1.
Региональный менеджер.
Требования: стаж работы не менее трёх лет, высшее образование...
До свидания!
Закрываю вкладку, открываю следующую. Очередная вакансия. Логист.
Требования: высшее образование, стаж работы не менее года...
Искать работу, когда за твоими плечами лишь девять классов и неоконченная шарага — сущий ад. И вообще твоя жизнь — сущий ад. Максимум, что тебе светит при таком раскладе: трудовые будни охранника за ломаный грош, сериалы по ящику и цирроз печени от алкоголизма и поганой жрачки.
Сидя на диване в полупустой каморке на девяти квадратных метрах, с ещё советским ремонтом и мебелью, открываю вакансии в браузере телефона, одну за другой, всё ниже опуская планку вариантов, всё глубже погружаясь на дно. Хотя, казалось бы, куда ещё ниже.
С улицы, сквозь щели в треснутом окне, рама которого тёсана, походу, с топора, доносится шум разборки местной гопоты. Очередная стрелка — ничего нового.
Тянет чем-то едким и жжёным. Запах похож на подпаленную пластмассу, или перегоревшую проводку... Дерьмо. Вечно, что-нибудь случается в этом чёртовом доме, который давно должны были снести с подачи властей, но никак не доходили руки. Этот старый сгнивший барак в богом забытом городе — проклятое место, из которого невозможно выбраться. Клоака цивилизации.
— Мам, ты чё там делаешь? Воняет на всю хату! Эй, ты где? Мам?
Ответа нет, тишина в квартире гробовая. Домашнее кладбище, и все жители дома — мертвецы. Я в первую очередь, давно умер, и мои кости хранятся под толщей гнилых досок, что скрипят, пока я иду по коридору; там запах ещё жёстче. Какого хера тут творится?
Чувство подозрения влечёт на кухню. Заглянув, осматриваю светло-голубую обшарпанную коробку: на плите ничего не стоит, конфорки выключены, холодильник гудит, да и пахнет здесь, скорее, испорченными продуктами — сраные помои. По столу бегают тараканы: паразиты облепили булку хлеба. Хочется блевануть.
И матери нет.
Мчусь в мамину спальню. Толкаю дверь — заперта. Нервно дёргаю ручку, еще раз, предчувствуя нечто плохое. Или хорошее. Смотря, как посмотреть. Может, она сдохнет... нет, это ничтожные мысли. Так нельзя, это не я, это лишь что-то диктует внутри. Я не такой, как они все, в смердящем стоке, на обочине жизни. Я лучше!
— Мам, открой! — прилипаю ухом к двери, но в ответ лишь телек что-то бубнит. — Мам, ты там?
С силой подталкиваю дверь плечом, та поддаётся, со второго раза — благо силы мне не занимать, хоть я и дрыщ с виду. Дверь распахивается, стукается о стену, раздаётся грохот.
Полумрак в комнате, рассеивает только свет экрана. Ведущий телешоу по ящику несёт белиберду, мать сидит напротив в кресле: голова откинута, глаза полузакрыты, видны лишь белки — зрачки закатаны, рот раззявлен, так словно из него льётся немой храп. Мерзкое зрелище. Снова думаю, может, она подохла? И опять ругаю себя за ничтожные мысли. Нельзя так. Я определённо заслуживаю ад. Или она.
Сука, виснет.
Упоротая в хлам, наркоманка долбанная. Из подлокотника кресла струйкой вьётся сизый дым. Твою мать. Почему, каждый раз одно и то же? Это какой-то замкнутый круг. Наказание за грехи, которые я не совершал. Несправедливо.
Едкий запах палёного поролона, вгрызается в ноздри, от взыгравшего бешенства затмевает рассудок и время теряет форму. Как укушенный несусь в ванную комнату. Хватаю тазик с какими-то замоченными шмотками, уже неделю как стоящий возле сломанной стиралки. Вонь ударяет в нос, и я еле сдерживаю рвотный позыв. Пру это доморощенное болото через коридор, прямиком в её комнату, не сворачивая с пути. Как же воняет... не могу сдержаться и блюю в таз, чуть было, не расплескав всё в коридоре.
