Порох. Бабочки. Шипы

Ярослав

Тело ломит от каждого резкого движения, поэтому я не надеваю куртку, а просто несу её в руке. Холодный ветер покрывает голую кожу рук мурашками, но зато приятно освежает голову. Саша звонко стучит каблуками по асфальту рядом со мной, и мы в полнейшем молчании доходим до подъезда. И только на лестнице она нарушает тишину:

— У тебя дома есть аптечка?

— Есть, — отвечаю я.

Не уверен, что под словом “аптечка” мы подразумеваем одно и то же, но коробка с лекарствами у меня дома и правда имеется. Я правда сомневаюсь, что там есть хоть какой-то антисептик, потому что раньше мне не приходило в голову обрабатывать раны.

— Тогда пошли к тебе, — уверенно заявляет Саша, а потом осекается: — Если твоя девушка не будет против. Вдруг она не так все поймет.

— У меня нет девушки.

В её глазах застывает вопрос, с кем же я тогда обнимался вчера вечером возле подъезда, но вслух он так и не звучит. Мы поднимаемся наверх, и я, отперев дверь ключом, пропускаю Сашу вперед. Она заходит внутрь так уверенно, словно это её квартира, а не моя. Скидывает у порога туфли и проходит на кухню, а я плетусь следом за ней. Тяжело опускаюсь на диван и разглядываю девушку, оказавшуюся в моей квартире.

Она стягивает с плеч плащ, развешивает его на спинку стула и остаётся в обтягивающей черной кофточке с длинными рукавами и брюках, расклешенных от колена. Они эффектно подчеркивают ее стройные ноги, и я не могу не отметить, насколько она хороша. Светлые волосы падают на лицо, и она то и дело откидывает в сторону непослушные пряди. А ещё она улыбается — тепло и по-доброму, и в её присутствии даже в комнате становится светлее, словно тусклая лампочка под потолком неожиданно начинает светить ярче.

— Где аптечка? — обращается она ко мне, и я неопределённо киваю в сторону навесного шкафчика.

Саша привстает на носочки, чтобы дотянуться до верхней полки, и я на несколько секунд зависаю на её ещё больше округлившихся ягодицах и полоске кожи на спине, выглянувшей из-под задравшейся кофты. Дышать становится тяжело, я со свистом втягиваю воздух, и даже боль ненадолго отступает.

Она не замечает моей странной реакции и, достав коробку, ставит её на стол. Принимается копаться внутри недовольно хмурится:

— Зачем тебе столько седативных и снотворных?

Саша смотрит прямо мне в глаза, надеясь найти в них ответ, но я отвожу взгляд. Не хочу говорить об этом. Не хочу ничего объяснять. Особенно ей.

 — Ярослав? — зовет она, и я вздрагиваю от непривычно звучащего имени. Она произносит его ласково, но с нажимом.

— У меня проблемы со сном, — хмуро бросаю я.

— Ты же понимаешь, что это не выход? — Саша указывает на лекарства. — Это не решение проблемы, а попытка от нее сбежать.

— Хватит, — я резко и грубо обрываю ее, подаюсь вперед и выхватываю у нее упаковку таблеток. Она испуганно отшатывается в сторону, почти неуловимо, но я успеваю заметить и продолжаю уже спокойнее. — Это не твое дело. Ты хотела обработать раны — обрабатывай. И уходи.

— У тебя с десяток видов снотворных, но нет банальной перекиси, — язвительно замечает девушка. — Есть хоть что-то обеззараживающее?

— В холодильнике есть водка.

— Это лучше, чем ничего, — она согласно кивает головой и достаёт полупустую бутылку.

Вата каким-то чудом находится на самом дне коробки, иначе Саша наверняка бы вылила мне прозрачную жидкость прямо на голову. Но вместо этого она старательно пропитывает комок сероватой ваты водкой и подносит к моему лицу.

— Будет щипать, извини.

Я стискиваю зубы, потому что щиплет и правда зверски. И даже боль от удара была не такой сильной, как от осторожного прикосновения к лицу. От резкого запаха водки начинают слезиться глаза, а когда она прикладывает вату к рассеченной брови, я шиплю от боли и изо всех сил стараюсь не дёргаться.

— Еще немного, потерпи, — Саша зачем-то шепчет и, наклонившись поближе, дует на лицо. Аромат вишни перебивает даже стойкий запах спирта, и в этот самый момент я отчётливо слышу треск где-то внутри, словно тектонические плиты только что пришли в движение, и это неминуемо приведёт в разрушительному землетрясению где-то на другом конце земли.

Ее губы оказываются слишком близко от моих, когда она дует на разбитую губу, и мне стоит немалых усилий перевести взгляд куда-то ещё. И он, как назло, упирается в аккуратную небольшую грудь, обтянутую тонкой тканью. Ругаюсь про себя и закрываю глаза.

