Заречье

Деревеньку эту Заречьем кличут. Люди здесь другие, с бытом особым и укладом странным.
Подъезжая к дому волхва я заметил, что дома здесь стоят не вплотную, как в Малоросии или Москве, а широко, словно одинокие птицы. Избы все из дерева, а передний дворик оградкой низенькой обставлен. Около дома сразу скотина гуляет, а под вечер ее, видимо, в хлев загоняют. Хлева тут всего четыре, поодаль
от каждого желтая травка уже сушится. К зиме с июня готовятся. Оно и понятно, снег тут рано-рано выпадает, ещё листья алые не все обсыпаются. Колодец один тут, а многие люди и речкой не брезгуют.
Мне навстречу мужчина вышел, в рубаху белую одетый, и представляете в лапти, хотя многие в сапожках кожаных ходят, дичи, видимо, лесной много. Штаны у него белесые были, веревками перемотанные. Борода небрежная до груди свисала, а под густыми бровями, глаза зеленели, как пырей после дождя.
– Здравствуй, милок, Иван ты? – Начал он.
– Да, исправник вам уже сообщил о моем прибытии, как вижу, – ответил ему.
– Верно, верно. Что-ж тебя в глушь то такую занесло, в Москве не сиделось? – Упрекнул мужчина.
– Лишь стечение обстоятельств, но надеюсь уживусь тут с вами. Как зовут вас?
– Владимир Ильич я – волхв местный, и по управе главный тут.
– Знакомы будем, Владимир, а с житием как тут моим дальнейшим?
– Пойдём со мной, – сказал он и зазывая махнул рукой.

Мы шли, утопая в высокой траве. Одна женщина развешивала белье отжелтевшее на веревку, мужики всей оравой рубили дрова. Частично тут жила ещё община, как видимо.
Владимир подвёл меня старой хатке. Дворик у неё большой был, весь яблоньками усажен. Крылечко захерело слегка, но это подлатать можно, а в целом, домишка приличный был – пятистенный.
– Прошу, – указал Владимир на дверь.
Дощечек на полу, как в истопке у Игоря, уже не было. Зимой пол соломой покрывали, чтобы тепло не уходило , но мышей там было столько, сколько котов в России нет. Поэтому от этого отказались сразу.
Потрясли меня окна. Сзади большое окно было со ставнями, но без стёкл. Когда холодно станет, пузырь натянуть придётся и закрыть окошко. Маленькие же окна, которые повыше располагались, были узорами отделаны, а вместо пузыря там мусковита стояла. У нас она только во дворцах была и в зажиточных домах.
– Откуда же у вас роскошь такая? – Стало мне интересно.
– Неподалёку тут кучи были, вот и отправляли некоторых ссыльных на работу, а кто-то и от нашей деревни ходил туда. Вот так и обеспечили мусковитом все Заречье, – объяснил волхв.
– А что же с кучами стало?
На секунду Владимир замешкался, но потом сразу выпалил.
– Не знаю, истощились наверное, а рабочие поразъехались. Пошли со мной, – перевёл он тему.
Мы попали в другую часть избы, скрытую стеной, около которой стояла печь. Это была небольшая комнатка без окон и со столом, стоящим около стены.
– Свят мой что это? – Выпалил я, смотря на идолы, чаши с водой и погребальную урну.
– Здесь у жизни людской свои уклады. Каждое утро на стол кусочек хлебушка кладите, и водицы наливаете из речки. Колодезная не пойдёт. Убирайтесь тут, а каждый вечер перед сном ставни на окнах закрывайте и дверь запирайте. В ночь соль на прог насыпьте, – объяснял мне волхв.
– Для чего все эти ритуалы дикие?
– Не вникайте, однажды сами поймёте. К слову, крестик, – Владимир указал на мою грудь, – в урну положите, предварительно золой наполните осиновой.
Я в тот момент опешил, казалось будто сумасшедший передо мной стоит, аль сектант какой-то, но ссорится я не стал. С дворцами уже поссорился. Нужно уроки из ошибок выносить.
Мне пришлось просто промолчать, не зная что ответить.
– Не пренебрегайте советом, Иван, но давить не буду.
Я кивнул, а после спросил.
– А с работой что?
– Ну-с, думаю вам дровишки колоть и уток кормить не приходилось, поэтому волокита ваша бумажная будет. Отчёты исправнику, письма в губернии, товарные подсчеты. Уже завтра почтовая лошадь привезёт бумаги.
– А плата какова?
Владимир рассмеялся, положив руки на живот.
– А какую в глухой деревне хотите? Жаловать корм для скотины будем, часть урожая, может частность тебе исправник выделит.
– Ну да... хорошо, – тихо сказал я, слегка расстроившись от того, что не видать мне хваленой «Сибирской наживы».
– Что же, оставлю вас тут пока что,
располагаетесь. Вещи ваши привезли ещё вчера, они около кровати стоят. Под печью тайничок, там дрова уже нарубленные... а вот ещё, совсем запамятовал уже. Пожелали, чтобы мы вам скотины выделили: Корову и курей.
– Да что же я с ними делать буду?
– Как что? Любить и ухаживать. Вставать рано придётся.
Я отчаянно выдохнул. Придётся привыкать к деревенской жизни.
Проводив старика взглядом, я достал из внутреннего кармана папироску и вышел на крылечко. Зажег ее огнивом и сделал короткую затяжку, после выпустив густой дым, сливающийся с закатным небом. Скоро уже потемнеет. Завтра надо будет к жителям приобщится.
Под вечер жизнь подходила к концу. Мужики загоняли скот в хлев. Убирали серпы, косы и лопаты. А девушки сели на большое кресло, расплели коси и начали расчесывать свои волосы, напевая простенькую песенку:
Села дева на крыльцо,
Расплела веретено,
В ясном солнышке скользят
журавли.
Сел к ней рядом паренёк,
Чувства ветерок ведёт,
Слились в милом поцелуе они.

