Порох. Бабочки. Шипы

Ярослав

Я просыпаюсь от того, что солнце светит мне в лицо. Поворачиваюсь на бок и пытаюсь накинуть на голову подушку, но врезаюсь лицом в жесткую спинку дивана. Просыпаюсь окончательно и, открыв глаза, утыкаюсь взглядом в синюю ткань. Почему я сплю на кухне?

Воспоминания проникают в голову неспешным потоком. Саша. Её руки и прикосновения, нежная улыбка. Внутри что-то болезненно сжимается, а сердце начинает ускоряться, почти срываясь в галоп.

Я поднимаюсь с дивана, разминая мышцы шеи. Голова на удивление светлая и легкая: я проспал почти двенадцать часов, без таблеток, без сновидений и преследующих меня по ночам кошмаров. Ощущение такое, будто я в состоянии свернуть горы и переплыть океаны. Знаю, что это ненадолго, всего лишь до тех пор, пока организм не начнет снова ломать от усталости после пары бессонных ночей. Но даже эта короткая передышка — подарок судьбы. Как ей это вообще удалось?

Я неспешно принимаю душ, пью кофе и завтракаю яичницей с помидорами. Настроение прекрасное, а мысли то и дело возвращаются к Саше. Меня ломает от желания снова увидеть девушку, услышать её голос или прикоснуться. А лучше все сразу. Я то улыбаюсь, как психопат, представляя её, то хмурюсь, не понимая, почему меня так к ней тянет.

Самым очевидным кажется подсознательное желание оказаться там, где хорошо. Все живое тянется к свету и теплу, и даже я не исключение. А в Саше их хватит на десяток, таких, как я. Ну и, конечно, обезумевший от сна организм, не хочет вновь балансировать на грани и стремится туда, где ему не придется этого делать.

Так я убеждаю себя все то время, что одеваюсь и выхожу из дома. Проходя мимо квартиры Саши, я бегло стучу, хотя даже не ожидаю, что мне откроют. Сейчас полдень, а, значит, она скорее всего на работе. Хотя, этого я тоже не знаю. Я понятия не имею, какое у неё расписание и чем она вообще занимается, помимо школы, у меня даже нет ее номера телефона, чтобы позвонить и узнать, где она. Но это меня не останавливает от того, чтобы добровольно отправиться туда, куда я не ходил последние лет десять.

В небольшой сторожке у ворот сидит дядя Петя, который тут же выходит при моем появлении. Широко улыбается и хлопает по плечу.

— Привет, Ярослав. — Улыбка у него добродушная, хоть в ней и не хватает нескольких зубов. — Зачастил ты к нам.

— Сам удивляюсь, — качаю я головой.

Всей душой ненавижу это место, и когда-то обещал себе, что никогда больше здесь не появлюсь. Но Саша с лёгкостью смела эту стену, которую я выстраивал долгие годы. И вот я здесь, одержимый какой-то призрачной надеждой просто увидеть её.

— Приглянулась наша Александра Дмитриевна? — охранник заливисто смеется и подмигивает мне.

— Просто должен её поблагодарить, она мне очень помогла.

— Так срочно, что даже пришёл сюда?

— Получается, что так, — я усмехаюсь и понимаю, как глупо выгляжу. Приперся сюда в разгар рабочего дня, чтобы сказать “спасибо”? — Кстати, она здесь?

— Здесь. Зайдёшь? Я могу тебя пропустить.

— Нет, я лучше подожду тут.

Меня ещё не настолько накрыло, чтобы заходить в само здание школы. Поэтому я остаюсь в сторожке дяди Пети, и почти два часа он рассказывает мне обо всем, что приключилось с ним за эти годы. Как он развёлся с женой, женился снова, и у него появились три внука. Он вручает мне в руки кружку с крепким горячим чаем и минут тридцать показывает на телефоне фотографии розовощеких младенцев, которые со временем превращаются в пухлых малышей, а потом тощих мальчишек. Я киваю головой — смотреть на чужих детей мне не особо интересно, но из уважения к дяде Пете делаю вид, что я шёл сюда именно за тем, чтобы послушать про этих нескладных пареньков.

Когда все фотографии оказываются просмотрены, а истории рассказаны, дядя Петя переходит в наступление и принимается расспрашивать, как сложилась моя жизнь после школы. Я, не вдаваясь в подробности, рассказываю, что закончил местный технарь и устроился работать на склад, а женой и детьми так и не обзавелся. Поглядываю на часы и всерьез начинаю думать, что прийти сюда было очень плохой идеей. Зачем я торчу здесь уже два часа?

