется что-то живое. Она порывисто поворачивается, взмахнув длинными темными волосами, и явно собирается уйти, но почему-то не уходит. Вздыхает и снова делает шаг ко мне.
— Твоя девушка в кабинете моего отца, – скороговоркой произносит Жанна.
— Что? – хмурюсь я. – Какого хрена она там забыла?
— Она пришла и стала на него кричать, я так и не поняла, в чем там дело. Что-то с ее мамой, кажется. Папа сказал, что они поговорят, выгнал меня, закрыл дверь на ключ и… – она глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться, и я вдруг понимаю, что она нервничает. В обычно равнодушных глазах сейчас видна растерянность, а губы у нее некрасиво подрагивают. Но почему-то от этого она внезапно кажется живой и даже симпатичной.
Нормальной.
У меня не входит в голову то, что она говорит.
Юля. Кабинет. Директор. На ключ.
Ничего не понимаю, но предчувствие мерзкое. У меня все внутри ощетинивается, а инстинкты поднимают голову.
— И что? – резко спрашиваю я. – Ты ушла?
Она отводит глаза.
— Не ушла. Осталась в коридоре. И мне показалось… мне показалось, что я слышала, как она кричала. Я не знаю… Может, это не так?
Она смотрит на меня отчаянно и жалобно одновременно.
— Я даже не знаю. Я хотела постучаться, но… Как-то…Давай вместе туда пойдем. Или нет, лучше ты один сходи. Мне все это… не очень нравится. Но я не знаю… Все же должно быть нормально, да?
Жанна будто ищет у меня подтверждения, что ее отец не делает там ничего плохого. Но меня тошнит от одной мысли, что Юля заперта там с этим старым мудаком. И мне пиздец как страшно.
— Ты идешь?
Я понимаю, что уже иду размашистыми шагами в сторону его кабинета, почти бегу, а Жанна волочится со мной рядом, тормозя мое движение.
— Нет, – она останавливается. – Слушай. Я не пойду. Ты…
Я не дослушиваю. И даже не отвечаю ей, нет смысла. Я бегу. Бегу к кабинету директора через один коридор и две лестницы.
Я не думаю. Ни о чем не думаю.
Мне просто надо успеть.
Пока я бегу, на ходу набираю номер Юли. Звонок идет, но ответа нет. Плохой знак. Очень плохой.
Я подлетаю к двери приемной и со всей силы дергаю ее на себя. Заперто. Реально заперто. Жанка не врала. Удивительно, что у нее в кои-то веки проснулась совесть.
— Откройте! – ору я, все еще надеясь, что она ошиблась. И что сейчас мне откроют и там не будет ничего страшного. Ничего такого, от чего у меня внутренности разъедает кислотой, а в голове мутится от ужаса.
Я несколько раз ударяю по двери кулаком, но когда не вижу никакой реакции, понимаю, что мне просто не оставили другого выхода.
Все на парах, в коридоре никого нет, и это сейчас мне на руку.
— Юля! – на всякий случай ору я прямо в дверь. Но в ответ ни звука.
Тогда я просто отхожу чуть в сторону, упираюсь для устойчивости в стену и бью со всей силы ногой по тому месту, где замок. Это громко. И в полной тишине звучит еще громче. Я примериваюсь для следующего удара.
— Ты что творишь, ирод! – выглядывает из кабинета напротив пожилая бухгалтерша с обесцвеченными кудряшками. – Опять хулиганишь?
— Идите нахер.
— Да как ты смеешь! Да я сейчас тебе…
— Нахер. Валите.
Я ударяю по замку еще раз. И еще.
Пожилая бухгалтерша визгливо обещает вызвать полицию и найти на меня управу, а потом выскальзывает из кабинета и куда-то бежит. Наверное, за охраной. У меня мало времени. Значит, надо бить еще сильнее.
С четвертого удара дверь наконец поддается, и я врываюсь в приемную.
Директор стоит в дверях своего кабинета, загораживая своей жирной тушей весь обзор. Ну да, вряд ли он мог не расслышать выбивание двери в свою приемную. Он сто процентов в ярости.
Но я, сука, тоже.
И почему он тут стоит один?!
— Где Юля? – спрашиваю я с угрозой и подхожу к нему ближе. – Где она, блядь?
Старый мудак холодно усмехается.