Сейчас ты у меня получишь, любимая мамочка.
Подлетев к креслу, окатываю, зависающую под кайфом мать, гадкой водой из таза, заодно и источник задымления устранив.
Мать, немного очухавшись и хапнув воздух, недоумевающе смотрит на кучу мокрого тряпья и рвоты прямо у себя на коленях. Подняв на меня взгляд, она открывает рот, в котором зияет чёрная дыра с парочкой оставшихся бурых зубов. По комнате разносится её сипящий голос:
— Ты что творишь, сучёнок! Что зенки выпучил? — махая руками, она не знает, что делать с месивом прямо на своих коленях, и вряд ли вообще соображает хоть что-то. Поднявшись, еле держится на ногах; на липкий крашеный пол шлёпается мокрое тряпьё. — Идиота вырастила, — ворчит она, невнятно. — Тупой дегенерат. Какого хера ты стоишь? Пошёл отсюда!
Я молча наблюдаю за качающейся тощей тенью своей матери, и не могу поверить в то, что вижу, и не впервые. Это всегда имеет один и тот же эффект — я, словно хочу видеть стройную моложавую брюнетку из своего детства, а вижу иссохшую мумию, чьи глаза лишены рассудка, в них только дурман, только иллюзии. Имитация жизни. Неужели она не видит, в какой застряла жопе? Не видит всей этой разрухи и гнили вокруг? Она не видит. Она продолжает мычать и сыпать на меня проклятия.
— Недоносок. Чё ты вытаращился? Так и будешь стоять? Убирай! Мелкий ублюдок!
Надо просто развернуться и уйти. Послать все к чёрту, пусть и дальше спит и видит психоделические сны на зассанном диване, а я валю отсюда.
Прихватив из комнаты мобильник и ветровку, сую ноги в кроссовки, и ухожу, громко хлопнув дверью.
Мои шаги раздаются по коридору малосемейки эхом. Двери, двери, двери. За каждой маленькая смерть. Кажется, что кроме меня здесь никого нет. Только я и чёртов мрак; какая-то сволочь выкрутила лампочки. Опять.
Спускаюсь на первый этаж по скрипучим ступеням, набрасывая на ходу ветровку, и открываю деревянную дверь, покрытую облупившейся коричневой краской: проржавевшие петли издают такой звук, что черти в аду, услышав, пересрались бы.
Глоток свежего апрельского воздуха возвращает ясность мыслям, помогает, успокаивает. Снова живу, а не существую. Достаю сигарету и закуриваю, теперь окончательное блаженство, нирвана — максимум, что мне доступно в этой жизни, — аскетичные убивающие удовольствия.
К реальности возвращает голос Машки. Походу вернулась с очередной гулянки, на чьей угодно хате. Растрёпанная и ещё пьяная.
Трещит с кем-то по телефону, явно с очередным хахалем, судя по развратной улыбке на ярко-розовых губах, проявляющейся так же автоматически, как раздвигаются её ноги. Короткая юбка, едва прикрывает задницу, сиськи норовят выскочить из майки от кривоватой походки на высоченных коблах. Шлюха.
А когда-то я хотел, по глупости детской, жениться на ней. Но после того, как узнал, что она даёт за полтарашку пива и косяк, резко передумал. Мерзкое зрелище. До сих пор помню, как её шпилили местные гопари. Затем она выползла из кустов, и выпила залпом банку «девятки». Утром её мамаша, нашла дочурку под скамейкой в одних трусах, с полупустой бутылкой в руке. Теперь Машка деградирует окончательно, перешла на другой дурман. Она тоже сдохнет рано или поздно, ей уже дорога заказана.
Машка проходит мимо, задрав нос, как грёбаная королева. Делает вид, что не замечает меня, и скрывается за обшарпанными дверями подъезда.