Когда я уже почти решаюсь уйти, неожиданно вижу в дверях знакомое лицо. Но, к сожалению, это не Саша, а тот, кого я вообще не планировал здесь встретить.

Он изменился: стал выше и шире в плечах, на волосах аккуратная укладка, а костюм сидит как влитой. Что осталось прежним, так это высокомерие, отпечатавшееся на лице, и пронзительный холодный взгляд. Он идёт прямо на меня, сжимая в руке стильную кожаную сумку, а, когда замечает, его губы искривляются в презрительной усмешке.

— Ты здесь откуда? Я думал, ты уже давно скурился в какой-нибудь подворотне.

— А я думал, у тебя появилось хотя бы подобие мозгов.

Он смеётся, а у меня мгновенно вскипает кровь. Руки сжимаются в кулаки, и мне стоит огромных усилий не врезать ему прямо сейчас, посреди школьного двора, на виду у сотни школьников, торопящихся домой. Он это чувствует, потому что смеяться перестаёт, но кривая улыбка не сходит с лица.

— Пётр Валентинович, — обращается он к охраннику. — Даже не вздумайте пускать его на территорию школы. У него несколько приводов по хулиганству и кражам, и это только в детстве. Сейчас-то как, Котов, сколько сроков уже отмотал?

— Да, Ян Анатольевич, — вяло отзывается дядя Петя и бросает в мою сторону виноватый взгляд.

Зато Ян смотрит на меня как обычно — словно на пыль под ногами. Вот только я уже давно не мальчик, а у него за спиной не стоит десяток верных прихвостней. Я делаю шаг вперед, и исходящую от меня ярость можно практически потрогать, настолько она осязаема. Маска самоуверенности с лица Яна на секунду слетает, и я чётко вижу в его глазах испуг. Слышу сзади встревоженный оклик охранника, но не обращаю внимания, зато встречаюсь взглядом с Сашей, появившейся на школьном крыльце, и злость отступает мгновенно, будто на меня только что вылили ведро ледяной воды. Я вижу в ее глазах удивление, а еще страх, и это отрезвляет получше всего остального.

Ян бегло оборачивается через плечо и тоже ее видит. Наклоняется ко мне ближе и усмехается:

— Котов, ты что, запал на эту крошку? Тебе ничего не светит, посмотри на нее и на себя. Вы же играете в разных лигах, и ей нечего ловить с таким, как ты. Ее место с кем-то вроде меня, так что можешь расслабиться и наблюдать за нами со стороны.

Я очень стараюсь держать себя в руках, но получается плохо. Хочется его заткнуть, заставить захлебываться собственными слезами и кровью, слушать, как он умоляет о прощении. Мне стоит огромных усилий остаться стоять на месте, и я смотрю только на Сашу — как она идет по двору в нашу сторону, не сводя глаз. На ней легкое черное платье, облегающее фигуру, а волосы падают на плечи мягкими волнами.

Ян смотрит на нее так, будто она уже принадлежит ему. От этой мысли в глазах темнеет, и хочется врезать еще сильнее. Я никогда не ревновал девушек, а сейчас хочется крушить все вокруг, потому что объективно он прав — и подходит ей куда больше, чем я. Усмехаюсь тому, что осознал, насколько далек от нее раньше, чем вообще начал рассматривать в связке с собой.

Курбатов решает забить последний гвоздь в крышку своего гроба и с кривой улыбочкой продолжает:

— Сам подумай, как ты будешь знакомить ее с родителями? Разве будет она сидеть за одним столом с твоей мамашей-проституткой и папашей-уголовником?

В этот момент мой стоп-кран срывает окончательно. Одним рывком я бросаюсь вперед, сбиваю его с ног, и мы вместе падаем на землю. Курбатов не успевает сгруппироваться, с грохотом ударяется о нее спиной и затылком, болезненно морщится и со свистом выдыхает. Краем уха слышу чьи-то испуганные крики, а потом чувствую на себе руки, оттаскивающие в сторону. Я сопротивляюсь, потому что не успел врезать чертову ублюдку, но потом узнаю голос дяди Пети:

— Ярослав, прекрати! Успокойся!

Тяжело дыша, я позволяю охраннику разнять нас и встаю на ноги. Раздраженно дергаюсь, когда он продолжает придерживать меня за плечо, ожидая, что я снова кинусь на Яна. Кругом царит суматоха: не меньше двух десятков школьников с любопытством столпились неподалеку и громко галдят. Да уж, не каждый  день учитель дерется прямо в школе, и теперь они долго будут это обсуждать. А Саша подлетает к нам и, не глядя на меня, опускается на корточки перед Курбатовым. Внутри неприятно екает, а во рту появляется неприятный горький привкус разочарования — я только что лишний раз доказал: ей стоит держаться от меня подальше. Я не в состоянии держать свои эмоции под контролем, а терпение и вовсе никогда не было моей сильной стороной.