— Милохин-Милохин…Молодая горячая кровь, а мозгов ни на грамм. В твоих интересах сейчас извиниться и уйти, пока сюда не пришла охрана. Даю тебе один шанс. Последний. Исключительно из уважения к твоей семье. Ты сейчас прекращаешь орать, послушно выметаешься отсюда, оплачиваешь мне новую дверь, а вечером зовешь мою дочь на свидание. Тогда я не буду звонить твоему отцу, и у тебя будет…
И вдруг я слышу приглушенный звук рыданий. От этого звука меня перекрывает так наглухо, что я со всей силы толкаю этого мудилу, буквально пропихивая его жирное тело через двери кабинета, бросаюсь туда и вижу…
Сука.
Я вижу зареванную Юлю, скорчившуюся на краю дивана. Она в тонкой маечке, ее пиджак валяется рядом, она обхватила себя обеими руками, она дрожит.
Я медленно поворачиваюсь к директору.
— Даниил! – как-то по бабьи взвизгивает он, делая шаг назад. – Даниил! В твоих интересах…
Я бью не задумываясь. В лицо. А потом еще раз, слыша мерзкий хруст ломающегося носа.
Директор воет, у меня перед глазами все залито алым, а в ушах чей-то дикий крик.
— Дэн! Дэн! Не надо! Не надо!
И только тогда, когда Юля подбегает и бесстрашно бросается прямо между мной и этим старым мудаком, я вдруг соображаю, что это кричала она.
И останавливаюсь против своей воли.
Директор сидит на полу, прижав руки к залитому кровью лицу.
— Я тебя засужу, – гнусаво обещает он. – Я засажу тебя за решетку, я тебя…
Мне на него и на его угрозы так сильно похуй, что он даже не представляет.
— Юля, что он тебе сделал? – резко спрашиваю я. Потому что только это сейчас важно.
— П-пугал, – запинаясь, говорит она. Голос ее дрожит. – Угрожал. Закрыл в к-кабинете, не выпускал, п-пиджак вот заставил снять…А маму он…
И вдруг ее прерывает громкий безумный смех.
— Бред! Полный бред! Кто поверит словам какой-то малолетней шалавы? – смеется директор, давясь кровью. – Кто?
— Я, – говорю я, и в моем голосе звучит что-то такое, от чего директор вздрагивает и замолкает. – Наш семейный адвокат. Мой отец. СМИ. Мне продолжать?
Директор не успевает ответить, потому что к нам врывается охранник колледжа. Он судорожно дергает рацию, переводит взгляд то на меня, то на директора, то на зареванную Лию и, кажется, не может понять, что ему делать.
— Вызвать полицию, Виктор Потапович? – растерянно выпаливает он. – На вас напали?
— Вызвать полицию? – зло ухмыляясь, спрашиваю я у директора.
Повисает пауза.
— Не надо, – неохотно бормочет он, отводя взгляд. – Я просто…упал. И ударился. Ребята мне оказывают первую помощь.
— Тогда, – охранник облегченно выдыхает, но все еще мнется, не решаясь уйти, – за медициной сходить, да?
— Сходи.
Когда охранник уходит и мы снова остаемся в кабинете втроем, директор выдыхает, глядя на меня с плохо скрываемой ненавистью, и гнусавит:
— Хорошо. Убедил. Я не звоню твоему отцу и забываю вот это, – он осторожно трогает свой залитый кровью нос, – а ты забываешь про все остальное. Никаких СМИ. Мы поняли друг друга?
— Да! – выпаливает Юля, хватая меня за рукав и глядя на меня с диким отчаянием в прозрачных серых глазах. – Ты же согласен, Дэн? Это важно! Тебе нужен диплом!
Неправда. Мне нужна она.
А она сейчас думает, что я готов между баблом и ею выбрать деньги.
У меня горько и мерзко во рту. Я смачно сплёвываю на пол директорского кабинета, прямо на дорогой ковер, с которого мудаку теперь придется выводить пятна крови.
— Нет, – говорю я через паузу, как будто принимаю решение.
Но это неправда. Решение я принял еще тогда, когда бежал сюда, зная, что сделаю что угодно и похер на последствия.
— Нет?!
— Нет. Мне срать на отца. И на его деньги тоже. А вот на нее – нет, – я киваю на Юлю, а потом беру ее за руку и вывожу из кабинета.