— Вот и все, — она коротко смеётся. — Если бы у меня была с собой конфетка, я бы тебе её дала.

— Зачем?

Она теряется от моего вопроса и неуверенно отвечает:

— Ну как? В детстве всегда давали конфетку после того, как намажут зеленкой разбитую коленку. Или после прививки. В качестве награды за смелость и стойкость. У тебя разве такого не было?

Я качаю головой и усмехаюсь. Как-то раз отец в детстве не рассчитал силу и приложил меня о дверной косяк так, что разбил нос до крови, и было бы странно, дай он мне после этого конфету. И моей наградой за стойкость была надежда на то, что когда-нибудь я стану достаточно силен, чтобы ответить ему.

Саше я этого, конечно же, не говорю. Она хмурится, а потом её лицо неожиданно светлеет, и девушка весело смеется.

— Секунду, — кричит она и пулей вылетает из комнаты.

И тут же возвращается обратно, на ходу доставая из небольшой сумочки шоколадку. Кладёт её передо мной на стол и улыбается так, точно это не шоколад, а миллион долларов.

— Я совсем забыла, что купила её по дороге с работы. Это даже лучше конфеты. Дарю!

Я тупо смотрю на шоколадку, лежащую передо мной на столе, на её руки, упирающиеся в столешницу, на счастливое лицо, и неожиданно улыбаюсь сам.

— Спасибо.

— Да не за что, — она легко отмахивается. Для неё это и правда мелочь. — Я тогда пойду. Теперь буду спать спокойно, зная, что ни одна инфекция не попадет к тебе.

Я понимаю, что она сейчас уйдет, и какая-то часть меня даже этого хочет. Чтобы это странное чувство, бешено колотящееся в груди, исчезло. Но другая часть жаждет, чтобы она задержалась ещё ненадолго. Саша словно излучает тёплый свет, и соблазн погреться в его лучах слишком велик.

— Хочешь чаю? — быстро предлагаю я. — У меня как раз есть шоколадка. Надеюсь, вкусная.

— Эй, вообще-то это моя любимая!

— Тогда тем более, — я смеюсь. — Не могу забрать её у тебя всю.

— Ладно. Но я пью только зелёный.

Я встаю и щелкаю кнопкой чайника. Шарю по шкафчикам в поисках зеленого чая, и нахожу завалявшийся на дне коробки последний пакетик. Я чай почти не пью, и держу его только для Марата, но тот обычно не привередлив и пьёт любой.

Саша садится за стол и наблюдает за моими действиями с лёгкой улыбкой. Я не могу понять, что в ней такого — вроде бы обычное движение губ, а у меня внутри что-то обрывается каждый раз, как я перевожу на нее глаза.

— Спасибо, — благодарит она, когда я ставлю перед ней кружку с горячим чаем. Обхватывает ее руками, наклоняется и осторожно дует. Волосы тут же падают на лицо, и я еле успеваю себя остановить, чтобы не убрать их в сторону.

Себе я делаю кофе и сажусь прямо напротив нее. Хочется закурить, но сигарет нет, и я облизываю пересохшие губы. На языке остаётся вкус крови, водки и почему-то вишни.

— Значит, ты живешь один? — интересуется Саша.

— Да.

— А родители?

— Они умерли.

— Прости, я не знала… — Саша запинается.

— Ничего. Меня это не задевает. А ты?

— Я тоже одна. Решила начать самостоятельную жизнь и съехала от родителей.

— И как? Нравится?

— Вполне. Минусы, конечно, тоже имеются, но нельзя же вечно жить на всем готовом.

— И в чем минусы?

— Да в разном, — она смеется, обнажая ряд ровных белых зубов. — Постоянно приходится что-то готовить, продукты в холодильнике вечно заканчиваются, что-то ломается, и, оказывается, чинится не само собой. Вчера, например, отвалилась полка в ванной. И теперь просто стоит в углу, потому что у меня даже нет банальной отвертки.

— Я могу помочь.

— Серьёзно?

— Да. По-соседски и заодно в качестве благодарности.

— Это было бы здорово! — Саша расплывается в широкой улыбке. — А то хозяин квартиры меня скоро в чёрный список занесет, я ему почти каждый день звоню со своими проблемами.

— Да не вопрос.

Следующие минут пятнадцать Саша увлеченно рассказывает про жизнь в новой квартире, своего кота, оставшегося дома у родителей, учёбу в институте и своем желании работать учителем. Я слушаю её, не перебивая — мне нравится то, как она говорит и искренне смеётся, как горят её глаза. Она словно скопление света, и я ловлю себя на мысли, что рядом с ней мир сбавляет скорость и становится ярче в этих лучах.