Между затяжками штурмую инет в поисках чертовой работы. В итоге, на вакансии «курьер» у меня кончается трафик. Чёрт с ним. Придётся убивать кроссовки, мальчиком на побегушках. Мне уже плевать, лишь бы хоть какая-то мелочь звенела в карманах.
***
Иногда мне жаль, что я, выросший, в одной из самых криминальных точек планеты, так ни на что и не сгодился. Не связался с плохой компанией, не научился воровать, отжимать мобилы в подворотне, разводить лохов на бабки. При этом не был повёрнут на учёбе, чтобы иметь возможность стать хоть кем-то в этой жизни. Я, порой, думаю, что мать права: я — конченый тупорез. Просто олень. Я не могу быть плохим, не могу быть хорошим. Я вообще никакущий. Долбаный муфлон, плывущий по течению, сродни канализационному, вроде не тону, но и выбраться на берег не стремлюсь. Промежуточная форма жизни.
С трудом наскребаю денег на проезд. Путь неблизкий. До конторы тащиться час на маршрутке. Стоило бы позвонить, прежде чем ехать, но у меня закончились деньги на баяне. Придётся действовать напрямую.
В наушниках монотонный речитатив под бит. Клонит в сон, и я всё думаю, есть ли в этом толк, курьеров обычно обламывают только так. Скотская работёнка. Но мне уже любая сойдёт, лишь бы только не кинули.
Набитая до отказа газель, провонявшая потом, колесит по асфальту, подпрыгивая на выбоинах. За стеклом проносятся, потерявшие вид, бетонные высотки, магазины, люди. Каменные джунгли.
Час спустя вываливаюсь из маршрутки на остановку с потоком помятых людей. Скоп вмиг разбегается, как муравьи, каждый от своей лупы. Озираясь, испытываю чувство абсолютной потерянности от суматохи, от мельтешащих лиц и обрывков голосов. Напарываюсь, наконец, взглядом на высоченную башню из стекла и стали. Точняк. Вот кому срочно требуются курьеры. Это нифига не фирма-однодневка. Эта башня только филиал, на самом деле, целая корпорация, раскинувшая свои сети по всей стране, и даже за её пределами. Чем они только не занимаются. От банков до строительства. Уверенности это не вселяет, и с каждым шагом приближаясь к зданию, я теряю надежду. Окидывая себя взглядом в отражении стеклянных дверей, струхнул окончательно. У меня штамп на лбу: лузер и распиздяй. Видавшие все прелести жизни на дне, кроссы, потрёпанные джинсы, ветровка, прожжённая сигаретой на воротнике. Рожа бледная, как у нарка, каштановые волосы, сто лет не стриженые, всклоченые. Меня, кажется, даже охрана не пустит.
Ментально врезаю себе по морде. Соберись, ушлёпок!
Сделав глубокий вдох, приминаю ботву ладонью, и шагаю вперёд.
Двери автоматически разъезжаются, давая путь. На меня тут же обрушивается тело. Здоровый мужик в каких-то задрипанных вонючих шмотках, буквально заваливает меня на брусчатку. Приподнявшись на руках, он нависает надо мной. Заглядывает в глаза и расплылся в улыбке. У мужика серые бешеные глаза, как у буйного сумасшедшего. И чёртова русая борода, как мочалка проститутки, колит мне лицо.
Скинув с себя это замшелое подобие человека, вскакиваю на ноги. В проёме открытых стеклянных дверей стоит чёрный шкаф — качок в костюме отряхивает руки.
— Вали отсюда, урод! — гаркает Шкаф, и бородатый, поднявшись на ноги, поправляет вязаную шапку. Кажет секьюрити фак и хохочет. Чёрт, он и впрямь долбанутый.
Бардадым в чёрном подаётся вперёд, припугивая бомжа. — Проваливай, давай, пока не потребовался грёбаный медэкперт для твоего трупа.
— Сука! — раздаётся немного визгливый голос из холла. К Шкафу стремительно приближается его двойник. — Он реально в цветок нассал!
