Визит
Больничный день был обычным: стерильным, тусклым, замедленным. Слышен был щелчок замка и мягкий шорох шагов по линолеуму. Северин сидел у окна — не обернулся.
— Сева.
Голос был осторожным, будто боялся потревожить. Будто знал, что даже тень слишком громка в его мире.
Северин не двинулся. Только сжал пальцы на подоконнике. Он уже не различал, где его воспоминания, а где реальность.
— Я не думал, что ты придешь, — наконец сказал он.
— Я не думал, что тоже смогу, — ответил Глеб. Он стоял, не подходя ближе, как перед диким зверем, которого когда-то знал ручным.
Тишина повисла между ними. Медсестра молча оставила дверь приоткрытой. Северин всё так же смотрел в стекло, как в прошлое, которое уже не вернуть.
— Ты всё еще слышишь их? — тихо спросил Глеб.
Северин усмехнулся. Горько.
— Иногда. Но теперь они не шепчут. Поют. Колыбельные. Для меня.
— Я скучал, — выдохнул Глеб. Это прозвучало так буднично, почти нелепо, но настоящие вещи редко звучат правильно.
Северин обернулся впервые. Его глаза были другими — глубже, тише. В них больше не было ужаса, только бескрайняя усталость. И что-то ещё. Признание. Или сожаление.
— Я убил её, — произнёс он почти спокойно. — Но ты ведь знаешь, что это не совсем я.
— Я знаю, — сказал Глеб. Он подошёл ближе, сел рядом. Их плечи не касались, но этого было достаточно.
— Можешь спеть? — вдруг спросил Северин. — Как тогда. В ту ночь. Перед тем, как всё исчезло.
Глеб кивнул. Он не принес гитару, но этого и не нужно было. Голос — всё, что у него осталось.
И когда он запел — простую мелодию, едва слышную, почти как дыхание, — в глазах Северина что-то дрогнуло.
Может, это было облегчение.
Может, прощение.
Может, последнее человеческое, что у него оставалось.