— Ярослав, — тихо окликает она меня. — Прости, что лезу не в свое дело, но… — Саша глубоко вздыхает и продолжает: — Нельзя пить снотворное безразборно и в таких количествах.

— Ты права, это не твое дело, — холодно отвечаю я.

— Тебе их хотя бы врач назначил?

Я не отвечаю, но Саша тяжело вздыхает, догадавшись, что мой ответ отрицательный.

— Я просто хочу помочь, не сердись, пожалуйста, — она поднимает руки ладонями вперед, демонстрируя, что безоружна. — Ты не пробовал разобраться в причинах? Обычно, если хорошо покопаться, их всегда можно найти, а, значит, попробовать устранить.

Мне нет нужды копаться. Я и так хорошо знаю, почему у меня такие проблемы со сном. Но никогда никому об этом не рассказываю, да и сам стараюсь лишний раз не вспоминать, как в детстве ночи напролет лежал в темноте, боясь засыпать.

И сейчас воспоминания об этом проходятся по позвоночнику электрическим током, будоража все нервные окончания. Я вскакиваю с места, будто на меня только что вылили кипяток из чайника, и с грохотом ставлю кружку с недопитым чаем в раковину, намекая, что наше чаепитие закончено. А Саша неожиданно оказывается возле меня и почти незаметно касается ладони.

— Прости, — негромко выдыхает она. — Я не должна была лезть в твою жизнь и давать непрошенные советы.

Злость мгновенно стихает, словно кто-то сдвинул тумблер. Когда она смотрит в упор своими огромными васильковыми глазами, злиться невозможно.

— Больше никаких советов, обещаю, — продолжает Саша. — Но разреши хотя бы попробовать помочь.

— Зачем тебе это?

— А почему нет? Нормально помогать людям, если это в твоих силах.

— Это не в твоих силах, — хрипло смеюсь я.

— Давай проверим? Ты ничего не теряешь.

Не дожидаясь моего ответа, она делает шаг в сторону и выключает на кухне свет. Комната погружается в темноту, и я несколько раз моргаю, пока не привыкаю к ней настолько, что могу различить очертания ее фигуры. Она садится на диван и зовет меня:

— Иди сюда.

Я подхожу ближе, и Саша хлопает рукой по коленям.

— Ложись.

— Какого хрена?

— Ярослав, просто ляг, — она тихо и мелодично смеётся и тянет меня за руку.

Я поддаюсь и кладу голову ей на колени. Саша смотрит на меня сверху вниз, и даже в темноте, разбавляемой неровным светом фонарей с улицы, её глаза блестят. Она долго всматривается в моё лицо, а потом прикрывает его ладонью.

— Закрой глаза. И расслабься.

Я коротко усмехаюсь. Расслабься. Если бы это ещё было так просто. Я опускаю веки, а она запускает пальцы мне в волосы и начинает аккуратно перебирать пряди, то и дело касаясь кожи. В первые минуты мне хочется встать и заставить ее прекратить — она слишком вторглась в мое личное пространство, в которое я давно привык никого не пускать. Она подобралась не просто близко, она просочилась сразу под кожу вместе с запахом вишни и идущим от нее теплом.

Но не нахожу в себе силы её остановить. И чем дольше она гладит меня, тем все отчетливее я ловлю себя на мысли: мне хочется, чтобы она продолжала. Я делаю глубокий вдох и погружаюсь в новые для себя ощущения. Её руки, скользящие по голове, шее и лицу. Её дыхание, переплетающееся с моим собственным.

— В детстве я иногда не могла заснуть, — шёпотом делится Саша. — Тогда мама приходила в комнату, клала мою голову к себе на колени и гладила по волосам. И пела колыбельную. Я всегда быстро засыпала, а сны в такие ночи были самыми сказочными.

Она продолжает перебирать волосы и начинает тихонько петь. Еле слышно, но в комнате стоит такая звенящая тишина, что не приходится даже напрягать слух, чтобы разобрать слова. Саша поет что-то про волшебство, звезды и сказки, а у меня по спине пробегают осторожные мурашки. В вязкой темноте этой квартиры, где прошло все мое детство, звук ее голоса трогает до таких глубин, о наличии которых я даже не подозревал. Мне никогда не пели колыбельные. Ко мне никогда не приходили среди ночи, чтобы успокоить и помочь уснуть. И мои сны никогда не были сказочными.

Песня заканчивается, и Саша ненадолго замолкает, а потом начинает петь следующую. Я почти не вслушиваюсь в слова, просто подстраиваюсь под ее размеренное дыхание и медленно погружаюсь за край сознания. И неожиданно для самого себя засыпаю.