Но бомж уже уносит ноги, гомерически хохоча. Когда он скрывается за углом здания, охранник, скрестив руки на груди, пронзает меня суровым, но тупым донельзя, взглядом.
— Ты кто такой?
— Я... по работе... вакансия, — мямлю, прибывая в шоке, и вообще, он жуткий. — Курьер.
Окинув меня взглядом с ног до головы, бардадым презрительно кривится, разворачивается на сто восемьдесят и, возвращаясь в здание, бросает:
— Ясно. Тебе туда, — указывает на ресепшн, и подмигивает девушке за стойкой. Чёрт, хорошенькая. Жаль, правда, что, таким как я, ничего с такой девой ни в жизнь не обломится.
Пялюсь на нее, вернее на два надутых шара, которые выпирают из глубокого выреза блузки. Она что-то спрашивает, а я отвечаю, или пытаюсь, но, кажется, просто мычу и киваю головой. В такие минуты, ненавижу себя сильнее, чем в обычно. Кроме Машки-шалавы, мне ничего не светит, и то, ей придется проставиться.
Девушку на ресепшене зовут Марина. Она через силу мне улыбается, только это неважно. Пусть молчит и не двигается. Эх, нет, соберись, красивые сиськи хорошее дело, но мне нужна работа. Есть бабло — есть сиськи. Двигайся, будь в форме. Сейчас напоследок, улыбнусь ей моей коронной улыбкой «кот в мае хочет самку». Вот сука, голову опустила, типа работает. Ну и хуй с тобой.
Падаю на ровном месте, матерюсь. Всё — моя репутация окончательно убита. Девушка приподнимается с места, глаза её расширяются, хохочет. Тварь. Качки в чёрном тоже ржут. Не самое лучшее начало для работы. Я готов смыться отсюда хоть сейчас, только бы не слышать их голоса. Почему у меня нет способности убивать одной силой мысли?..
Поднимаюсь; не собираюсь смотреть на их мерзкие рожи. Подхожу к лифту и жму на кнопку. Сраный лифт едет, будто черепаха, а мою спину прожигают глаза шутников. Марина тонким голосом что-то рассказывает качку, хихикает, будто ей в зад вставили, охает, и лифт открывается. Когда двери закрываются, я с облегчением вздыхаю, и прижимаюсь к стене. Вот бы остаться здесь навсегда, и не видеть людей.
***
Суки. С каждым днём я всё сильнее презираю этот мир. Меня не взяли даже курьером, хотя шансы были высокие. Что не так со мной? Может, метка неудачник слишком заметна?..
Спускаюсь вниз. Предстоит снова пройти мимо девушки и качков. Они ждут моего появления. В голове рисую картину:
Выхожу и медленно иду к сисястой Марине. Говорю ей:
— Эй, чика, сегодня твой день! — засасываю её. Бью по морде квадратных чуваков, похожих на два одинаковых шкафа, и потом удаляюсь. Девка орет от счастья, ясное дело. Типчики негодуют, а я герой.
Реальность:
Открывается дверь, я выхожу и плетусь, опустив глаза под ноги, в страхе посмотреть в сторону девушки и её приятелей. В действительности они про меня уже забыли, лишняя информация очень быстро исчезает из тупых голов. Так и есть. Ничего. Это к лучшему, хотя бы пройду спокойно без насмешек и издевательств.
Ухожу. Мысленно желаю зданию сгинуть в небытие. Или чтобы психопат взорвал его к чертям собачьим, вместе с сисястой, менеджером — занудой, что проводил со мной собеседование, а также Шкафами в чёрном. Да-да, чтобы ни обломков не осталось, ни костей.
Ну, что, сегодня день, новый поиск работы, или завтра?.. Размышляя, шарю взглядом под ногами. Бля, сотка! Реально, какой-то лопух, проебал стольник на тратуаре. Решено, — пойду пивка куплю, может, полегчает.