— Ян, ты как? — обеспокоенно спрашивает она и касается рукой его плеча.

— Нормально. — Курбатов садится и, поморщившись, осторожно ощупывает затылок. Крови нет, но приложился он хорошо.

— Помочь?

— Я сам. — Он игнорирует протянутую ему руку и поднимается на ноги. Прожигает меня ненавидящим взглядом: — Тебе конец. Ты опасен для общества, и тебе самое место на зоне. Не понимаю, почему ты до сих пор не там.

Я вырываюсь из рук дяди Пети, безуспешно пытающегося удержать меня. Рычу от злости, вижу перед собой только лицо Курбатова и до ломоты во всем теле хочу заокончить начатое. Нахожу в его глазах отражение собственной ярости — сейчас он и сам не прочь ввязаться в драку, и это только больше раззадоривает.

Саша встает прямо между нами и поворачивается ко мне лицом. Смотрит так укоризненно, что на секунду мне становится не по себе под ее осуждающим взглядом.

— Остановись, пожалуйста, — тихо, но уверенно просит она. Кладет руку мне на грудь — легкое касание кончиками пальцев, а у меня такое ощущение, что передо мной выросла бетонная стена, которую не сдвинуть и не обойти. — Ян, ты тоже. Что вы устроили? Забыли, где находитесь? Какой пример вы подаете детям? — вспомнив о стоящих неподалеку школьниках, она кричит им: — Расходитесь по домам, ребята!

К моему удивлению, все ее слушаются: и дети, и Ян, поправляющий смявшийся костюм, и даже я. Школьники нехотя уходят со двора, а следом за ними и Курбатов. Садится в припаркованную возле ворот иномарку и, коротко взвизгнув покрышками, уносится прочь. Саша не сводит с меня пристального взгляда и продолжает держать ладонь на груди, точно я могу сорваться с места и броситься вдогонку за Курбатовым. А на моем лице расплывается глупая улыбка от осознания того, что она не уехала с ним, а осталась здесь.

— Ты дерешься каждый день, или это просто мне так везет?

— Сегодня я не дрался, — справедливости ради замечаю я. — Не успел.

Она закатывает глаза и, ухватив меня за руку, тянет к выходу со школьного двора. Я послушно иду следом, на ходу прощаюсь с дядей Петей, а он только качает головой в ответ. Саша отходит от ворот на пару десятков шагов и только после замедляется и отпускает мою руку.

— Вы с Яном знакомы?

— Учились вместе в школе.

— И что не поделили?

— Не сошлись во мнениях, — расплывчато отвечаю я. Корни нашей взаимной неприязни уходят настолько глубоко, что сейчас даже нет смысла об этом вспоминать.

— И зачем сразу драться? В цивилизованном мире такие ситуации решают разговором.

Саша смотрит прямо перед собой, избегая поворачиваться в мою сторону. А я кидаю на нее беглый взгляд — неужели она правда верит в то, что говорит? Но ее лицо абсолютно серьезно.

Она живет в каком-то параллельном мире, потому что в моем прав оказывается тот, кто сильнее. Все решают сила, связи, а еще деньги, и, если у тебя нет ничего из перечисленного, тебе не жить. Тебя уничтожат и сотрут в порошок, раскатают по асфальту и забудут о том, что ты вообще когда-то существовал. В моем мире сначала бьют и только потом начинают говорить. Не хочешь сдохнуть — успей ударить первым. Отращивай зубы, когти и стальные шипы. Не можешь — ты уже покойник. Выживает сильнейший — этот старый закон джунглей актуален до сих пор.

Саша вздыхает и, не дожидаясь моего ответа, снова спрашивает:

— Зачем приходил?

— Хотел увидеть тебя, — честно отвечаю я. — И сказать спасибо за вчерашнее.

— Я не сделала ничего особенного.

— Я так не думаю.

— Хорошо. Рада, что смогла тебе помочь, — она коротко улыбается.

— Теперь моя очередь. Я обещал повесить полку.

— Прямо сейчас? — Саша растерянно поправляет волосы и поднимает на меня глаза. 

— Я совершенно свободен. Только зайду за инструментами.

— Спасибо, Ярослав. Ты меня очень выручишь.