Глава 7. Insanity
23:47
Клуб «Insanity» пронзал ночь неоновым светом. Из его недр вырывался грохочущий пульс техно, бивший в такт мертвому сердцу Каина. Он влился в толпу у бара – черный шелковый пиджак, абсолютный и неприкасаемый, не касался ничьих тел. Он был тенью, скользящей сквозь калейдоскоп неоновых вспышек, отбрасывающих на стены психоделические узоры. Воздух был густым коктейлем: человеческий пот, дешевая синтетическая парфюмерия, металлический привкус возбуждения и... кровь. Невидимая для смертных глаз, но вибрирующая в пространстве для его вампирского чутья – сладковатый, солоноватый соблазн, смешанный с грязью низших страстей.
За стойкой – Малкавианец. Бармен. Его лицо, изрезанное ритуальными татуировками, пересекавшими скулы как шрамы безумия, было маской ледяного спокойствия. Но в глазах, слишком быстрых и глубоких, плавала трещина – хаос, едва сдерживаемый дисциплиной или химией. Он кивнул, не спрашивая. Пальцы с длинными, чуть изогнутыми ногтями схватили бутылку «Макаллана». Янтарная жидкость, пахнущая выдержанным дубом и обещанием забытья, плеснулась в хрустальный стакан. Каин взял его, ощутив холод граней. Провел пальцем по подтеку конденсата – единственной чистоте в этом месте.
«Новые?» – Голос Каина был тише гула басов, но прорезал шум как лезвие.
Малкавианец блеснул белоснежными клыками – не улыбкой, а оскалом. Его взгляд скользнул через толпу, указав взглядом:
– «Красное платье. Угол. Танцпол.»
Алиса. 25 лет. Искусственный блеск в глазах – винный туман на фоне пустоты. Но главное – ее шея. На фарфоровой коже синел синяк цвета перезрелой сливы. Четкий, отпечатанный поцелуй чьих-то жадных уст. Свежая метка чужой власти, чужой жажды.
Каин скользнул на соседний стул в углу. Его присутствие сжало пространство вокруг Алисы. Голос, когда он заговорил, был шелестом крыльев ночной птицы: «Тебе нужна... тишина.»
Доминация. Невидимая стрела его воли вонзилась в ее сознание. Глаза Алисы мгновенно остекленели, зрачки расширились до черных бездн. В них погас последний огонек осознания.
«Тишина...» – эхо ее голоса было безжизненным, чужим.
Он поднялся, и она послушно последовала, как марионетка на невидимых нитях. Он вел ее сквозь бурлящую массу тел – островок гробовой прохлады в адском горниле. VIP-зона. Пустая, затянутая дымом, с бархатными диванами, впитавшими запахи отчаяния и разврата.
Его клыки нашли цель с хирургической точностью – прямо в центр старого синяка. Алиса застонала – звук низкий, лживо-блаженный. «Presence.» Его дисциплина окутала их, трансформируя акт насилия в иллюзию страстного единения для любопытных взглядов (если бы они были). Аромат ее крови, горячей и соленой, ударил в голову. В нем отчетливо читались примеси: горьковатый привкус веществ и сладковато-травянистый отзвук «Куантро». «Дрянь.» Мысль Каина была острой, как бритва. «Чертова грязь в сосуде.» Но жажда, вечная спутница, была сильнее отвращения.
Глотки. Ровно двенадцать. Хирургический отсчет. Ни капли не упало на безупречную белизну его рубашки, скрытой под черным бархатом пиджака. Он отстранился. Алиса безвольно осела на диван, глаза пустые, дыхание поверхностное. Ее синяк теперь был скрыт двумя аккуратными проколами.
Нож в тишине.
«Каин...» – Шипение, прозвучавшее за его спиной, было слаще меда и острее бритвы. Знакомое. Он обернулся. Анна. Тореадор. Она возникла из мерцающей дымовой завесы, словно воплощенная провокация. Платье из лунного серебра – тончайшая, струящаяся паутина – обволакивало каждую линию ее тела, подчеркивая и скрывая одновременно.
«Ищешь десерт к полуночи?» – Ее губы, цвета спелой вишни, изогнулись в насмешливом полумесяце. – «Думала... ты уже нашел нечто сладкое в той подмосковной глуши.»
Каин поднес к губам платок из темного шелка. Аккуратным, почти небрежным движением стер единственную, невидимую для других каплю ее крови с уголка рта.
– «Слухи – грязь на устах дураков, Анна.» – Его голос был гладким, как полированный обсидиан. – «А ты слишком умна, чтобы жевать сплетни. И слишком... уязвима для глупостей.» – Последнее слово он не произнес вслух. Оно ударило напрямую в ее сознание, как хлыст «Auspex». Не болью, но унизительным вторжением, напоминанием о ее истинной природе за маской красоты. Прямое послание: «Будешь совать свой нос в мои дела – и я устрою солнечный восход в твоем дневном склепе. Проверим твои легенды о неуязвимости?»
Анна отпрянула, будто ее ударили по лицу. Серебряные нити ее платья задрожали, отражая вспышку первобытного страха в ее глазах, мгновенно скрытую яростью. Элегантная маска Тореадора дала трещину.
Каин развернулся и пошел к выходу, не оглядываясь. Но на миг, в проходе между беснующимися телами, он увидел. Не Анну. Валери. В том самом белом платье, чистом и невинном, стоящую посреди танцпола. Призрак. Галлюцинация, порожденная вечным голодом и проклятием памяти. Ее образ вспыхнул и растворился в неоновом мареве, оставив во рту вкус пепла и тоски.
«Maybach» с тонированными стеклами ждал у заднего входа, как черная ладья Харона. Салон был тихим убежищем, пахнущим кожей и дорогим деревом. – «К особняку, господин?» – Голос водителя
был бесстрастен.
Каин устремил взгляд за окно. Белый снег падал в темноту, скрывая асфальт. Отражение неоновых огней клуба плясало в белом отблеске. – «К озеру,» – ответил он.
Рука скользнула во внутренний карман пиджака. Там лежал он. Бархатный бант, когда-то украшавший волосы Валери. Он достал его. Прямо в машине, в этой капсуле тишины после клубного ада. Поднес к лицу. И вдохнул ее аромат. Нежный, теплый, неуловимый для смертных – запах ее кожи, шампуня, самой жизни, запечатленный на ворсинках бархата. Он затмил вонь клуба, вкус дрянной крови Алисы, шипение Анны. Всю эту грязную ночь. На миг.
Машина тронулась, увозя его от «Insanity» – Сумасшедшего дома. Название было иронично точным. – «Сумасшедший дом, верно. Ибо лишь безумец,» – подумал Каин, глядя на бант в темноте, «Назвал бы этот голод жизнью.»
«Insanity» был не клубом. Он был кривым зеркалом, отражающим неизлечимое безумие голода. И каждое падение, каждая чужая капля крови была лишь гвоздем в крышку его личного ада.