Тем временем я докурил папиросу и, оперевшись об стену, вдохнул полной грудью. Кто-то печёт хлеб. Вдали замычали коровы, доярки возились с ними перед сном. Где-то там и моя коровка есть.
Я вошёл в дом и сразу вспомнил о другой комнате. Войдя туда, я все же налил воды в чашу и схватил свой крестик. Покрутив его в руке, я не стал класть его в урну. Не пал ещё духом так сильно, чтобы от Бога отвернуться.
Закрыл ставни на окнах, запер дверь на замок и встал около кровати. Думаю, теперь и спать можно, а завтра уже и пожитки свои разберу. Встав около кровати я задумался о Боге и решил, что моя тихая молитва точно никому не помешает и уж точно никого не разбудит. Я закрыл глаза, три раза перекрестился и произнёс молитву. Из окна сразу подуло. Ставни открылись, хотя я их хорошо их закрыл. Закрыв ставни ещё раз, я лёг на кровать и накрылся одеялом, набитым шерстью.

Прошёл час, все никак не могу заснуть. Я перевернулся на другой бок и тут в дверь постучали. Очень тихо, несколько раз. Я встал и уже было хотел открыть, как вспомнил предостережения ямщика. Пол
предательски заскрипел под ногами, пока я шёл к маленькому окошку. Встав на цыпочки, я посмотрел в сторону крыльца и увидел человека, но когда облака около луны расступилось, смог разглядеть этого человека внимательнее. По ту сторону стояло существо с бледной кожей. Кое-где лоскуты уже отошли и было видно гниющее мясо. Оно повернулось и мне в глаза посмотрело два жёлтых огонька, находившееся в глазницах. Мои сомнения окончательно развеяло то, что у этого существа торчали зубы сверху, а где должна быть челюсть, свисал синющий язык.
Я попытался кричать, но дыхание сперло, и меня повалило на пол. Забравшись на кровать, я поджал ноги. Стук раздался от оконных ставень. Его гнилые пальцы пытались разорвать доски. Я схватил огниво и ринулся в другую комнату. Там спрятался под столом и из моих глаз потекли соленые слезы. Сильный стук доносился отовсюду. Я слышал, как его ноги рассекают траву. Оно пыталось проникнуть внутрь, судорожно ища вход. Как только я осознал, что не посыпал порог солью, дверь начала трещать. Я вжался в пол. Слышал, как оно шло в мою команду, гремя цепями.
Существо встало около стола. На его шее висело множество православных крестов, а на спине находился крест из дерева, к которому был прибит источающийся кровью труп. Я слышал дыхание этого существа. В комнате пахло мертвецом. Взяв лучину, я попытался зажечь ее, но руки дрожали так, что огниво вылетало из потных ладоней. Наконец, лучинка запылала огоньком. Существо продолжало стоять прямо передо мной, оно взяло в свои костлявые руки чашу с водой и начало лакать языком жидкость, отвратительно постанывая.
Я кинул свой крест в золу и упал на бок. Слезы текли из моих глаз. Существо бродило по дому, стуча пальцами-костями и отвратительно булькая.

Всю ночь лежал я колобком свернувшись. Монстр все время был рядом, ещё секунда, и он запихнул бы меня в свою глотку или прибыл бы к кресту. Первые петухи пропели и все в доме тут же утихло. Я успокоился и открыл урну с крестом. Внутри вперемешку с золой лежали маленькое куриное сердечко.

«Все раньше православными были, а потом отреклись от этого. Не знаю, что произошло, но в язычестве жить научились люди» – говорил мне ямщик в тот день.

Из работ Николая Вяземского. Глава 8.
Тварь эту Лихом зовут. Является оно в образах разных и никто не знает его истинного обличия. Приходит к тем, кто не блюдит устои местные. Существо сводит жертв с ума постукиваниями по стенам или иными деяниями. Если посмотреть этой твари в глаза, то оно подумает, что вы его в дом приглашаете поужинать. Людей перед смертью изводит до того, пока они сами на себя руки не наложат, а потом к себе в глотку целиком запихивает.