Стоило покинуть здание, как через дорогу передо мной разыгралось зрелище, достойное фильма. Один бомж катит тележку, набитую доверху различным грязным тряпьем, и еще невесть чем, одному ему известно. Позади него идут ещё двое бомжей. Этот, значит, постоянно поворачивается, следит. Парочка ускоряется, и скоро равняется с жертвой. Один из них хватает что-то сверху, ненужную фигню, которая никому и даром не сдалась, кроме бомжа. Но бедняга, не растерявшись, вцепляется зубами в руку вора, как бойцовская собака. Второй с перепугу даёт деру, бросив приятеля на произвол судьбы. Бомжи, тем временем, сцепились не на шутку. Пинают друг друга, пытаются выдавить глаза, укусить. В конце концов, побеждает хозяин волшебной тележки, поднимается, и прогоняет ворюгу. Отряхивается. И тут замечает меня. Впившись взглядом, он рвёт когти через дорогу. Кажется, это тот самый чокнутый, которого я видел утром перед собеседованием. Вот же попал. Я ускоряя шаг, решаю смыться от него, но не тут-то было. Бомж не отстаёт, упорно топая за мной. Бородатый, заорав что-то, переходит на бег. Я — тоже. Так мы и бежим по улице, пока я не сворачиваю в тупик. Неудачник, говорю же. Меня даже бомж догнал.
Он тяжело дышит, присев на корточки. На меня находит ступор, не могу сдвинуться с места. Прихожу в себя и начинаю новую атаку. Только пусть подойдет,— переебу тварюге.
— Закурить есть? — спрашивает бомж.
— Чего?
— Говорю, сига есть?
— Есть.
— Чё стоишь, давай.
Память отшибло, в каком кармане. Бородатый наблюдает, недобро улыбаясь.
— Вот лошара! Ты откуда такой? Что, поди, не взяли на работу в той шараге?
— Не взяли,— отвечаю я, и протягиваю пачку.
Бомж хватает всю пачку и запихивает в замызганный куртяк.
— А, огоньку не найдется?
— Найдется.
— Реально лошара...
Зажигалка тоже исчезает в одном из карманов.
— Так и знал, что прокатят, как только тебя увидал.
— Чего это? — бубню я в ответ.
— Ты же — дно, лошара. Будешь таким — закончишь, как я, на улице. Но есть шанс всё изменить. Пойдем.
— Никуда я с тобой не пойду. За угол завернем– и ты меня на органы продашь. Хер тебе. Я — домой.
— К мамуле, титю пососать!
Бородатый гогочет.
— Да пошёл ты!
Делаю шаг, бомж — тоже и перегораживает дорогу.
— Нравится тебе такая жизнь, как я погляжу. А мог бы всё изменить, и стать другим человеком.
— Ты — пизданулся, мужик.
Приближаться к нему желания нет, а это убогое создание не двигается с места, проверяет мои нервы на прочность.
— Есть бабуля одна, по улице Валенок 13. Так вот, она творит чудеса, а тебе как раз нужно чудо.
Прекрасно, ещё бабули мне не хватало. Что он несет, какая бабка, какое чудо?.. Я попал в мир абсурда? Вломить ему, что ли, люлей, чтобы отъебался?..
— Хочешь, провожу, и с тобой зайду в подъезд. Она не очень приветливая, только своих впускает.
— Отвали. Если она творит чудеса, чего ты бомжуешь, а не на Бали пьешь коктейли, в компании сладких девочек. Нашел дурака.
— А у меня случай тяжёлый, просрал я всё, понял?
— Нет, не понял. Лучше смойся, или я тебе двину.
Кажется, я рассердился, или вид суровый. Бородатый вроде умолкает, и отходит в сторону, типа пропуская, и принимая поражение.
— Ты, это, подумай. Если решишь изменить судьбу, то знаешь, где меня найти.
На помойке, где ещё...
Надо быстрее отсюда сваливать, и забыть произошедшее сегодня. Особенно сраное собеседование и поехавшего бомжа.